Кэтрин - Уильям Теккерей

А что же сталось за эти семь лет с капитаном Вудом, иначе говоря, с Броком и с прапорщиком Макшейном - единственными, о ком мы еще ничего не сказали? Примерно еще с полгода после пленения и освобождения мистера Хэйса эти достойные джентльмены с должной осмотрительностью и с заслуженным успехом предавались занятию, прославленному подвигами знаменитого. Дюваля, хитроумного Шеппарда, бесстрашного Терпина и многих других героев известнейших наших романов. И настолько прибыльным было это занятие для капитана Вуда, что пошла молва, будто где-то у него припрятан целый клад; и, верно, он бы еще и еще приумножал свои богатства, если бы его воровская карьера вдруг не оборвалась по велению Рока. Они с прапорщиком угодили на каторгу - стыд сказать! - за кражу трех оловянных кружек; дело было в Эксетере, куда они прибыли только в то утро и никто их там не знал, поэтому никаких других обвинений им предъявлено не было. Однако же правительство ее величества со всей суровостью судило их за упомянутую кражу и приговорило к семи годам ссылки за океан, на каковой срок по существовавшему обычаю они были отданы в полную собственность виргинским плантаторам. Вот так - увы! сильные всегда поступают со слабейшими, и не одному честному малому пришлось проклинать тот день, когда он имел неосторожность вступить в столкновение с законом.

Итак, все итоги подведены. Граф в Голландии со своей супругой; миссис Кэт с муженьком в Уорикшире; мистер Томас Биллингс с приемными родителями там же неподалеку; а оба храбрых воина способствуют росту и процветанию табачных и хлопковых плантаций в Новом Свете. Все это произошло в антракте, а теперь динь-делень-динь-делень-динь-динь, занавес поднимается и начинается следующее действие. Кстати сказать, в конце представления занавес падает, но это только так, между прочим.

* * *

Предполагается, что на этом месте, как бывает в театре, оркестр начинает играть нечто мелодичное. Люди встают, потягиваются, зевают и снова усаживаются на свои места. "Кому угодно портеру, элю, лимонаду, сидру!" выкликают в партере, протискиваясь между рядами сидящих там джентльменов. Но, как обычно, никому ничего не угодно; и вот уже занавес снова идет вверх: "Тсс, тсс, тсс-сс-сс! Снимите шляпу!" - несется со всех сторон.

* * *

Уже шесть лет миссис Хэйс наслаждается супружеской любовью мистера Хзйса, но небо не пожелало благословить сей союз наследником и продолжателем рода. Она сумела забрать неограниченную власть над своим господином и повелителем, спешившим, в меру своих сил и возможностей, исполнить любую ее прихоть по части нарядов, увеселительных поездок в Ковентри и Бирмингем и тому подобное, - ибо Джон Хэйс, при всей своей скупости, научился не жалеть денег для ее и своего удовольствия; в когда все прихоти исполняются, то вполне естественно ожидать появления все новых и новых; так в конце концов ей вдруг взбрело на ум вернуть себе сына. Заметим, кстати, что она никогда не говорила мужу о существовании такового, хотя ее былая связь с графом не составляла для него тайны, - во время супружеских ссор миссис Хэйс любила вспомнить о роскоши и счастье, которыми некогда наслаждалась, и с издевкой попрекнуть его тем, что он согласился подобрать графские объедки.

Итак, она твердо решила (не сообщив, однако, о своем решении мужу), что возьмет мальчика к себе, хотя ни разу за все семь лет, живя на расстоянии двадцати миль, не подумала навестить его; а любезный читатель сам знает, что если его дражайшая половина что-либо решила - идет ли речь о новой шали, о ложе в Опере, о выездной карете, о том, чтобы брать уроки пения у Тамбурини, провести вечер в таверне "Орел" на Сити-роуд или проехаться омнибусом в Ричмонд выпить чашку чаю и чего покрепче в "Роз-коттедж-отель", - читатель любого звания, высокого или низкого, знает сам, что если супруга Читателя чего-либо пожелала, она своего добьется; отвратить это не более возможно, чем отвратить подагру, долги или седину; у меня, кстати, есть и то, и другое, и третье - и жена у меня тоже есть.

Короче, если женщина себе что забрала в голову, так оно и будет: муж откажет - вмешается Судьба (flectere si nequeo и т. д.; {Если неумолимо (лат.).} впрочем, не люблю цитат). Так и в случае миссис Хэйс; ей помогала некая тайная сила, преследуя собственную зловредную цель.

Кому не известно действие этой силы - страшного, всепобеждающего Духа Зла? Кто среди своих друзей и знакомых не встречал людей, чей предначертанный удел - горести и несчастья? Иные называют учение о роке жестоким, что до меня, я скорей склонен видеть в нем благо для человека. Куда легче, изнемогая под бременем грехов, считать себя безвольной игрушкой судьбы, нежели полагать, что мы сами - с нашими неистовыми страстями и запоздалыми раскаяниями, с нашими пустозвонными замыслами, столь смехотворно жалкими в своей постыдной беспомощности, с нашими смутными, зыбкими, самонадеянными потугами на добродетель и нашей непреодолимой тягой к пороку, - что каждый из нас сам кузнец своих радостей и печалей. Если мы зависим от собственных усилий, многого ли стоят эти усилия перед могуществом обстоятельств? Если мы должны надеяться на самих себя, прочны ли такие надежды? Оглянитесь на прожитую жизнь, и вы увидите, как и вами и ею распоряжалась судьба. Вспомните все свои успехи и неудачи. Ваших ли рук делом были те и другие? Желудочная колика преграждает вам путь к наградам и почестям; яблоко, шлепнувшееся вам на нос, возносит вас на вершину мировой славы; внезапное разорение делает из вас негодяя, хотя вы всегда были честным человеком и в душе им остались; козырная масть на руках или шесть удачных бросков костей на всю жизнь делают из вас честного человека, хотя вы были, остались и всегда будете негодяем. Кто наслал болезнь? Кто повинен в падении яблока? Кто ввергнул вас в нищету? И кто, наконец, так перетасовал колоду, чтобы вновь вернуть вам и козыри, и славу, и добродетель, и благополучие? Случай, скажете вы, - пусть, но, стало быть, когда в помосте перед церковью Гроба Господня открывается люк и веревка затягивается на чьей-то шее - в том, что жизни бедняги настает конец, тоже виноват случай. Только мы, смертные, при всей нашей прозорливости, не видим веревки, охватывающей нашу шею, и не знаем, когда и при каких обстоятельствах упадет занавес.

Но revenons a nos moutons: вернемся к кроткому агнцу мистеру Томасу и к белоснежной овечке миссис Кэт. Прошло семь лет, и ей стало казаться, что она горячо желает вновь увидеть свое дитя. Этому желанию суждено было сбыться; вы сейчас узнаете, как в скором времени, без особых трудов с ее стороны, сын к ней вернулся.

В один июльский день тысяча семьсот пятнадцатого года, на проезжей дороге, милях в десяти от Вустера можно было увидеть двух путников, у которых была одна лошадь на двоих - плохонькая гнедая кобыленка под плохоньким седлом, к задней луке которого приторочен был объемистый вьюк; не следует понимать это так, будто они вдвоем сидели в седле на манер рыцарей-храмовников; нет, просто они ехали верхом поочередно. Один из спутников был непомерного роста детина, рыжий, носатый, облаченный в линялый военный мундир; другой был в цивильном платье, потрепанном и старом, как и сам он, человек, судя по всему, видавший виды. Однако бедность, сквозившая в их обличье, не мешала обоим находиться в отменном расположении духа. Из каждых трех миль не менее двух на лошади ехал старший. Вот и сейчас он сидел в седле, а его долговязый спутник шагал рядом такими шажищами, что казалось, пожелай он показать свою прыть, ему ничего не стоило бы в короткое время оставить лошадь далеко позади, и только дружеские чувства к всаднику его удерживают.

С полчаса назад лошадь потеряла подкову; долговязый подобрал ее и теперь нес в руке; решено было остановиться у ближайшей кузни, чтобы кузнец вновь водворил ее на место.

- Узнаете вы эти края, майор? - спросил долговязый пешеход, весело глядевший по сторонам, покусывая травинку. - А право, куда приятней смотреть на зеленеющую ниву, чем на трреклятый табачище, будь он неладен!..

- Как не узнать! Мы здесь преловкую штуку сыграли тому семь лет, да и не одну! - отвечал тот, кого назвали майором. - Помнишь дуралея с женой, которого мы зацепили в "Трех Грачах"?

- А ведь хозяйку "Трех Грачей" повесили как раз в Михайлов день,заметил долговязый, как бы между прочим.

- Черт с ней, с хозяйкой! Все, что можно было, мы из нее выкачали. А вот, кстати, о том дуралее с женой. Ты тогда раскис перед его мамашей и отпустил его на все четыре стороны, осел эдакий. А его жена была та самая Кэтрин, о которой ты немало от меня слышал. Я к ней питаю слабость, к негоднице, - ведь она почитай что обязана мне своим воспитанием; и к тому же она год или два прожила в любовницах у того самого мерзавца Гальгенштейна, который меня разорил и погубил.

- Подлец и разбойник, вот он кто! - откликнулся долговязый, которого читатель уже, без сомнения, узнал, как и его товарища.