Буря Жнеца - Стивен Эриксон

– Возьму – чтобы сломать в кузнице, в котором он был скован. – Он показал на лачугу – кузницу в отдалении.

Увечный прошипел: – Ты сказал, его никогда не сломать. Вифал!

Оружейник пожал плечами: – Мы всегда что-то такое говорим заказчикам. Лишь бы всучить товар.

Увечный издал ужасающий вопль, завершившийся хриплым кашлем.

Великан глядел на Вифала. Спросил: – Ты сделал это проклятое оружие?

– Да.

Вифал не заметил замаха руки, пославшей его кувыркаться. Он больно ударился спиной и уставился в кружащееся синее небо – которое вдруг заслонил глядящий вниз воин.

– Больше такого не делай.

Сказав так, гигант ушел.

Моргая под ярким солнцем, Вифал с трудом повернулся набок, увидев, как великан входит в огненный портал и пропадает. Увечный Бог снова закричал. Портал резко, с рычанием закрылся.

Один из нахтов приблизил к Вифалу мерзкую морду, как будто кот, желающий украсть его дыхание. И заворковал.

– Да, да, – ответил Вифал, отталкивая животное. – Бери меч. Да. Сломай его.

Мир снова завертелся вокруг него. Подумалось, что его непременно стошнит. – Сендалат, любимая, ты опорожнила ведро? Конечно, это моча, но ведь пахнет почти что чистым элем, так? Знаешь, я выпил бы его во второй раз.

Он встал, пошатываясь, затем наклонился и после нескольких неловких попыток подобрал меч.

В кузню. Мало есть способов для уничтожения проклятого оружия. Может помочь оружие еще более страшное, но не в этом случае. Итак, вернемся к секрету старых мастеров. Чтобы сломать зачарованное оружие, принеси его домой, в кузницу, в которой его ковали.

Что же, он именно это и сделает.

Он увидел, что нахты пялятся на него, и скривил губы: – Идите, позаботьтесь о треклятой лодке. Я не в настроении утонуть в пятидесяти гребках от берега.

Твари поспешили, перегоняя друг дружку, к берегу.

Вифал же направился в старую кузню – делать то, что нужно сделать.

За спиной завывал в небо Увечный Бог.

Ужасный, жуткий звук – вопль бога. Такой, какого он не хотел бы услышать никогда.

В кузнице Вифал нашел старый молот и приготовился уничтожить то, что однажды сотворил. Хотя, как подумал он, кладя меч на покрытую ржавчиной наковальню, изучая покрытое кровью лезвие, на самом деле такое невозможно.

Миг спустя оружейник поднял молот.

И опустил.

ЭПИЛОГ

В плащанице сумерек пришла онаИ присела отдохнутьУ Ворот Безумия.Там, где живое играет со смертьюХохоча надсадноУ Ворот Безумия.Там, где смерть живое дразнитСказками о суете суетУ Ворот Безумия.Малое дитя взяла она и бросилаНа запятнанный алтарьУ Ворот Безумия.«Вот (воскликнула она) что нам следует свершитьС верой и смирениемУ Ворот Безумия».И дитя в ночи заплакалоВозвещая появлениеУ Ворот Безумия.Не об этом ли мечтали мы –О дарах страданияУ Ворот Безумия?Ты посмеешь ли взглянуть на новый лик судьбыНашептать напевы ужасаУ Ворот Безумия?Ты возьмешь ли многозубый ключЧтобы выполз червь грядущегоИз Ворот Безумия?Сыну расскажи ты сказку суетыОб игре со смертью расскажиУ Ворот Безумия.Ну, а мы всё слышали, всё знаемВышли мы давноИз Ворот Безумия.

Молитвы для детей,Маскированные Монахи с Кабаля

Звяканье цепочки пробудило Нимандера Голита, вырвав его из царства ужаса и утомления. Он уставился на грязный потолок комнатушки, сердце колотилось в груди, тело источало липкий пот, уже пропитавший одеяла. Этот звук… он кажется таким реальным… Он снова услышал его и широко раскрыл глаза. Свист, странное лязганье! Снова свист, словно цепочка крутится. Он сел. Снаружи спит жалкий городок, погрузившийся в безысходную, безлунную тьму. Но… звук доносится с улицы, что под окном.

Нимандер встал с постели, прошел к двери, вышел в холодный коридор. Хрустя пылью и песком, прошлепал босыми ногами по прогибающимся ступенькам.

Вышел на улицу.

Да, ночь темнее глубокой ямы, и это не сон. Не может быть сном.

Свист цепочки и тихий звон заставили его развернуться кругом. Он увидел выходящего из мрака Тисте Анди. Чужака. Нимандер сипло вздохнул.

Чужак крутил цепочку в поднятой руке; на каждом конце цепочки были кольца.

– Привет, Нимандер Голит.

– Кто… кто вы? Откуда знаете мое имя?

– Долгим был мой путь к Острову Трясов – они наши родичи, ты знаешь об этом? Подозреваю, что знаешь. Но они могут подождать, они не готовы. Возможно, никогда не будут готовы. В них не только кровь Анди. Еще Эдур. Возможно, даже Лиосан, уж не упоминая о людях. Пустяки. Оставим Полутьме ее островную… – он хохотнул, – империю.

– Чего вы хотите?

– Тебя, Нимандер Голит. И твоих сородичей. Иди, собирай их. Пора выступать.

– Как? Куда?

– Ты что, дитя? – разочарованно сказал чужак. Кольца звякнули, цепочка туго намоталась на указательный палец. – Я здесь, чтобы повести вас домой, Нимандер Голит. Всех вас, потомков Аномандера Рейка, Чернокрылого Лорда.

– Но где дом?

– Слушай меня! Я проведу вас к нему!

Нимандер вытаращил глаза и сделал шаг назад: – Он не желает…

– Не имеет значения, что он желает. И даже то, что я желаю. Ты еще не понял? Я ее Глашатай.

«Ее?»

И тут Нимандер закричал, сильно ударившись коленями о мостовую. Руки его метнулись к лицу. – Это… это не сон?!

Незнакомец оскалился: – Можешь хранить верность кошмарам, Нимандер. Можешь вечно пялиться на руки и видеть на них кровь. Мне плевать. Она была безумна, как ты и сказал. И опасна. Скажу тебе: я оставил бы тело на улице, даже если бы она была еще жива. Но хватит об этом.

Иди, приведи родичей. Быстрее, Нимандер, пока Темнота еще держит остров.

И Нимандер вскочил на ноги, поспешно возвращаясь в убогую гостиницу.

«ЕЕ Глашатай. О, Мать Тьма, ты призовешь нашего отца, как призываешь нас?

Но зачем?

Что же, пусть будет так. Да. Наше изгнание – о Бездна! – наше изгнание подходит к концу!»

Скол ожидал на улице, крутя цепочку. Жалкий сброд. Нимандер лучший среди них. Что же, сойдут и эти. Он не врал, говоря, что трясы не готовы.

Собственно, это единственная истина, которую он сказал этой ночью.

«Как поживаешь в Летерасе, Сильхас Руин? Готов поспорить: невесело.

Ты не таков, как твой брат. Никогда не был таким.

О, Аномандер Рейк, мы найдем тебя. И ты дашь ответ. Нет, даже бог не может попросту пройти мимо, избежав ответственности. За предательство.

Да, мы тебя отыщем. И покажем. Покажем, каково это».

Рад Элалле нашел отца сидящим на выщербленном погодой валуне, в начале ближайшей к селению долины. Вскарабкался и присоединился к Удинаасу на согретом солнцем камне.

Теленок ранага отбился от матери и всего стада и жалобно мычал, блуждая по дну долины.

– Можем попировать, – предложил Рад.

– Можем, – отозвался Удинаас. – Если у тебя нет сердца.

– Нам нужно жить, а чтобы жить, нужно есть…

– И, чтобы жить и есть, нужно убивать. Да, да, Рад, я все знаю.

– Надолго ты останешься? – спросил Рад, и вздох застрял в горле. Вопрос выскочил сам собой – ни он, ни отец не решались задать его.

Удинаас бросил ему удивленный взгляд и снова начал следить за теленком. – Она скорбит, – сказал он. – Она скорбит так глубоко, что горе доходит до меня через все расстояния. Расстояния – ничто. Вот что случается, – добавил он без следа печали, – от насилия.

Рад решил в этот миг, что на лицо отца слишком страшно смотреть, и тоже перевел взор на далекого теленка.

– Я рассказал Онреку, – продолжал Удинаас. – Должен был. Просто чтобы… изгнать горе, прежде чем оно сожрало бы меня. А теперь сожалею.

– Не нужно. У Онрека не было друга ближе. Было необходимо, чтобы он узнал истину…

– Нет, Рад. Это нельзя назвать необходимостью. Иногда правда полезна. Иногда выгодна. Но по большей части она просто ранит.

– Отец, что ты будешь делать?

– Делать? Да ничего. Ни для Серен, ни для Онрека. Я всего лишь бывший раб. – Улыбка была сухой и краткой. – Живущий с дикарями.

– Ты не просто раб.

– Неужели?

– Да. Ты мой отец. Поэтому я спрашиваю снова: надолго останешься?

– Думаю, пока ты меня не вытолкаешь.

Рад впервые в жизни чуть не разразился слезами. В горле запершило, он не мог говорить, словно внутри поднялся прилив эмоций и не желал уходить. Из-под горящих от слез век он смутно видел бродящего по низине ранага.

Удинаас продолжал, вроде бы не заметив реакцию на свои слова: – Не то чтобы я многому мог научить тебя, Рад. Разве что починке сетей.