История Франции - Марк Ферро

Именно конфликты и успехи в этих сферах были на переднем плане. Но позволяют ли они оценить прогресс здравоохранения и образования?

В конце XVIII столетия, когда зарождалась клиническая медицина, вырабатывалась политика здравоохранения, при которой болезни — и не только во время эпидемий — отныне начали рассматриваться как общественная проблема, которая понемногу отделялась от вопросов призрения и помощи. После революции 1789 г. здоровье, гигиена и хорошее самочувствие стали восприниматься как новая политическая цель, которая добавилась к традиционным функциям власти.

Государство, проповедовавшее гигиену, несло в себе идею принуждения, в то время как главной идеей государства всеобщего благосостояния была идея справедливости распределения. Врачи и государственные деятели объединялись, чтобы сформировать политику гигиены и затем здравоохранения. Это изменение делает очевидным двойное, почти противоречивое видение проблемы: с одной стороны, речь идет об авторитарной мобилизации, о защите крови нации, о гигиене, которая становится внешней давящей силой, а с другой — это видение, согласно которому государство выступает в роли защитника и гаранта защиты своих подданных, писал историк Пьер Розанваллон.

И все же развитие здравоохранения никогда не интересовало руководителей страны настолько же, насколько просвещение. Когда 25 февраля 1848 г. парижские рабочие требовали права на труд и гарантированные минимальные выплаты в случае болезни, то первое требование было принято к сведению — вышел соответствующий декрет Луи Блана, — а второе и все, что с ним связано, были забыты. Другой пример: сто лет спустя по сравнению с Министерством образования — эдаким политическим слоном — министр здравоохранения до сих пор выступает как административный карлик: его предшественник — министр по делам гигиены — появился лишь в 1920 г., причем он был практически лишен персонала и престижа. И сегодня бюджет Министерства здравоохранения постоянно приносится в жертву другим бюджетам.

Тем не менее улучшение здравоохранения и увеличение продолжительности жизни составляют одно из самых значительных достижений последних двух столетий. Основную роль в этом сыграли не только большие завоевания медицины — борьба с эпидемиями благодаря вакцинации, антибиотикам и т. д., — но и социальные и экономические изменения, сделавшие медицинские инновации эффективными. Специалисты по экологии Рене Дюбо, а за ним Иван Иллич обратили внимание на то, что в Западной Европе средняя продолжительность жизни начала увеличиваться еще в XVIII в., т. е. до победы над эпидемиями, и что уменьшение детской смертности из-за скарлатины, дифтерита, коклюша и кори произошло до появления антибиотиков и распространения вакцины против дифтерита. Эти аргументы можно оспорить, так как на рубеже Х1Х — ХХ вв. от оспы умирало в три раза больше человек в странах, где вакцинация была необязательна (Бельгия, Нидерланды, Франция), чем в тех, где прививали всех поголовно (Англия, Швеция).

Как бы там ни было, не меньшую роль в увеличении продолжительности жизни сыграло улучшение питания и условий жизни. Связь между этими факторами особенно хорошо прослеживается, если мы говорим о населении, имеющем доходы ниже определенного уровня. География департаментов и неравенство их развития также свидетельствуют об этом, так как число врачей чаще всего зависело от среднего достатка населения.

В какой-то степени можно сказать, что прогресс цивилизации способствовал распространению врачей настолько, насколько последние способствовали улучшению здоровья. Первый подъем медицины произошел в конце XVIII — начале XIX в. и совпал с появлением новой моды на гигиену, когда врачи выступали гарантами разумности реформ 1789 г.[327]Второй подъем пришелся на середину XIX в., но деревенское население продолжало существовать в мире, куда еще не пришла медицина. Самые бедные слои общества, разорившиеся в результате демографического и сельскохозяйственного кризиса 80-х годов XIX в., понемногу исчезали: улучшение здравоохранения теперь распространилось даже на самые глухие уголки страны, и, тем не менее, требуется еще больше века, чтобы этот процесс по всей стране завершился до конца.

Раз медицина, как мы выяснили, была лишь одним из факторов прогресса здоровья, то можно задаться вопросом, не было ли учреждение школ также только одним из факторов распространения грамотности среди французов — имеется в виду их способность читать написанный текст. Этот вопрос рассматривается в исследовании Франсуа Фюре и Жака Озуфа, которые отмечают, что хронология и география распространения грамотности зависят скорее от истории социального развития, чем от процесса расширения сети учебных заведений. Конечно, первый сдвиг в данной области был связан с протестантской Реформацией, предписавшей чтение Библии; этот сдвиг являлся также и техническим, потому что именно тогда появился печатный станок. Но второй сдвиг являлся социальным и противопоставил друг другу город и деревню, так как в городе было больше торговцев, юристов, ремесленников и меньше бедных крестьян и батраков-поденщиков. «Это настолько очевидно, что в тех городах XIX в., которые резко увеличивались в размерах благодаря быстрому промышленному росту “на английский манер”, уровень грамотности падал из-за массового притока новых работников. Напротив, города, в которых традиционно располагались рынки и административные центры, которые гордились своим судом, коллежем и семинарией, были настоящими буржуазными центрами распространения грамотности, так как они раньше вступили на этот путь. Это были и культурные центры, в которых умение читать и писать было воплощением культуры и прогресса»[328].

Социальное неравенство часто имело также географические корни. Несомненно, в XIX в. и позднее мы наблюдаем значительное и постоянное увеличение числа школьников, а также сокращение разрыва между департаментами. Наиболее интенсивный рост пришелся на годы, предшествующие и последовавшие за принятием закона Гизо о начальном образовании, — с 1837 по 1847-й, — хотя следует учитывать, что причиной был также демографический прирост. Несмотря на это, самые бедные регионы в середине XIX в. оставались почти полностью безграмотными, ученики здесь посещали занятия не больше трех-четырех месяцев в году, а были и не поддающиеся влиянию деревни, в которых родители забирали детей из школы по достижении последними десятилетнего возраста. То же происходило в горнодобывающих районах, где дети начинали работать очень рано. Таким образом, в середине XIX столетия в целом по стране наиболее образованными были жители Парижского региона и Шампани-Лотарингии — не считая тех, кто жил в городах среднего размера. Самыми отсталыми в этом смысле были Атлантическое побережье Бретани, Вандея и Лимузен. Но во второй половине XIX в., как мы уже видели, наметилась обратная тенденция.

После окончания Второй мировой войны критике были подвергнуты как способы