Греховные радости - Пенни Винченци

— Пусть-ка он возвращается назад, в этот свой дом, который он так любит, — заявил новый психиатр. — Посмотрим, может быть, это ему как-нибудь поможет.

Забирать его поехали Няня и Георгина вместе с Тэллоу; доктор оказался прав, возвращение домой благотворно подействовало сразу же; едва только их машина выехала из леса и свернула на Большую аллею, как губы Александра медленно растянулись в улыбке, а его голубые глаза наполнились слезами.

— Как восхитительно, — проговорил он. — Дом.

Чувствовал он себя по-прежнему не очень хорошо, был рассеян, по большей части где-то витал, физически был слаб и все еще находился под воздействием антидепрессантов, которыми его накачали в санатории; постепенно, однако, прямо у них на глазах он становился крепче, и к весне, к тому времени, когда нарциссы расцветили лужайки в парке вокруг дома большими и яркими желтыми пятнами, Александр уже снова начал говорить, улыбаться, становиться самим собой.

С того самого дня Георгина ни разу не видела Кендрика. Няня и Энджи вместе уговаривали ее тогда поехать в Хитроу проводить его, но она отказалась.

— Я не могу оставить папу. Кендрик меня поймет.

Кендрик действительно понимал — поначалу, прощаясь с ней по телефону, он сказал ей, что любит ее, что, конечно, она должна быть с отцом, что он и сам чувствует себя немного виноватым. Но потом, когда она сообщила ему, что бросила колледж, он рассердился; и рассердился еще сильнее и крепко обиделся на нее, когда в феврале следующего года она отказалась приехать в Нью-Йорк к нему на день рождения: Кендрику исполнялся двадцать один год.

— Это очень важно, Георгина; мы будем отмечать его только в кругу семьи, но я хочу, чтобы ты обязательно была.

Георгина отказалась, объяснив, что не может уехать, что отец еще очень плох и что ее собственный день рождения, по ее же просьбе, отмечаться не будет.

— Доктор специально просил меня никуда не отлучаться надолго, быть постоянно с отцом, это очень важное условие его выздоровления. Я не могу и не хочу его подводить, Кендрик.

— Ты все чересчур серьезно воспринимаешь, — с нескрываемым раздражением возразил Кендрик. — Ему уже лучше, ты это сама говорила, и, боже мой, обойдется он без тебя каких-то два дня. А потом, когда же мы в таком случае сможем объявить о помолвке?

Георгина ответила, что это не главное и что она не знает, когда они смогут сделать такое объявление. Кендрик бросил трубку. Позднее он перезвонил ей и извинился, но в отношениях между ними возникла напряженность.

Как-то одним ветреным мартовским днем она гуляла в лесу и вдруг встретила там Мартина Данбара. Она была не одна, а с собаками; с того самого времени, как Александр заболел, собаки чувствовали себя очень подавленно; когда Александр лежал в своей комнате в постели, они не отходили от подножия лестницы, а с тех пор как он стал вставать, неотступно следовали за ним по пятам от момента, когда он выходил утром к завтраку, и до той минуты, когда после ужина он снова поднимался к себе. Даже прогулки, казалось, не приносили теперь собакам никакого удовольствия, и бывало очень трудно заставить их выйти из дома.

— Георгина! — воскликнул Мартин. — Рад тебя видеть. Давно уже мы не встречались. Как папа? Я заскакивал на той неделе, как раз когда ты уезжала в магазин, и мне показалось, что ему определенно стало немного лучше.

— Да, ему лучше, — согласилась Георгина. — Явно лучше. Он сразу пошел на поправку, как только вернулся домой, в Хартест. Теперь он уже стал довольно много разговаривать, а сегодня за завтраком даже рассмеялся над чем-то в колонке Бернарда Левина в «Таймс».

— Ну что ж, это действительно хорошие новости. Наверное, тебе его болезнь доставила массу хлопот. Да и в колледже, должно быть, много пришлось пропустить. Когда ты туда возвращаешься?

— Ой, я не знаю. Пока не знаю. Не раньше, чем папа поправится.

— Какая же ты примерная дочка. — Мартин улыбался, но глаза у него были грустные. — Александру очень повезло, что у него есть такая дочь, как ты.

«О боже, — подумала она, — если бы он только знал!»

На Пасху Кендрик не приехал: усиленно готовился к выпускным экзаменам. Он умолял Георгину прилететь к нему, но она ответила, что не может.

— Папе сейчас намного лучше, и поэтому я не хочу вносить какие-то элементы беспокойства. Мы с ним каждый день очень подолгу гуляем, он говорит, что ему это помогает лучше любых лекарств. Извини меня, Кендрик.

— Ну хорошо, — отозвался Кендрик Голос у него сделался сразу сухой и довольно сдержанный; он словно мгновенно отстранился от нее и был теперь далеко-далеко.

— Георгина? Это Энджи. Как Александр? Прости меня, что я в последнее время перестала заезжать. У меня тут были свои трудности.

— Да, я понимаю. Ему лучше. Определенно лучше. А как вы?

— Со мной-то все в порядке, Георгина, спасибо. Я звоню, чтобы пригласить тебя на свадьбу.

— Как интересно, — осторожно проговорила Георгина. — Чью?

— Мою. — Голос Энджи звучал торжествующе и даже дрожал от волнения.

— Вашу? Но я думала…

— Да, мы все так думали. Но Мэри Роуз решила дать Малышу развод. Просто взяла и решила. А это значит, что теперь мы можем пожениться.

— Ой, Энджи, это чудесная новость! Я так рада. — К собственному удивлению, Георгина вдруг почувствовала, что она и в самом деле рада. — Когда?

— Чуть больше чем через месяц. Сейчас торопимся со всем необходимым. В последнюю субботу апреля. Конечно, приедет Кендрик, и Мелисса, и Фредди, и Фред Третий, и миссис Прэгер — знаешь, я ее так до сих пор ни разу и не видела,[42] — в общем, все. Так что не занимай ничем этот день, ладно? И приготовь какую-нибудь потрясающую шляпку.

— Обязательно.

Как странно, подумала Георгина, и почему только бывает так, что женщина, которая фактически замужем за Малышом уже бог знает сколько лет, за все это время ни разу не встретилась с его матерью.

— А когда вы об этом узнали?

— Ой, часа два назад, не больше, — ответила Энджи. — До сих пор никак не спущусь на землю от счастья. Думаю, Кендрик тебе позвонит, но я хотела сама сказать тебе, первая.

А она действительно на седьмом небе от счастья, подумала Георгина, улыбаясь в телефонную трубку. Она действительно его любит.

Вечером того же дня ей позвонил Кендрик и сообщил ту же новость; его самого явно раздирали противоречивые чувства: он сказал, что рад за отца, но ему грустно за маму, и на него произвел большое впечатление тот великодушный жест, который она сделала.

— Мне кажется, она все еще любит папу и не может взять на себя ответственность отказать ему в том, чего он так хочет, сейчас, когда он так болен.