Сталин и Гитлер - Ричард Овери

К началу 1920-х годов доминирующий взгляд на эти вопросы в националистических кругах не был ни географическим, ни конституциональным. Он опирался на традиционную концепцию народа, определяющую Германскую нацию как уникальное и исключительное сообщество, объединяющее всех немцев внутри и вне границ государства. Определяя Германскую нацию в узко этнических и культурных понятиях, националисты могли включать в нее все очаги германского населения, расположенные в соседних государствах, и отказывать в гражданстве каждому, кто формально являлся гражданином страны, но был не немцем. «Наша высшая цель, – писал австрийский пангерманист Георг фон Шёнерер в 1921 году, – национальная исключительность»23. В 1920-х годах идее народа было дано псевдонаучное обоснование, для чего были использованы данные популярной социальной биологии. Националисты видели в народном сообществе расовое единство, связанное не только мощным чувством культурной индивидуальности и духовного родства, но и общностью физического происхождения. Наследственные императивы занимали центральное место во всех радикальных националистических идеях Германии. Принцип расовой однородности или сходства типов, лежал в основе всех радикальных националистических систем, и именно здесь наиболее отчетливо виден контраст между проблемами идентичности в Германии и в Советском Союзе, так как ни один из аргументов, касающихся конкурирующих идентичностей советских граждан не ставил вопрос о расовой исключительности, релевантности, либо целесообразности24.

Проблема национальной идентичности была именно той темой, по которой и Сталину и Гитлеру было, что сказать. Оба они не принадлежали к титульным нациям, Сталин был грузином, принявшим перед войной Россию как свою политическую родину, Гитлер – австрийцем, который предпочел в 1914 году воевать за Германию, а не за империю Габсбургов, и кончивший тем, что после 1918 года остался там навсегда. Технически Гитлер на протяжении восьми лет между 1924 и 1932 годами был лицом без гражданства, лишенный гражданства Австрии, но получивший отказ в гражданстве Германии. Существует соблазн утверждать, что в результате этого оба персонажа были склонны преувеличивать их российский и германский мандаты, однако доказать это с достаточной убедительностью вряд ли возможно. В Советском руководстве было много лиц нерусского происхождения, пришедших к большевизму из-за его враждебности к шовинизму царского государства; австрийские немцы переходили границу так же легко, как и немцы – в обратном направлении, и еще много других австрийцев, помимо Гитлера, разделяли его пангерманские сентименты. Оба персонажа, нет сомнений, хорошо понимали, что они могут стать куда более успешными политиками на арене, большей, чем Грузия или Австрия, но главным моментом является то, что идеи о нации, национальности и государственности были центральными в идеологиях обоих диктаторов.

В 1913 году Ленин попросил Сталина написать памфлет о «Марксизме и национальном вопросе» для определения, в каких аспектах большевистская партия стоит на национальных позициях. По-видимому, этот Сталинский опус стал самым важным и оригинальным вкладом в теорию; здесь содержалось на удивление ясное определение того, что составляет нацию. Сталин априори отверг идею, что нация по своему характеру является расовым или племенным образованием, и что «национальная обособленность» имеет практический политический смысл. Большинство современных наций является продуктом длительного исторического процесса смешения рас. Нации, утверждал Сталин, формировались скорее исторически, чем биологически. Статус нации выражался в общем языке, единой территории, общности экономической жизни и прежде всего, общей культуре и образе мышления25. Все нации, отвечающие этим признакам, имели равное право на выражение своей идентичности. Самоопределение национальных групп представляло собой форму освобождения от гнета: условием культурной свободы одной национальности было «ее желание предоставить те же условия для других национальностей»26.

Идея свободы самовыражения, культурного и лингвистического разнообразия отличалась от буржуазного национализма. В сталинской интерпретации национализм как стратегия сепаратизма господствующего класса, шовинизм, нацеленный на разделение пролетариата, и национализм, как «право национальностей на свободное развитие» в рамках международной пролетарской солидарности, между собой различались27. Сталин выступал против неограниченного права на политическое самоопределение, если автономия противоречила интересам революционного движения. Буржуазные национальности были сегрегационными и племенными; большевистские национальности были интернациональными и братскими28. Спорная идея о том, что нации могли и утверждать свою культурную уникальность и оставаться членами более широкого социалистического братства, после 1917 года оставалась центральным пунктом большевистской национальной политики. Эта идея была обобщена Сталиным в 1925 году в простой формуле культуры: «национальная по форме, но социалистическая по содержанию»29.

Внутренне Сталин всегда был непоколебимо уверен в том, что Советский Союз ни в коем случае не представляет собой нацию. Это было государство, как и царская монархия, состоящее из многих национальностей. Будучи членом правительства многонационального государства, Сталин имел возможность заявлять, что Советский Союз – «это необыкновенная организация для сотрудничества народов», – есть поистине интернациональный, «живой прообраз будущего союза народов»30. В конечном итоге национализм станет менее важным, так как национальности сольются в единое бесклассовое сообщество. Такая логика рассуждений была предвестником того, что станет известным как «строительство социализма в одной стране». Эта идея, впервые прозвучавшая из уст Ленина в 1915 году, часто воспринималась ложно как выражение «национального» социализма, отход от интернационалистских устремлений истинного марксизма исток «националистического» социализма Сталина. Тем не менее, эти амбиции не были националистическими ни в каком смысле этого слова31. Отсутствие революций за пределами границ Советского Союза вынудило большую часть большевиков принять благоразумную точку зрения, согласно которой социализм должен быть построен без поддержки пролетариата других стран. Но существование множества национальных групп в пределах СССР позволяло режиму утверждать, что социализм остается по существу интернациональным, как это и предполагалось. Сталин никогда не отказывался от идеи, что Советский Союз должен продолжать бороться с капитализмом и поощрять революции за рубежом; «социализм в одной стране» обеспечивал Советскому Союзу особое место среди руководителей мировой борьбы, но такая заявка не была декларацией о национальной независимости. Если в 1930-х годах Сталин и ожидал от советских граждан проявления советского патриотизма, то эти чувства вытекали из любви к единственной социалистической родине, но не из чувства национального высокомерия. В 1930 году Сталин, выступая перед XVI съездом партии, заявил, что вопрос о принуждении отдельных национальных образований Советского Союза оставаться в составе «общей великой русской нации» не стоит32. Хотя, начиная с середины 1930-х годов, диктатура начала все более явно идентифицировать себя со специфически российским историческим прошлым, Сталин всегда подчеркивал различие между Советским Союзом, как социалистическим государством, в которое входят многие национальности, и нацией, являющейся выражением особой и уникальной культуры.