Битва на Калке - А. Живой

Пока воевода размышлял над тем, где посреди реки взять товар, чтобы сойти за купцов в Диком Поле, Григорий горевал над превратностями судьбы, лишний раз убедившись, что инициатива наказуема. Промолчал бы, авось и пронесло, отсиделся бы в арьергарде, а теперь пиши «пропало». Придется купца изображать.

– Да и как я купца-то изображу, – не выдержал и вслух выразился раздосадованный механик, – я рынков местных не знаю, курсов валют, да и вообще маркетингу не обучался.

– Ничего, – успокоил его воевода, – Купцы народ не ученый. За своего сойдешь. Они ведь известные хитрованы, знают только свою выгоду, а грамоте там, как дьяки, или иноземным языкам и то не всегда обучены, хотя по ремеслу и полагается. Особливо купцы нашенские ленивы. Но, бывает, попадаются разумные, с понятием. Потому, если что, сыпь неизвестными словами, будто со мной разговариваешь, и тогда совладаешь. За иноземца тебя точно примут. А это на Руси главное, да и в Диком Поле тоже. Ну а, если какой интересующийся попадется, ты больше помалкивай, Куря за тебя отбрехается, авось до той поры просклизнем в глубину Дикого Поля.

Забубенный пригорюнился и уперся взглядом в доски лодейного днища. Не получилось от роли купца отвертеться. Придется, видно, карму исполнять.

В это время, словно в ответ на грустные мысли механика, раздался зычный голос откуда-то с воды:

– Эй, на ладье, правее прими, а то не разойдемся!

Григорий поднял голову на звук и увидел, что с их ладьей поравнялась головная ладья каравана, что шел позади, да теперь нагнал их. По всему видеть, то были купцы, поспешавшие куда-то по своим торговым делам.

Воевода черниговский, увидав сию оказию, широко улыбнулся, словно ждал этот караван уже неделю и, наконец, дождался.

– Ну, вот и товар твой подоспел, купчина… – сказал он, подмигнув оторопевшему Григорию.

Встал, подбоченился, да быстро зашагал через скамьи на нос ладьи и о чем-то перемолвился с Курей, да Данилой, что там стояли, чистили оружье. После чего, Данила пробрался обратно на корму и шепнул словечко Христичу. А тот, не долго думая, заложил такой вираж, что ладья и впрямь пошла на таран купеческого суденышка. Тот неизвестный караван тоже был на трех ладьях, да поменьше они телом были, чем военные челны черниговцев.

– Куда правишь, дура! Глазы повылазили! – заорал изо всех сил купеческий рулевой, но сам бросил ладью влево, чтобы столкновения избежать. По всему видно было, что ладья шла груженая товаром. Жалко купцам было ее на дно пускать.

А до левого берега Днепра, на котором виднелась песчаная отмель, было уже недалече. Вторая ладья черниговских воинов, привыкшая следовать за Христичем как за ведущим, словно крейсер за флагманским броненосцем, повторила маневр, стеснив с пути своего вторую купеческую ладью. А за ней и третья также поступила. Получилось как по военно-морской науке позднего парусного времени: эскадра свершила поворот «все вдруг». Не успел Григорий и глазом моргнуть, как весь караван купеческий был повернут к берегу и загнан в небольшой заливчик. А передняя ладья даже выскочила на песчаную отмель. Ладьи черниговцев надежно заблокировали весь фарватер, и дальнейшее продвижение купцов по реке сделалось невозможным без вооруженных разборок.

Купцы не на шутку переполошились и схватились за оружие. Но, сразу было видно, что караван идет без мощной охраны. То ли купцы считали эти воды своими и безопасными, имея на то все основания, то ли охрана еще не подоспела и должна была подсесть в пути, в диких землях. Но Григорий успел насчитать всего не более десятка мужиков купеческого вида в первой ладье и дюжину во второй. Сила была явно на стороне черниговцев, и они это понимали. Купцы, похоже, это тоже понимали, хоть и ярились.

– Вы что творите, ироды? – закричали с головной ладьи. Кричал здоровый бородатый мужик в красной шапке, отороченной мехом, – Крови нашей захотели, разбойники!

– Кто такие? – вместо ответа поинтересовался Путята, переводя разговор в деловое русло.

– Мы купцы Переяславские, идем к русскому морю, чтоб с греками торговать. Меня Артемий зовут. А это Нестор и Вакула, известные купцы в нашей стороне. На ладьях наши дружки, да работные холопы. А вы кто и чего надобно от нас? Где ж это видано, на своей земле купцам проходу не давать. Да мы почитай всех местных разбойников наперечет знаем, а вас что-то раньше не видали.

– А мы и не разбойники, – успокоил купцов воевода черниговский.

– Сами то мы не местные, – вдруг, неожиданно для себя, вставил слово будущий купец Забубенный.

Переяславские загомонили меж собою.

– А откель будете и чего в наших местах промышляете?

– Откель, про то вам знать не надобно, – коротко ответил Путята, смерив взглядом инициативного купца, у которого мгновенно пропал дар речи, – мы хотим товар ваш на время к себе забрать, чтоб послужил он для хорошего дела. Общего.

– Чего? – купцы опешили, – Забрать товар? Да это ж наш товар, сами его год запасали, чтобы на торговлю выехать. Ограбить нас хотите? По миру пустить. Значит разбойники вы, истинно, хотя и видом на ратников больше походите.

Возникла заминка. Тем временем, в голове у Забубенного вступили в противоречие две мысли. Одна ранняя, о возможности спокойной торговли даже во время войны, а другая свежая, относительно того, что разворачивалось у него прямо на глазах. Он не вынес сего парадокса и легонько дернул за руку черниговского воеводу.

– Герр Путята, как же так получается. Купцы-то ведь свои, русские. А ты же сам только что рассказывал, уважаемый, что купцов никто не грабит, а тем более, русский русского. Уговор же есть.

Воевода с непониманием воззрился на горе-купца и стал растолковывать ему как малому ребенку местную философию.

– Уговор-то есть, но он больше про Дикое Поле уговорен, а если жизнь заставит, то и русский русского ограбит и еще как. Для дела можно. Да и какие это свои: они, – переяславцы, а мы, – черниговцы. Князья у нас хоть и дружные, но разные. Случись что, – глаза друг другу повыколят. Так мы на Руси и дружим. А для меня, – мой князь голова. Если что, он с меня спросит, почему дело не сделал. А что мы по дороге купцов переяславских потрясли для пользы дела, так он только рассмеется, да чарку поднесет. А может и товар им вернет из казны. Так что, смотри и на ус мотай.

Забубенный умолк, потрясенный междоусобной философией. Как-то вдруг всплыли в памяти страницы древних междоусобиц княжеских, когда из-за власти в процессе дележа собственности брат убивал брата, отца и всех родственников, что стояли на пути. Почти в это время Забубенный и попал. Самое страшное, что мог сделать тогда князь-отец, это оставить власть сразу несколькими сыновьям, чтобы они «миром» поделили ее между собой.

Путята, между тем, продолжал переговоры с купцами.

– Товар заберу не весь, да и на время. Ну, а если что с товаром случится, – наш князь вернет вам все, в убытке не останетесь.

– А что за князь-то? – уточнил Нестор, – как его величать?

– Придет время, узнаете, – туманно ответил Путята, – А сейчас главное, чтобы я вас запомнил. Потом чтобы не ошибиться, кому добро возвращать.

– Да и на какое такое дело вам оно надобно? – продолжали возмущаться купцы, но по всему было видно, что признали силу и готовы расстаться с деньгами. Тем более, не со всеми. Это лучше, чем с жизнью. Философия ограбленного мгновенно действует в случае безысходности. Помогает легко расставаться с честно заработанным.

– Хорошее дело, но в чем суть, сказать не могу, – проговорил воевода черниговский, – как известно, меньше знаешь – дольше живешь.

Услышав такое объяснение, купцы Переяславские прекратили расспросы, согласившись с народной мудростью.

Что делать с товаром, порешили так: все купцы с головной ладьи, что на мель села, перешли на вторую к дружкам своим, потеснились. Да их там и немного было, устроились. А все, что в ладье было, велел находчивый Путята воинам под началом Данилы перенести на свою ладью. А было там немало. Переяславские купцы не бедные оказались. Везли они в Греки соболиные и песцовые меха, самотканые платки, обувку дорогой выделки, плетеные корзинки, да посуду из непонятного материала. Купцы чуть не плакали, глядя, как быстро заезжие воины-разбойники лишают их годами нажитого добра.

Забрали ратники еще часть купеческой одежи, – шапки да алые сапоги, яркие кафтаны, чтобы походить на торговое сословье. Остальные ладьи ратники Путяты досматривать не стали, чтобы купцы за оружие не хватались, лишней крови пускать не желая. Ну, а чтоб не кинулись в погоню за одолженным товаром, велел прозорливый воевода пробить отверстия небольшие в ладьях, чтоб дали они течь. Потонуть не потонут, но ход потеряют. Так всем спокойнее будет.

Как загрузились купеческим товаром, Путята велел путь править дальше. Развернул Христич свою ладью по течению, наполнился парус попутным ветром и пропали в дали за кормой ладьи купцов обестоваренных.