Одолжи мне жениха - Дарья Волкова

Дверь за гостями наконец закрылась. Но мы еще успели услышать, как Макс говорит Игорю: «Прикинь, а если с ней еще и бухнуть можно? Не девка – мечта…»

И мы остались с мрачным, как туча, Огарёвым в прихожей вдвоём. Ой, нет, надо было мне сегодня отсидеться где-нибудь, надо было!

– Слушай, ну это же всего четыреста рублей, чего ты так взъелся? – молчать дальше было невыносимо. – Давай, я верну деньги, вот… – Я потянулась к карману джинсов. Но не успела. Потому что вдруг оказалась зажатой между стеной прихожей и большим горячим мужским телом. А потом меня поцеловали.

Господи, спасибо, что услышал меня!

* * *

Это был идеальный поцелуй. Ласковые и настойчивые губы неторопливо касались моих. Забирая воздух, сердцебиение и опору под ногами. Губы касались не только губ – скулы, щеки, подбородок – они побывали везде. А потом вернулись к губам, и между ними так же неторопливо скользнул язык. И всё.

Неторопливость на этом кончилась. А поцелуй из идеального стал… Я не знаю, что там, какой следующий этап за идеальностью? Я не знала таких слов. В моей жизни не было таких событий.

Его язык у меня во рту. Мой язык у него. Наши языки вместе. Мои пальцы в его волосах на затылке. Его ладони под моими ягодицами. Мои ноги отрываются от земли и как-то оказываются на его пояснице. Ярослав вжимает меня в стену всё сильнее и сильнее, кажется, я уже превратилась в тонкий и плоский лист бумаги, но мне всё равно мало. Его мало. И ему мало. Мои лопатки отрываются от стены – это Ярослав несёт меня в спальню.

Меня впервые в жизни несут на руках, и это совершенно ошеломительное чувство. И скажу сразу – в ту ночь со мной многое случилось впервые.

Меня впервые раздевали. Не срывали одежду, спеша скорее добраться до трусов. Нет, раздевали – так, словно разворачивали, смакуя каждую секунду, долгожданный новогодний подарок. Ярослав не стал первым делом стаскивать с меня джинсы или кофточку. Нет, этот эстет начал с середины. Он задрал край кофты и принялся целовать живот. Бабочки – или кто там в такие моменты вылупляются внутри – тут же устремились под его губы. Ярослав целовал живот и поднимал всё выше кофту, следуя за краем губами. Потом спускался ниже и начинал расстёгивать джинсы и целовать то, что открывалось под расходящейся молнией. Бабочки следовали за ним везде. Из-за них моя грудь покрылась мурашками, когда Ярослав раздел меня полностью.

И он на меня смотрел. На меня так никогда не смотрели, клянусь!

А еще я впервые сама раздвинула ноги. Не в том гнусном смысле, как при обсуждении чьей-то аморальности: «Ой, да она только и делает, что ноги перед каждым встречным раздвигает». А в том смысле, что хотела раздвинуть. Потому что невозможно не раздвинуть. Чтобы он быстрее уже, потому что невмоготу. И оказалось, что его имя – идеально, чтобы нетерпеливо рычать: «Яр-р-р-р». Я, оказывается, умею вот так рыкнуть. А Яр-р-р-р в это время тихо матерился, гремя тумбочкой. Он вспомнил про презерватив.

Я в тот момент не помнила, как меня зовут.

Когда он вошёл в меня, мыслей не было. Впервые – чистый восторг и желание обвить ногами, что я и сделала. А когда он начал двигаться, я впервые подумала, но не «Ой, лишь бы побыстрее, может, высплюсь», а «Только помедленнее, пожалуйста, не торопись!»

Ярослав и не думал торопиться. Он начал двигаться так плавно и неспешно, что волны чего-то посущественней, чем бабочки, начали прокатываться по моему телу. Больше всего его движения напоминали почему-то течение мёда с ложки. Вязко, неторопливо, неумолимо. Обещая сладость. У меня от этих движений, от его шумного дыхания на ухо, от щекочущих волн мурашек внутри образовалось огромное озеро горячей нежности. Оно всё ширилось и ширилось, норовя вот-вот пролиться. Я притянула Ярослава к себе ближе и зашептала ему на ухо, выплёскивая то, что не могла уже держать в себе:

– Яр… Ярочка мой… хороший мой…

Теперь уже он рыкнул, сбился с медового темпа. Снова стал целовать. Потом снова начал неторопливо течь мёд, из меня снова полились какие-то бессвязные нежности, Ярослав снова сбивался и снова целовал. И снова тёк мед…

И оргазм со мной тоже случился впервые. Да, можно смеяться, но так вот жизнь сложилась. Мне раньше на диване пообниматься под сериальчик и винишко было гораздо милее, чем вот эта вот непонятная возня. А сейчас мне доступно и наглядно показали, для чего вся эта возня. В общем, скажу просто и кратко – свет померк, я оглохла и ослепла, и какое-то время меня не было. А потом я снова появилась под горячим, тяжёлым и еще вздрагивающим телом. Но нет! Он не дёргался противно, будто в эпилептическом припадке, как это водилось за Яриком. Он яростно пульсировал во мне, обдавая жаром – своего естества внутри, своего тела снаружи и своего дыхания мне на ухо.

Ярослав оказался невероятно тяжёл – так, что я едва дышала. Но не променяла бы эту его обжигающую тяжесть сейчас ни на что на свете. Я тихонько положила едва слушающуюся руку на его горячую влажную шею и поняла, что озеро нежности сейчас утопит нас обоих.

Но Ярослав спас положение. Он приподнялся на локте, выражения его лица в темноте разобрать было невозможно. Чмокнул меня в нос. Откатился на постель рядом и знакомым борцовским захватом прижал к боку.

– Сколько времени потеряли, ужас просто. – Дыхание его еще сбитое, и слова он произносит с паузами. – Придётся навёрстывать упущенное.

– Что?

– Навёрстывать, говорю, надо, чтобы ликвидировать отставание в графике производства работ.

– Огарёв! – У меня весь мозг превратился в желе – или в мёд – и утёк куда-то вниз. А он… он… он…

А он смеётся и уже снова нависает надо мной.

– Я не Огарёв, я твой Ярочка.

Он же просил называть его Яр или Ярослав, и никак иначе. Что мне остаётся делать? Только пробормотать:

– Извини.

Мозг, вернись на место, очень тебя прошу!

Не возвращается. Наверное, его сожрали бабочки.

Ярослав снова тихо смеётся, щекоча дыханием шею.

– Зачем ты извиняешься? Мне нравится. В постели, шёпотом и пополам со стонами – можно.

Не весь мозг сожрали бабочки. Способность мыслить понемногу возвращается. А с ней – и чувство неловкости.

Тёплая ладонь ложится мне на талию, начинает двигаться вверх.

– Если бы я знал, какая ты…

Руки добираются до груди. Бабочки радостно чавкают остатками моего