Михаил Ромм. Способ жизни - Александр Николаевич Хорт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
О Ленине написаны миллионы произведений в стихах и в прозе. По большей части они носят патетический характер:
Он земной,
но не из тех,
кто глазом
упирается
в свое корыто.
Землю
всю
охватывая разом,
видел
то,
что временем закрыто.
Пафосу Маяковского Ромм предпочитал бесхитростную приземленность Горького, рассказавшего в посмертном очерке о человеке, который должен оставаться рядом с нами без лакировки:
Он любил смешное и смеялся всем телом, действительно «заливался» смехом, иногда до слез. Краткому, характерному восклицанию «гм-гм» он умел придавать бесконечную гамму оттенков, — от язвительной иронии до осторожного сомнения, и часто в этом «гм-гм» звучал острый юмор, доступный только человеку очень зоркому, хорошо знающему дьявольские нелепости жизни.
Коренастый, плотный, с черепом Сократа и всевидящими глазами великого хитреца, он нередко принимал странную и немножко комическую позу — закинет голову назад и, наклонив ее к плечу, сунет пальцы рук куда-то под мышки, за жилет. В этой позе было что-то удивительно милое и смешное, что-то победоносно-петушиное, и весь он в такую минуту светился радостью, великое дитя окаянного мира сего, прекрасный человек, которому нужно было принести себя в жертву вражды и ненависти ради осуществления дела любви и красоты[29].
Проблема ленинского смеха доставила авторам фильма немало хлопот.
Чувство юмора — одна из важных характеристик каждого экранного персонажа. Режиссер помнил, как на даче у Горького, во время встречи с Роменом Ролланом, Алексей Максимович говорил, что в каждом человеке художник должен обнаружить какие-либо странные черты, заставляющие зрителей улыбнуться. В биографических произведениях важно не переборщить, максимально приблизиться к оригиналу. Имелись очевидцы, которые общались с вождем и по мере сил добавляли штрихи к его портрету. Беспрерывно работал Щукин. Однако долгое время результат не устраивал ни артиста, ни режиссера. Между тем приближалось начало съемок. Появилась причина для легкой паники — успеть бы. Наконец до Ромма дошли сведения, что в свое время старый большевик Д. З. Мануильский в присутствии Ленина и его друзей очень похоже копировал вождя, разыгрывал общих знакомых по телефону.
Связались с Дмитрием Захаровичем, который тогда работал в Коминтерне, был секретарем Исполкома. Он охотно согласился приехать на студию.
К приезду Мануильского Щукин был одет и загримирован. Внешний вид Дмитрий Захарович одобрил, нашел его точным. Однако киношников в данном случае волновал смех Ильича.
Мануильский стал рассказывать, что в разных обстоятельствах градации смеха у Ленина менялись от добродушного в общении с друзьями, соратниками до саркастического, когда смеялся над политическими противниками. Рассказал много, а самого главного — показать — не сумел. Со времени шутливых забав прошли годы, задор уже не тот. Актерские способности отсутствуют. Попытался смеяться «по-ленински» — не получилось. Конфузливо сам признал это.
— Можно, я попробую? — предложил Щукин.
Он на минуту отвернулся от собравшихся, сосредоточился, а когда повернулся вновь, все ахнули — перед ними стоял совершенно другой человек. Лукаво посмотрев на Мануильского, он энергичной походкой приблизился к нему и произнес:
— Не можете? А я могу!
И заливисто рассмеялся.
— Мне вас учить нечему, — развел руками Дмитрий Захарович.
Меньше всего режиссеру хотелось подчеркивать исключительность вождя. Нельзя было допустить, чтобы его фигура на фоне остальных выглядела, словно Гулливер в стране лилипутов. Если других действующих лиц отодвинуть в тень, то зрители не поверят в правдивость рассказанного. Поэтому, дабы не испортить обедни, требовалось создать крепкий актерский ансамбль из мастеров соизмеримого таланта. Чтобы им не пришлось подпрыгивать или стоять на цыпочках для равнения на Щукина. Михаилу Ильичу это удалось. Отлично справились со своими ролями В. Ванин (Матвеев), Н. Охлопков (Василий), К. Коробова (жена Василия).
Как и многие другие постановщики, Ромм считал творческую группу семьей, в которой не должно быть изгоев и фаворитов. Поэтому, давая интервью, он нередко упоминал своих соратников: кинооператора Б. Волчека, сорежиссера Д. Васильева, ассистента И. Симкова, звукооператора В. Богданкевича.
Часто благодарил гримера А. Ермолова. Считал сделанный им грим Ильича подлинным произведением искусства.
Несмотря на всю серьезность обстановки, во время съемок происходило много забавных случайностей. Всеми любимый артист Юрий Владимирович Никулин с младых ногтей записывал всякие курьезы, о которых доводилось слышать. Многие из них он включил в свою мемуарную книгу. Есть там, в частности, миниатюра «Он постарается», записанная Юрием Владимировичем в марте 1964 года. Приведу ее полностью:
Сегодня мне рассказали о съемках фильма «Ленин в Октябре». Когда режиссер Михаил Ромм снимал сцену заседания Временного правительства, то долго осматривал участников съемки и, остановившись против одного бородача, которого все в шутку звали Черномор, взял его за бороду и воскликнул:
— Какого черта вы приклеили сюда это помело?!
— Простите, но это моя борода, — начал оправдываться Черномор.
Во время съемки возник вопрос о том, какие ордена носил Керенский и сколько у него было адъютантов.
— Это кто-нибудь выяснил? — спросил Ромм у членов съемочной группы.
В наступившей тишине раздался уверенный голос Черномора:
— Александр Федорович носил только университетский значок, а адъютантов у него было два.
— А вы откуда знаете? — удивился Ромм.
— К вашему сведению, — ответил Черномор, — я бывший министр Временного правительства Малянтович.
Так бывший министр стал главным консультантом всех эпизодов, связанных с Временным правительством, и сыграл в фильме самого себя.
Добавим, что во Временном правительстве П. Н. Малянтович занимал должность министра юстиции, а в период съемок «Ленина в Октябре» ему было 68 лет.
Несмотря ни на что, в указанный срок фильм был готов. 3 ноября его показали Сталину, получили одобрительный отзыв вождя, и 7 ноября во время торжественного заседания в Большом театре состоялась его официальная премьера.
Ромму казалось, что она прошла позорно. Во время показа он был готов от стыда сквозь землю провалиться. Изображение плохое, звук — хуже не придумаешь. Фильм кончился, и в зале никакой реакции. Попахивало провалом. В этот момент со своего места поднялся Сталин и начал аплодировать. Тут уже публика прореагировала на совесть, не просто аплодисментами — оглушительной овацией.
В этом месте так и подмывает написать сакраментальное: с тех пор картина начала победоносное шествие по экранам страны. Нет, не начала.
