Ее все любили - Шарль Эксбрайя

— Не хотите ли выпить анисового ликера, приготовленного по моему рецепту, мсье комиссар?

— Нет, спасибо. Мсье Сонзай, на что вы тратите свободное от работы время?

— На провансальских поэтов. Я страстный поклонник провансальской поэзии. А вы?

— Никогда над этим не задумывался.

— И напрасно, позвольте вам заметить. Вы себя лишаете такого удовольствия!

— У меня еще есть время исправить свою ошибку. И давно вы влюблены в эту поэзию?

— Почти с самого рождения, точно не помню. Но по-настоящему я почувствовал этот обжигающий душу ритм в день нашей свадьбы с Жанной, ну, знаете, дочкой изготовителя гусиной печенки, который…

— Простите, я не из Перигё.

— Ах да, действительно! Как я вам сочувствую — более чудесного места в мире, чем Периге, отыскать трудно!

— Я обязательно учту это. Так вы говорите, свадьба открыла вам мир поэзии?

— Да, своего рода смена обстановки, что ли. Признаюсь вам по секрету: я ведь по натуре был раньше гулякой. Стоило увидеть какую-нибудь хорошенькую девочку — и я влюблен по уши!

— И, судя по всему, не ведали поражений?

— Ну почему же. Однако в неудачах я закалялся!

— Значит, вас можно назвать человеком с романтическим и восприимчивым характером?

— Вот это определение меня устроило бы.

— Я чрезмерно рад, что встретил наконец сердечного человека, который, вероятно, сможет мне рассказать, что на самом деле представляла собой Элен Арсизак. У вас такой богатый опыт по части женщин, что вы, как мне кажется, глубже других их понимаете.

— Я думаю, что знал Элен настолько, насколько это было возможно, в общем, как она сама себя знала.

— И каковы ваши ощущения?

— Дура.

— Дура?

— Полная дура.

— Вас не удивит, если скажу вам, что подобную оценку слышу впервые? Элен Арсизак обвиняли во многих грехах, но только не в глупости.

— И тем не менее это так.

— На чем вы основываете свое…

— Она предпочла мне этого придурка Музеролля. Кто бы мог предположить, а?

— Послушайте. Я не знаю, хорошо ли понимаю, но…

— Все просто, мсье комиссар. Она мне очень нравилась, эта Элен Арсизак, такая симпатичная, элегантная. Я бегал за ней так, как ни за какой другой. Я включил всю энергию, применил самые испытанные приемы. Так нет же! Она, смеясь мне в лицо, заявляет, что не свободна и не может мне ответить взаимностью, потому что она — любовница Музеролля, который ей дает именно то, что она ждет. Да она просто нахалка!

После некоторого молчания аптекарь добавил меланхоличным тоном:

— Думаю, что именно этот мой провал и вынудил меня окончательно уйти в провансальскую поэзию.

— И как давно случилось это приключение?

— Месяца два назад.

— Но вы мне сами говорили, что после свадьбы…

— Я говорил в общем. Полного исцеления не бывает. Здесь необходимы терпение и желание. Желание у меня есть, а терпения не хватает.

— Доктор Музеролль был с вами у Димешо в ночь убийства?

— Разумеется. Он только и знал тогда, что выигрывал. Он дважды взял «большой шлем»! Вы представляете! Впрочем, здесь нет ничего удивительного.

— Почему?

— Еще бы! Стоило Лоби увести у него любовницу, как карта так и повалила ему…

Звон разбитой мензурки, которой Гремилли со злостью хватил об пол, заставила аптекаря подскочить в испуге.

Стиснув зубы так, что кровь стучала в висках, комиссар прямо-таки летел к дому доктора Музеролля. Хотевшей было провести его в зал ожидания мадемуазель Танс он заявил раздраженно:

— Не вмешивайтесь не в свое дело! У патрона есть кто-нибудь?

— В настоящий момент нет, но…

Гремилли довольно грубо отстранил молодую женщину и распахнул дверь кабинета, в котором доктор был занят выписыванием рецепта. Тот поднял глаза на буйного посетителя.

— Минуточку, прошу вас…

Закончив свои дела, он улыбнулся:

— Вы понимаете, мсье комиссар, что, входя таким образом, вы могли бы напугать какую-нибудь не совсем одетую клиентку? Пикантный скандал был бы обеспечен. Чем могу вам помочь?

— Ответить мне прямо, долго ли еще вы и остальные будете измываться надо мной?

— Насчет остальных мне ответить трудно, а что касается меня, то мне и в голову никогда не приходило смеяться над вами.

— Тогда почему вы мне не признались, что у вас была связь с Элен Арсизак?

— Что вы такое говорите! Да она ненавидела меня больше всех, не считая своего мужа.

— Это в последнее время, а раньше?

— А «раньше» вообще никогда не было.

— А Андрэ Сонзай придерживается другого мнения на этот счет.

— Он всегда мне завидовал. Не знаю почему, но последнее время он вбил себе в голову, что я хочу отбить у него любовницу.

— Какую любовницу?

— Элен Арсизак, кого же еще?

— Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три…

— Вам нехорошо?

— Послушайте-ка меня внимательно, доктор. Я перетряхну до основания весь ваш клуб и устрою вам грандиозный скандал, если вы будете продолжать мне врать и мешать нормальному ходу следствия!

— Вам будет стоить немалых трудов, комиссар, доказать, что мы лжем, — основного заинтересованного лица уже нет с нами.

— В таком случае, вы признаете…

— Я ничего не признаю, кроме того что на день своей смерти мадам Арсизак была любовницей Сонзая, точно так же, как до этого она принадлежала Лоби и Катенуа.

— То есть еще одна Мессалина[5], о существовании которой никто не подозревал?

— Мы, провинциалы, обожаем скромность.

— Вы все ненавидели Элен Арсизак и все же ее любили?

— Почти все… А что вы хотите, мсье комиссар, в Перигё тоже иногда одолевает скука.

— Неужели вы думаете, что я поверю вам и вашим друзьям?

— А что вам еще остается делать, мсье комиссар?

Никогда еще судебному следователю не приходилось видеть, в каком состоянии может находиться комиссар полиции. Пораженный, он смотрел, как Гремилли метался из угла в угол, жестикулировал и кому-то угрожал.

— Вам надо успокоиться, мсье комиссар.

— Я успокоюсь только после того, как они принесут мне свои извинения! Это же форменный заговор! Они отфутболивают меня от одного к другому и предают друг друга самым бесстыдным образом! Подлецы, мсье следователь!

Бесси бросил взволнованный взгляд в направлении двери и с удовлетворением отметил про себя, что она обита.

— Прошу вас, комиссар, возьмите себя в руки. Если вас услышат…

— Меня услышат, можете не сомневаться!

— Я бы предпочел, чтобы это случилось лишь после того, как у вас будут неопровержимые доказательства. Сядьте.

Гремилли неохотно подчинился и проворчал:

— Иногда, мсье следователь, мне начинает казаться, что вы получаете удовлетворение от того, что со мной происходит.

— Я запрещаю вам так думать, мсье комиссар! Я не меньше вашего заинтересован в том, чтобы вы нашли убийцу мадам Арсизак, и не позволю вам в этом сомневаться! А теперь я вам скажу, что в этой солидарности друзей детства есть что-то трогательное и ободряющее.

— Одним словом, вы одобряете их действия?

— Нет. Я просто восхищаюсь тем, что они ставят дружбу выше всего, а мне, видимо, этого не дано.

— Ставить дружбу выше правосудия?

— Мсье комиссар, я буду вам признателен, если вы оставите подобные мысли при себе. Да и потом, разве у вас есть основания разговаривать со мной в таком тоне? Многого ли вы добились по сравнению с вашим перигёским коллегой? Конечно, вы доказали нам, что мы излишне восхищались женщиной, в которой ничего не было, кроме лицемерия. А что толку? Вы хоть на шаг продвинулись в раскрытии преступления? Нет, ведь правда? Так что же вы тогда хотите?

— Мне следует отныне вести себя более разумно, мсье следователь.

— Полностью разделяю ваше мнение. Считаю, что вы погорячились, наскакивая на меня.

— Ладно… Перед тем как сойти с дистанции, мне бы хотелось встретиться с мэтром Димешо, который, как мне кажется, послужит дуэс экс махина[6] во всей этой истории.

— Ступайте, только постарайтесь позвонить ему предварительно, поскольку мэтр Димешо частной практикой фактически уже не занимается, и если и принимает у себя, то лишь по предварительной договоренности и далеко не каждого.

— Простите, мсье следователь, но речь идет не о каждом, а о полиции и…

Бесси не дал договорить комиссару, заметив ему самым что ни на есть дружеским тоном:

— Боюсь, мсье комиссар, что мэтра Димешо полиция мало волнует.

Глава V

Гремилли напрасно убил два часа, пытаясь добиться встречи с нотариусом. То он только что вышел, то у него важный клиент и он просил его не тревожить. Не оказали воздействия ни фамилия, ни должность полицейского. От этих заранее известных ответов у Гремилли поднималось давление. Попытки Димешо затруднить законный ход судебного дела только подтверждали догадки полицейского о пренебрежении, с которым мэтр Димешо относился к представителям государственных органов. По телефону ему отвечал один и тот же мягкий, любезный и сочувственный женский голос, который тем не менее не мог сказать — мсье комиссар понимает, — что мэтр Димешо у себя, если его нет на месте. Комиссару ничего не оставалось, как оставить номер своего телефона в гостинице и попросить передать мсье нотариусу, чтобы он позвонил ему, как только освободится.