23000 - Владимир Сорокин

Ольга пошевелилась. Тело было ватным, словно не ее. Она поднесла ладонь к глазам. Сжала кулак и разжала. И заметила, что на ней не ее одежда: серые полотняные штаны и такая же куртка. На ногах белые носки. Ольга села на нарах. Ноги в новых белых носках коснулись ровного бетонного пола. Она заметила черные тапочки рядом с нарами. Встала на пол. Глянула на верхние нары: никого. Облизала пересохшие губы. Сильно захотелось пить. И она сразу вспомнила: Бьорн, ресторан, сашими из лобстера. И черно-синие решительные глаза.

– Лэ… Лэрд, – сипло произнесла она и снова облизала губы.

Качнула тяжелой, непослушной головой:

– Лэрд. Майкл… Саке.

Дверь открылась. Вошел китаец в синей униформе, с белой дубинкой в руке. Отступив в сторону, сделал знак головой: на выход.

Ольга хмуро посмотрела на него и на светло-зеленый коридор за дверью.

– Я хочу пить, – произнесла она.

Китаец повторил жест. И шлепнул дубинкой по своей ладони. Ольга надела тапочки и вышла из камеры. И сразу же на пути ее возник второй китаец, копия первого.

«Братья, что ли?» – хмуро подумала Ольга.

Дверь за спиной Ольги закрыли, заперли на ключ. Второй китаец жестом приказал идти за ним. Ольга пошла, с трудом переставляя ватные, плохо повинующиеся ноги. Тапочки шаркали по полу. Коридор тянулся недолго. И уперся в дверь с кодовым замком. Китаец набрал код. Дверь отворилась. И не успела Ольга опомниться, как близнецы-охранники быстро втолкнули ее в просторное помещение. Дверь захлопнулась.

В первую секунду Ольге показалось, что она попала на мясокомбинат: десятки людей в серых спецовках и фартуках возились с какими-то небольшими тушами, похожими на бараньи, снимая их с крюков движущегося конвейера, сдирая шкуры, надрезая и распластывая. Некоторые работали в респираторах. В помещении было светло, хотя окон, как и в камере, не было. Негромко играла легкая музыка. И несмотря на мощную вентиляцию, попахивало дохлятиной.

Ольга шагнула вперед.

На нее мельком посмотрели несколько человек. Все они были европейцами. И все светловолосыми. Она приблизилась к медленно движущейся ленте конвейера. На стальных крюках висели мертвые собаки. Которых она сперва приняла за баранов.

К Ольге подошел невысокий сутулый блондин в очках, с хрящеватым носом и сильно оттопыренными ушами. Мутно-синие глаза его спокойно смотрели сквозь круглые толстые линзы.

– Новенькая? – спросил он.

– Где я? – Ольга заметила маленький белый номер у него на плече серой спецовки: 77.

Скосила глаза на свое левое плечо. Там тоже стоял номер. В камере она не заметила его.

– 189, – прочитал вслух очкарик и показал костистым пальцем в дальний конец помещения. – Ты вон с тем высоким парнем? Американка?

Ольга увидела Бьорна, снимающего с крюка мертвую собаку. Он махнул ей ручищей в резиновой перчатке, отложил инструмент и двинулся к ней по проходу. Короткий брезентовый фартук был ему явно мал. Бьорн в нем выглядел нелепо. И именно этот короткий фартук, подбрасываемый здоровенными коленями Бьорна, вдруг по-настоящему разбудил Ольгу. Глаза ее наполнились слезами, она бросилась Бьорну на грудь и разрыдалась. Бьорн неловко обнял ее, стараясь не касаться резиновыми перчатками, испачканными в собачьей крови.

– Ладно, поговорим позже. – Очкарик мягко похлопал Ольгу по вздрагивающей спине, глянул на большие часы на стене. – Скоро обед. Пусть она пока с тобой побудет.

Бьорн кивнул. Очкарик успокаивающе показал ладонь камере наблюдения и отошел. Ольга всхлипывала, уткнувшись лицом в солнечное сплетение Бьорна. Его спецовка пропахла по́том и мертвечиной. Работающие сочувственно поглядывали на обнявшихся.

Успокоившись, Ольга вытерла глаза рукавом своей спецовки.

– Ты проспала двое суток. – Бьорн смотрел на нее сверху.

На скуле у него был небольшой синяк.

– Они били тебя? – Ольга потрогала синяк.

– Нет. Это об стол. Когда падал. Ты в порядке?

– Очень! – Ольга зло посмотрела по сторонам. – Что это?

– Пойдем, я тебе все расскажу.

– Что они все делают? – Она увидела кровь на его перчатках. – Мерзость какая… Это что – собачий мясокомбинат?

– Почти. Я здесь со вчерашнего вечера.

– Почему?

– Проснулся раньше. Бессонница… – попытался пошутить он и покосился на камеру наблюдения. – Пошли ко мне. Здесь весьма болезненные штрафные санкции за простой.

Он провел Ольгу к своему рабочему месту. На его металлическом столе лежал труп собаки – беспородной, черно-рыжей, со старыми, сточившимися и пожелтевшими клыками, отвислыми сосками и полуприкрытыми остекленевшими глазами. Судя по инею, выступившему на свалявшейся шерсти и когтях собаки, она была слегка заморожена. Слабый запах псины и дохлятины шел от нее. Кожа собаки была надрезана на лапах и на животе. Это сделал коренастый белобрысый парень за соседним столом. Так он надреза́л каждый труп. Бьорн взял специальный электронож и стал старательно и не очень ловко обдирать собаку. Дохлятиной запахло сильнее.

– Фу… – отвернулась Ольга.

– Вон респиратор, – показал Бьорн.

Ольга сняла респиратор с крючка, надела:

– А ты?

– Пока не надо, – мотнул головой Бьорн. – Так говорить легче.

– Где мы? – промычала Ольга сквозь новенький китайский респиратор.

– Не знаю. Говорят, что под Глыбой.

– Подо «Льдом»?

– Да.

– Кто говорит?

– Те, которые здесь.

– Они кто?

– Такие же, как и мы.

– Их тоже… простукивали?

– Да. И они тоже в свое время зашли на сайт этого Майкла. А дальше – все, как у нас. Приехали сюда бороться со злом. В общем, не только мы с тобой оказались идиотами…

– А почему… – Ольга смотрела на собачью кожу, с треском слезающую с ноги трупа, – ты… то есть… они… почему, почему, почему это?!

– Что? Почему мы здесь? Это вопрос не ко мне.

– Почему это? Зачем эта гадость?!

– Зачем обдираем собак? Потому что из их кожи вон в том конце цеха женщины нарезают ремешки. Которыми потом где-то привязывают лед к рукояти. Так получается ледяной молот.

– Откуда ты это знаешь?

– Ну, я же провел ночь среди товарищей по несчастью.

– А… а почему я так долго спала? – Ольга сняла респиратор, который мешал ей говорить.

– Ты уже спрашивала, – серьезно ответил Бьорн. – Вот что, надевай перчатки и помогай мне.

– Я не буду делать это дерьмо!

– Они бьют током. И не дают есть. И пить.

– Да, – вспомнила она, – я пить хочу.

– Там в углу – питьевая установка.

Ольга посмотрела на камеру наблюдения.

– И что теперь? – негодующе спросила она. – Подонки! Мне же послезавтра надо быть с контрактом в Филадельфии! Меня уволят!

Бьорн горько усмехнулся:

– По-моему, нас уже уволили. Из числа живых.

Ольга внимательно посмотрела на него.

– Что нам делать? – спросила она.

– Обдирать собак, – серьезно ответил он. – И не делать резких движений.

– Что? – гневно прищурилась она. – Резких движений?! Да я их уничтожу, этих гадов!

Она показала кулак вращающейся камере наблюдения и громко выкрикнула:

– Fuck you!

Камера мгновенно уставилась на Ольгу. Работающие замерли. Наверху, на небольшом выступающем из стены балконе, бесшумно открылась дверь. Из нее вышел китаец в униформе. Скрестив руки на груди, уставился на Ольгу. Две боковые двери тоже открылись. В них возникли охранники.

Губы Ольги задрожали от гнева. Но Бьорн руками в перчатках, испачканных собачьей кровью, схватил ее запястья:

– Ольга!

Мертвая холодная кровь заставила ее оцепенеть.

– Ольга.

Она перевела взгляд на Бьорна. Но губы ее по-прежнему кривились ненавистью.

– Убить нас им ничего не стоит, – произнес Бьорн. – Пойми это.

Она сверлила Бьорна взглядом.

– И еще пойми: все это серьезно.

Она посмотрела на китайцев. Те неподвижно уставились на нее. Бьорн бережно вытер ей запястья бумажной тряпкой. И стал надевать новые перчатки на ее руки:

– Иди попей. И возвращайся ко мне.

Крепыш, делающий надрезы на трупах, сочувственно подмигнул Ольге и Бьорну. Снял с крюка очередной труп и шмякнул его на стол перед Ольгой. Это была сука с клочковатой серо-бурой шерстью. Ольга посмотрела на ее заиндевевшие соски. Перевела взгляд на конвейер. На крюках висели только суки.

– А почему… они все суки? – рассеянно спросила она.

– Никто не знает. – Сняв респиратор и отерев рукавом пот с веснушчатого лба, крепыш с полуусмешкой смотрел на Ольгу. – Даже старожилы.

Видно было, что Ольга понравилась ему. Она же, обмякнув, смотрела на заиндевевшие собачьи соски, в то время как Бьорн натягивал перчатки на ее безвольные руки.

– Знаешь, как мы зовем друг друга? – усмехался крепыш.

– Нет, – пробормотала Ольга.