Одна жизнь — два мира - Нина Алексеева

Меня охватил ужас, я вспоминаю свои снимки, с правой стороны у меня белое пятно величиной с доллар, а с левой довольно много пятен — что же будет со мной? Неужели меня так же исполосуют по частям с выниманием ребер?

Сегодня сестра-толстуха подошла к Айде, подала ей лекарство в рюмочке, поцеловала в лоб и сказала «поздравляю». Я думала, что она поздравляет ее с днем рождения.

— Сегодня мой юбилей, — сообщила Айда, обращаясь ко мне: — Вы знаете, как долго нахожусь я в этом санатории? 5 лет… Сегодня мой юбилей, — повторила она. Страшный юбилей. — Я не хотела сразу говорить вам об этом, чтобы не напугать. Я вижу, вам и без того страшно.

Потихоньку она начала рассказывать мне свою историю. В 1940 году она вышла замуж, в 1943 мужа взяли в армию, она уже чувствовала себя больной, и лечил ее очень известный пожилой врач. Лечил ее от гланд (сдирая, как она говорит, по 40 долларов за визит). Она очень похудела, весила 74 фунта. Год пролежала в больнице, где платила 14 долларов в сутки. Наконец они обратились к другому врачу, молодому, который сразу же поставил диагноз — туберкулез.

— И через три дня я уже была здесь.

В этой больнице был русский врач, о котором она говорит:

— Спас мне жизнь. Он в два часа ночи вставал, поднимался ко мне, когда я лежала под кислородной палаткой. Около 900 уколов стрептомицина сделал он мне. Русский врач умер, заболев воспалением легких. Я даже «кендел» (свечу) зажгла по нему.

Глядя на нее, только удивляешься, как можно не потерять рассудок и продолжать жить.

— Как пахнет воздух на дворе? — спрашивает у пришедшей с улицы сестры.

Сестра села к Айде на кровать и показала ей, какие носочки и кофточку она связала. Дочь ждет ребенка, и она будет бабушка.

Бедная Айда взяла в руки этот крохотный башмачок, и столько боли и горечи было в ее глазах. И когда та ушла, она, горько улыбнувшись, закрыла рукой глаза.

Глядя на ее мужество, действительно надо крепиться. Но у каждого свое горе и свои заботы. Я не могу не думать о детях, и чем больше думаю, тем более безрадостно и тяжелее становится.

Жизнь продолжается

Кирилл приехал в среду, привез мне просмотреть статью. Начало мне нравится, кое-что надо подправить. А главное, с какой он любовью и гордостью рассказал мне о переводах Ляли, и как она перевела такую серьезную статью.

— К ней обратился главный редактор того журнала, куда я пошел с ней, — сказал Кирилл, — и спросил: «Сколько вам лет, барышня?» — «тринадцать», — ответила Ляля, — «А я думал, вам уже 18. Когда закончите учебу, приходите к нам, будете работать у нас».

Я тоже была рада. Солнышко мое, как я желаю в жизни тебе только удачи, успеха и радости! Я представила себе, как они одни сели в машину. Как грустно было деткам, что мы не могли побыть вместе. Вовочка показал мне новенькую рубашечку, он в ней выглядел очень хорошо. Я рада, что Кира сумел купить ему. Он ведь мечтал о такой рубашке.

Время летит неумолимо. Что такое время по сравнению с вечностью — ничто, так проходят дни, недели, месяцы. Так, наверное, могут пройти и годы. Когда я в первый день переступила порог этой больницы, я понятия не имела, сколько здесь пробуду — неделю, месяц, год… О таком сроке даже думать было страшно. Первый день был страшнее года, а вот прошло уже несколько недель. Неужели так могут пройти месяцы и годы?

Каждый раз жду Кирилла с нетерпением. И каждый раз надеюсь и думаю: а что, если наперекор всему случится что-то неожиданно хорошее? Я чувствую, что, ему нестерпимо тяжело. С работой только одни перспективы, в которые он верит по-детски. Действительно это так или он просто старается меня успокоить? А пока что у него нет денег даже на самое, самое необходимое.

— Часы выкупил? — вспомнила и спросила я.

— Я отдал квитанцию снова Джину, пусть он выкупит, а я возьму их у него, когда будут деньги.

Воскресенье, все больные готовятся к визиту. Шум невообразимый целый день, в это время становится невыносимо, как на базаре. Женщины, несмотря даже на строгие запреты не ходить, а лежать, разгуливают в нарядных пижамах по палатам, демонстрируя свои «наряды». Почти у всех женщин мужья имеют «департмент сторс» — магазины.

Готова к приходу мужа и Айда, накрутила волосы, накрасила губы, подкрасилась и уснула с открытым ртом, орбиты глаз глубоко ввалились, и одна назойливая муха долго и нудно летала у открытого рта этого обтянутого кожей скелета.

Пришел высокий здоровый, цветущий мужчина — как чужой, посидел возле нее, не зная, что с собой делать и куда себя деть, поцеловал ее в лоб и ушел. А какой душераздирающий кашель душил ее весь день и всю ночь, у меня не было сил слушать.

Кирилл приехал с цыплятами. Они улыбались мне снизу, махали руками и посылали поцелуи. А как бы я хотела сбежать к ним, обнять и прижать моих крошек к себе. Кирилл рассказал мне, что Билли пригласила детей, купила им подарки. Мне стало так нестерпимо грустно. Как бы я хотела сделать все сама для них, без посторонней помощи. Как дико и глупо сложилась наша жизнь здесь.

Кирилл сказал, что в понедельник десятого октября был в эмиграционной конторе.

Никогда, никогда в жизни не думала я, что можно попасть в такую глупую историю, к таким «гангстерам», как их называл д-р Девис. А ведь попали. И чем все это кончится наконец? Мне кажется, что все наши силы уже на исходе.

Я волнуюсь, как же тяжело должно быть ребятам в этот день. Целый день, мои родненькие, должны провести в машине. Бедные детки, как же им должно быть тяжело, и как они устают. Ведь 3 часа тащиться в одну сторону, 3 часа обратно и 2–3 часа сидеть в машине во дворе. Они, наверное, возвращаются домой полумертвые, а рано утром в школу. И оставить их не с кем, а одних дома Кира боится. И он должен их мучить, таская с собой.

Вечером без сил засыпают. Даже уроки не успевают сделать. Они одни — убрать, подмести, постирать, сменить белье, помыть посуду, приготовить еду — все, все легло на их плечи. Главным образом вся тяжесть, конечно, легла на плечи Кирилла, но без заботливой материнской руки детям очень трудно. А ведь самое главное для них — это их занятия. Так мне тяжело, разве в их годы такие заботы надо иметь? А как я безумно мечтала о самом счастливом детстве для них!

Кирилл, в восторге, заявил:

— Ты знаешь, ты права, у Ляли определенно талант художника. Я встретил ее учительницу, и она сказала про Вику, что она очень талантлива. Я думаю, ты совершенно права, нам нужно обратить на это больше внимания.

Талант — это подарок свыше, и я была бы самая счастливая мать на свете, если бы смогла помочь ей в этом. Моя маленькая, какая же она большая умница! Какие славные письма, хотя чувствую, что нет времени у нее! Сколько вопросов не по возрасту!