Целоваться запрещено! (сборник) - Ксения Драгунская

Зашкиркина. Потом еще какие-то налетели, повесили на дубе белоармейцев, а князю все-таки отрубили голову. И когда его вели рубить голову, он не плакал и не просил пощады, а только посмотрел на небо и даже улыбнулся.

— А дуб с тех пор стал черным.

— А крови много было?

— Какой еще крови?

— Когда князю голову отрубали…

— Много.

Чмокин. Зато потом пришел Робокоп-два и всех победил.

Леденцова. А в княжеском дворце искали-искали сокровища, да так и не нашли. И решили устроить клуб, чтобы танцы и кино. Ну, сделали ремонт…

Безобедов. И вот под Новый год собрались все — и с фабрики, с торфопредприятия, веселятся, дискотека типа.

Зашкиркина. А когда двенадцать пробило — входит в зал сам князь. С Новым годом всех поздравляет, кланяется…

Леденцова. А вместо шляпы — голову в руках держит…

Помолчали. Переживают в сотый раз услышанное.

Зашкиркина. Если бы люди, которые проезжают мимо нас на машинах, заезжали бы к нам, в Ежкины Кошки, мы могли бы рассказывать, как на экскурсиях.

— За деньги.

Безобедов. Или брать их в заложиники!

— Здорово!

Леденцова. Послушайте. Уже через три, через три дня, у нас должны быть папы, которые пойдут к директору. Иначе нас выгонят из школы и отправят в лесной санаторий для психов, как Розгина, который случайно наступил на ногу учительнице по физкультуре, и она лежала в больнице три месяца, а потом стала преподавать труд. У кого есть предложения по этому поводу?

— На автовокзале всегда толпятся какие-то дядьки.

— Они там сидят просто так.

— Некоторые даже валяются на полу.

— Не годится. Они воняют.

Опять помолчали.

Зашкиркина. Послушайте, может, написать письмо моему папе в темницу, чтобы он, когда будет выходить на волю, прихватил с собой еще немножко дядек?

Леденцова. Твоего папу никогда не выпустят.

Зашкиркина. Нет, выпустят! Очень скоро! Он уже почти совсем исправился и одумался!

Леденцова. Его никогда не выпустят, потому что он все время дерется и бьет окна. Мне моя мама говорила.

Зашкиркина. Его очень даже выпустят, а дерется он случайно, просто он очень сильный, богатырь. Его обязательно выпустят, так сказали люди, которые проезжают мимо нас на машинах.

Помолчали.

Безобедов. Так. Кажется, я что-то придумал. Я придумал, что надо идти в дом с красной крышей…

Леденцова. Нууууу…

Чмокин. А что?

Безобедов. Джульетта Джульбарсовна — настоящая колдунья. Не какая-нибудь там бабушка в платочке, а маг. Маг. Она моей маме справку показывала. Она к нам приходила корову лечить.

Чмокин. Вылечила?

Безобедов. Конечно. Кошка, правда, почему-то облысела и цветы засохли, а корова как новенькая.

Зашкиркина. Как же мы пойдем к Джульетте Джульбарсовне, если она колдует только за деньги?

Леденцова. К тому же Велодрынов и Нямский часто дразнят ее и кидаются шишками.

Чмокин. А вот мы так и скажем: «Здравствуйте, Джульетта Джульбарсовна, помогите нам, пожалуйста, а за это Нямский и Велодрынов никогда-никогда не будут кидаться в вас шишками».

— Ха-ха.

— Хи-хи.

— Чмокин, давай мы тебе рот заклеим…

Второе мая

У колдуньи

Колдунья — это такая препротивнейшая отчаянно молодящаяся фифа в шляпке, в цветочках и рюшечках. Сидит в позе «лотос». Хорошо бы в этом персонаже «просатирить» всех этих магов, экстрасенсов и прочую бяку.

Колдунья. Так и быть, дети, я помогу вам. Но помните, что я — не бабушка в платочке! Я — Маг! У меня справка есть!

— Мы понимаем…

— Мы сделаем вам что-нибудь хорошее…

— И полезное…

— Хотите, я что-нибудь помогу по хозяйству?

— А я могу отдать свои ласты. Только это потом, после лета. А коньки — хоть сейчас…

— А я — настольную игру про пиратов…

Чмокин. К тому же Велодрынов и Нямский больше никогда не будут кидаться в вас шишками…

— Чмокин!!!

— Вы, дети, хотите, чтобы я наколдовала вам пап? Это очень сложно. Но можно, если постараться. Во-первых, нужны приманки! Что любят ваши папы?

Легкое замешательство.

Зашкиркина. Папы любят драться!

— Ловить рыбу!

— Курить!

— Ездить на машинах!

— Ходить в баню…

— Есть огромные котлеты!..

— А моя мама, моя мама рассказывала, что папа обожает целыми днями валяться на диване, смотреть телевизор и шуршать газетами…

Под этот разговор воздвигается какое-то «культовое сооружение», в центре которого — кресло или диван, а на нем — банные веники, удочки, рыбы, боксерские перчатки, футбольные мячи, много-много газет.

Леденцова. Я читала в одном ученом журнале, будто бы для того, чтобы наколдовать папу, надо долго-долго не выколачивать пыль из дивана и часто-часто шуршать газетами. И папа может завестись просто так, от пыли и шуршания газет, как мыши или еще кто-нибудь…

Колдунья, а за ней и вся компания, ходят вокруг дивана, дуют, шипят, воют, лают, пляшут ритуальные танцы, как дикари. Брызгают водой. Начинает валить дым.

Из задымления, словно призраки, появляются папы. Они идут вереницей. Один из них — космонавт, другой — только что из подводной лодки, третий, окованный цепями, из темницы, еще один — с копьем и в папуасском виде, строитель в каске, путешественник с рюкзаком, капитан дальнего плавания с подзорной трубой.

Папы проходят и исчезают. Тает и дым.

Дети смотрят на разбросанные веники, удочки, газеты и на остатки костра.

Леденцова. Послушайте, Джульетта Джульбарсовна! Где же они? Где же папы?

Колдунья. А вы еще приходите. Ждите улучшения после двадцать восьмого сеанса.

— После какого еще сеанса?

— Нам в школу через два дня!!!

— Да вы что!

— Вы же не маг никакой, за что вам только справку дали?

— Теперь мы в тебя не шишками, а камнями кидать будем, поняла, Баба Яга?

— Бэбэбэ! Мэмэмэ!

Дети опять остаются одни.

Безобедов. Послушайте. Вот что. Ведь у меня послезавтра день рождения.

Леденцова. Ну и?

Безобедов. Каждое утро, когда я просыпаюсь в день своего рождения, я нахожу подарки и открытки от папы. Моя мама говорит, что, хотя он очень-очень занят, он прилетает со своей стройки глубокой ночью совсем на несколько минут, чтобы положить мне свои подарки. И я всегда стараюсь не спать, чтобы увидеть его, но как назло, засыпаю. Так вот, может быть, ночью…

Все вопят.

— Капкан! Капкан! Капкан!

— Точно! Надо поставить капкан на твоего папу!

— Если к директору придет хотя бы один папа, то это уже классно!

— Решено! Сейчас готовим капкан на твоего папу!

— Только не очень больный, чтобы его случайно не прихлопнуло совсем.

— Бывает мышеловка, а у нас будет — паполовка!

Тащут железные штуки, деревяшки, цепи, все.

Чмокин приходит домой. В палисаднике сушится белье. Стоит пугало — оно должно быть очень клевое, стильно и навороченно одетое, в классной маске на лице. Чмокин общается с ним, и в конце эпизода пугало должно подать признак жизни — переменить позу или засмеяться. Фокус-покус такой. Мама Чмокина — красивая, добрая и грустная.

Мама. Что ты, сынок, задумчивый такой?

Чмокин. Да так как-то все…

Мама. В школе-то не набедокурили? Майские праздники, а все ребята притихшие совсем.

Чмокин. Как можно, мама?! Мы в школе хорошо себя ведем, учителей не обижаем. Ты вот лучше скажи, когда папа наш из путешествия вернется?

Мама. Осмотрит все достопримечательности и приедет. Рассказывать истории будет, слайды покажет, гостинцы привезет. Знаешь, сколько на свете всего интересного? Не маленький уж, понимать должен…

Чмокин. Да я понимаю… Ты тогда пусти меня в телевизор, из телевизора далеко видно, все что хочешь увидеть можно, вдруг я папу разгляжу? А тебе рукой помашу, когда увижу…

Мама. Не пущу тебя в телевизор, там злых много — вон на днях каких мутантов страшных показывали…

Чмокин. А я со злыми не буду, я буду с добрыми — с Якубовичем, с Николаем Дроздовым из «Мира животных»… Ну, если не хочешь меня в телевизор отпускать, тогда купи мне бинокль, я в него смотреть буду далеко-далеко, вдруг папу разгляжу?

Мама. Куплю сынок, обязательно куплю… Ты только не грусти. Лето скоро. В цирк шапито можно съездить. Или в Ростов Великий на экскурсию. Говорят, там очень красиво. Я, правда, сама еще не была, но люди говорят…