Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

К весне 1950 года мое здоровье настолько пошатнулось, что надо было что-то предпринять. Елена Истман настаивала и просила Кирилла уговорить меня поехать с ней в Мартас-Виньярд хоть на недельку. Там на этом «чудо-острове» у них был свой дом, который они очень любили и где проводили лето, спасаясь от летней жары Нью-Йорка. Макс Истман был в это время в Италии. Кирилл и дети уговорили меня принять приглашение Елены.

Елена Крыленко — художник, и даже не такой уж плохой. У нее были выставки в Северной Америке и в Южной Америке, в таких странах, как Бразилия, Аргентина, Перу, и во многих других. Она сестра Николая Васильевича Крыленко, члена КПСС с 1904 года, члена Петроградского Военно-революционного комитета в 1917–1918 годах, Верховного главнокомандующего, председателя ВЦИК и члена ЦИК СССР, наркома юстиции СССР, расстрелянного в 1938 году, необоснованно репрессированного и посмертно реабилитированного.

Елена Васильевна Крыленко вышла замуж во Франции в начале двадцатых годов за известного в то время американского писателя-журналиста Макса Истмана. «Это было самое бурное, сумасшедшее время, когда мы, бунтующая молодежь, бегали полуголые, прикрепив к груди красную розу», — рассказывала Лена.

Я провела с Леной в их летнем доме на острове Мартас-Виньярд десять замечательных дней. Чудесный остров, кругом заливчики, бухточки, красивая весна, особенно красивый вид с восточной стороны — океан.

И почему меня все время тянет в ту сторону? Дом Истманов стоит на высоком пустынном холме, на длинной узкой полоске земли, поросшей мелким кустарником и врезающейся огромным языком в океан.

Елена издали показала на дом, когда мы подъезжали:

— Посмотри. Правда, красиво?

Я почувствовала — домой она едет с радостью, с гордостью.

Была ранняя, красивая весна, еще не все деревья распустились, и природа здесь показалась мне скучной, зелени мало. Серый приветливый дом и камень, камень вокруг дома, где, любовно приложив большие усилия, Елена выровняла небольшие площадки перед домом. Окружила каменным заборчиком и насажала множество цветов. Кругом растут низкорослые деревья, с трудом добывающие себе пищу в этой каменистой почве. Домик странный, но уютный.

Я в последнее время уже с огромным трудом переносила все, что навалилось на нас, голова ныла, гудела, как перегруженная до отказа машина, и вдруг все затихло, тишина и этот покой мне казались просто сном. И несмотря на это, я плохо спала, наверное, не хватало шума, а скорее всего от себя никуда не уйдешь. Мысли, мысли, от них никуда не денешься.

Я должна успокоиться, привыкнуть к тишине, иначе не отдохну. Какой воздух!

Пробую помочь Елене стричь траву, полоть цветы. Но вдруг через несколько минут: о Господи, ведь я ничего не делаю. Вреден очень, очень просил заполнить все пропуски и закончить рукопись, чтобы Мира могла приступить к переводу. Но усталость так велика и тишина до того неожиданна, что я вдруг почувствовала, что не могу писать. Головные боли меня наконец оставили, и как будто чего-то не хватает без них.

Еленку я очень люблю — веселая, жизнерадостная, трудолюбивая. Приходит вечером усталая, ест с огромным аппетитом, похваливая меня за мои салаты, крепко засыпает.

Мы много болтаем. Рассказала случай с Барминым и его возмутительный поступок с Максом. (К сожалению, я не запомнила суть происшедшего между ними конфликта.)

Я непрерывно ломаю голову над тем, как преодолеть все наши трудности с нашими бывшими адвокатами и что сделать, что предпринять, чтобы хоть как-нибудь облегчить наше положение.

Ездили с Леной в город. Возвращаясь, заехали на пляж нудистов. Пляж был пустой, было еще очень прохладно для купания. Решили позавтракать на берегу океана. Стояли мы на высоком утесе, откуда надо спуститься вниз по висячей лестнице, но, видно, буря снесла несколько пролетов, и мы не могли спуститься к океану. Мы уселись на обломках второго пролета над обрывом и съели вкусную ветчину, колбасу, помидоры, выпили молоко.

Потом заехали к очень известному журналисту Уолтеру Кронкайту. Огромная вилла с прекрасным видом на океан и красивым парком вокруг дома. Показали нам здесь новый холодильник, какие-то еще невиданные безделушки, о которых говорили с каким-то восторгом, показали огромный сарай во дворе, который собирались во что-то перестроить. И мне их разговоры и восторги показались такими мелкими, неинтересными: Господи, подумала я, ведь от скуки при такой жизни тоже можно удавиться. Мы с Леной нарезали сирени и укатили в свой уютный домик. Какой покой, только ветер воет. И мне кажется, нет на свете больше ни забот, ни тревог и никаких человеконенавистнических законов.

Я просто не узнаю себя. Я, любившая веселые, шумные компании, звонкий смех, так смертельно устала и так наслаждаюсь и радуюсь этой гробовой тишине вокруг.

Дети звонят мне, шлют письма, успокаивают. Пишут, что папа часто водит их в кино. Наверное, будут ворчать. Когда вернусь, это удовольствие будет реже.

Предпоследний день у Лены суматошный. Бедная Лена носится как заведенная. Утром спешим к переправе. Но Лена сбегала к домику Макса, посадила цветочки. Она боготворит Макса. Мне кажется, он должен любить и очень ценить ее уход и заботу о нем.

По дороге обсуждали какую-то статью. Лена в восторге, в Нью-Йорке напишу.

Чем ближе к Нью-Йорку, тем тяжелее на душе. Когда же наконец, кончится наше тяжелое, невыносимо тяжелое положение? Вечный вопрос: что будет завтра? Денег нет. Кирилл и я без работы. Над нами как дамоклов меч висит проклятый, дикий, бессмысленный суд. Куда на лето увезти детей из нью-йоркского пекла? Ведь это тянется не день, не два, а уже три года. Когда же будет конец этим проклятым испытаниям, мукам и можно будет отдохнуть от этого сверхчеловеческого нервного напряжения?

Через пару дней после моего возвращения с Мартас-Виньярд Кирилл сказал:

— Вот что, ты скажи Елене, пусть пошлет твою статью в «Ридер-Дайджест».

— Почему? Ведь «Сатердей-Ивнинг-Пост» еще не ответил.

— Ответил, — смущенно улыбаясь, ответил Кира. — Мы не хотели тебя огорчать, мы с детьми даже конверт от статьи уничтожили, чтобы тебе в руки он не попал случайно.

— И давно ты получил ответ? — поинтересовалась я.

— Когда ты еще на Мартас-Виньярд с Леной отдыхала.

И я вспомнила слова Елены: «Знаешь, у меня такое подозрение, что Кирилл получил ответ, но решил молчать, боясь испортить нам отдых».

Я изо всех сил старалась храбриться, как только умела. Но волнение выдало мое состояние. Дети переглядывались между собой. Володя подошел, сел возле меня на диване и стал успокаивать: