Жестокий век - Исай Калистратович Калашников

Хо нашел свободное место возле лавки, разложил на землю свои горшки и плошки, сел на перевернутую корзину. Торговец высунулся из лавки, насмешливо взглянул на его товар, стал выставлять на прилавок фарфоровые вазы и чаши. Хо подумал, что зря, кажется, выбрал себе такого соседа, – слишком невзрачно, убого выглядит его посуда рядом с фарфором – молочно-белым, просвечивающим насквозь, темно-красным, как кровь, малиново-синим, в переливчатых пятнах, напоминающих отсветы пламени печей обжига.

Его товар, конечно, не идет ни в какое сравнение с этим великолепием. Но он кормит и одевает его. Когда вернулся домой, отца уж не было в живых. Глинобитная фанза в предместье столицы – его родной дом – стояла заколоченной, бумага на окнах порвалась и висела клочьями. В первой половине возле печки в куче мусора шуршали мыши, во второй, почти полностью занятой каном – лежанкой, серел толстый слой пыли, весь в крестиках воробьиных следов. Над киотом с пожелтевшими таблицами предков ласточка слепила гнездо. Из гончарных принадлежностей отца ничего не сохранилось, печь обвалилась. Что делать? Как жить? Соседи советовали ему пойти в богатый дом прислугой. Но он не хотел так просто забросить дело своего отца. Продав монгольского коня, он купил необходимые принадлежности, исправил гончарную печь, привел в порядок фанзу.

Перед тем как начать самостоятельное дело, заказал таблицу с именем, обозначениями дней рождения и смерти отца, поставил ее в киот. Душа покойного отныне будет в таблице, ей он будет давать жертвенное вино, лучшие угощения. Непочтительность к духам предков грозит бедами и лишениями.

Работал Хо до изнеможения. Денег, вырученных за нехитрый товар, хватало и на пищу, и на одежду, но он думал не только о пропитании. Ему казалось, что, если скопить побольше денег и с ходовым товаром поехать в степь, можно очень хорошо заработать. Туда он повезет железную, медную утварь, шелковую и хлопчатобумажную ткань, оттуда привезет шерсть, кожи, пригонит коней. С ним возвратится и Хоахчин.

Солнце поднималось все выше. Торговля у Хо шла вяло. Как он и думал, ослепительное сияние фарфора затмило скромный блеск глазури на его горшках. Но фарфор покупали немногие. Больше просто глазели. К любопытным присоединились три человека с темными от загара лицами, с косичками на висках. Хо встрепенулся: монголы!

Они постукивали крепкими ногтями по кромкам фарфоровых чаш, прислушивались к нежному звону. Один из них, тучный, седой, спросил, сколько нужно денег за одну чашу. Торговец, не зная чужого языка, сладко улыбался, твердил:

– Такого фарфора нигде не найдешь! Только у меня!

– Он спрашивает, сколько стоит чаша, – сказал Хо.

– Ты знаешь язык варваров? – обрадовался торговец. – Помоги мне, и я не обижу тебя.

Хо начал переводить. Но, услышав родную речь, степняки потеряли интерес к фарфору, подошли к Хо, стали расспрашивать, кто он, не кочевник ли. Когда он сказал, что был в плену у тайчиутов, и назвал имя Есугея, они переглянулись.

– А вы откуда? – спросил Хо.

– Мы из татарских племен. – Старший носком гутула пошевелил горшок. – А твоего Есугея давно нет в живых.

– Почему? Убит?

– Нет, не убит. Он совершил на земле так много подвигов, что Небо взяло его к себе. – Старший чуть улыбнулся, двое других засмеялись.

Они ушли. Торговец фарфором высунулся из лавки, погрозил ему кулаком.

– Ты отговорил их от покупки! Убирайся отсюда, оборванец!

У Хо не было желания спорить с торговцем. Внезапная встреча взбудоражила его. Он вспомнил запах полыни, топот коней, бегущих к водопою, высокое небо над степью, голос любимой сестры, крик своевольного Тэмуджина, не хотевшего отпускать его от себя. Зачем он уехал?

– Вставай! – Грубый окрик заставил его поднять голову.

Перед ним стояли два стражника с короткими копьями. Третий, без оружия, но затянутый военным поясом, костистой рукой вцепился в плечо.

– Что такое?

– Иди с нами. И не шуми.

– Это почему же? – Хо ничего не понимал.

Стражники подступили к нему, взяли за локти, рывком поставили на ноги. Хо попробовал вывернуться – под ногами захрустели чаши и плошки. Человек в военном поясе больно сунул костлявым кулаком в бок.

Покупатели и торговцы испуганно расступились перед стражей, с любопытством и сочувствием рассматривали Хо.

Его провели в центр города. У высокой кирпичной ограды с узкими воротами, расписанными лаком, остановились. Человек в военном поясе исчез за воротами. Вскоре он вернулся, пропустил Хо вперед. За оградой был просторный двор. В глубине двора стояло здание с резным крыльцом и расписными лакированными колоннами. Но Хо повели не к крыльцу, а через боковую калитку в сад. По дорожке, выложенной цветной галькой, прошли к открытой беседке. В ней за низеньким столиком на ковре сидели два молодых человека, перед ними стояли чаши с чаем и ваза с фигурным печеньем. Один, пухлолицый, с короткими жирными пальцами, был одет в халат, расшитый фиолетовыми драконами, и сапоги с золотыми узорами на голенищах, второй, одетый попроще, был худощав, широкие брови срослись на переносье.

Человек в военном поясе злобно просипел в затылок Хо:

– Кланяйся, негодник!

Хо опустился на колени. Сквозь тонкие штаны галька дорожки больно вдавливалась в тело, он тихонько ерзал, стараясь найти более удобное положение для ног.

– Ты кто? – Широкобровый наклонился, всматриваясь в лицо Хо. – Почему к тебе подошли кочевники? Чего они хотели? Ты встречался с ними раньше? Откуда знаешь чужой язык?

Запинаясь от робости, Хо начал рассказывать, как он попал в степи, как возвратился.

– Ты все врешь! – Пухлолицый дернул ногой – золотые узоры, попав в луч солнечного света, ослепительно блеснули, – повернулся к широкобровому: – Хушаху, это шпион, засланный грязными варварами.

Хушаху почтительно наклонил голову:

– Князь Юнь-цзы, нам очень легко узнать, говорит он правду или лжет. По записям мы установили, какие люди были в посольстве, вырезанном монголами.

– О чем ты говорил с чужеземцами? – спросил князь.

Холодея от страха, но понимая, что от его точности сейчас, возможно, зависит, быть ли живу, Хо передал весь разговор, стараясь не пропустить ни слова.

– По-моему, он говорит правду, – сказал Хушаху. – Татары и тайчиуты – извечные враги. А он жил у тайчиутов. Уведите его и закройте под замок.

– За что же? Я ни в чем не виноват!

Хушаху нетерпеливо махнул рукой. Стражники снова подхватили Хо под руки, повели по дорожкам сада. Прошли через задний двор, миновали конюшни и оказались в тесном дворике. Человек в военном поясе открыл дверь, и Хо оказался в каменном помещении с земляным полом. Звякнул замок, и все стихло. Тусклый свет едва сочился в узкую щель под потолком. В помещении был прогорклый, застойный воздух. Хо присел на корточки в углу, облизал сухие губы. Злой дух принес этих татар! Пропали горшки – труд многих дней. И еще неизвестно, останется ли целой его голова.

Весь день его никто не тревожил. Не дали ни пить, ни есть. Полоска света под потолком медленно угасала. Хо свернулся калачиком, задремал.

Внезапно дверь открылась. Его повели по темным задним дворам, потом по узким переходам. Наконец оказались в большой комнате, ярко освещенной свечами. Свет дробился на лаковых шкафах и столиках, на огромных фарфоровых вазах. В комнате был один Хушаху. Он сделал знак страже выйти. Хо стоял у дверей, смотрел на грязные штаны, на потрепанные туфли – страшно было ступить даже шаг по узорчатому полу.

– Ты не лгал, – сказал Хушаху.

– Я могу идти? – Хо вскинул голову.

– Нет, ты мне нужен.

Хушаху провел Хо в тесную каморку, приложил палец к губам, знаками показал, чтобы слушал, и вышел. Половину пола каморки занимала кружевная решетка.

Хо прижался лицом к металлу решетки и увидел внизу высокую комнату. В ней ужинали те самые монголы. Седой рвал руками мягкие пампушки, неторопливо жевал, запивая чаем.

– От их пищи я все время чувствую себя голодным. Едят траву, пьют траву – тьфу!

– Попросил бы у князя мяса, – сказал его товарищ с сухим, сморщенным лицом. – Уж он-то, я думаю, не ест траву – видел, какой жирный?

– Ну его, князя!.. Все они тут жадные. Кругом шелка, золото, а все мало. С какой стати мы им платим дань?

– Ты