23000 - Владимир Сорокин

– Не знает.

– Ты видел их приставку, пробовал ее?

– Да, конечно. Кто ее не пробовал…

– Но там же тоже лед! Там ледяной наконечник, который стучит тебе в грудь. И ты испытываешь какую-то грусть, потом появляется какой-то круг людей, и тебе становится очень хорошо с ними.

– Это просто компьютерная игра нового поколения. Безусловно, сенсор-приставку изобрела корпорация «LЁD», они же породили миф о тунгусском льде, который якобы вызывает необычные ощущения у людей, когда им стучат в грудную клетку. Они якобы добывали этот лед, везли его из тундры, все наконечники только из этого льда… Но это миф. Лед есть лед. Упавший с неба или замерзший на земле – он одинаков. И что бы ни говорили их «ученые», миф о льде тунгусского метеорита – лишь повод подороже продать свой продукт. Об этом было много написано. Серьезные ученые подняли их на смех. Это даже обсуждать не интересно… На своей приставке «LЁD» сделал миллиарды. И зачем им еще похищать людей и лупить ледяными молотами?

– Но кто-то использует их идею! – выкрикнула Ольга так громко, что сидящие за соседними столиками оглянулись.

– А может быть, наоборот?

– Что – наоборот?

– Может быть, «LЁD» использует чужой метод?

– Стучать льдом в грудь до смерти?

– Да.

– И что же это за метод?

– Пока не знаю. Что-то из древних культов. Может, у кельтов, например, или у якутов был такой обряд. Может, это делали шаманы. Хотя ни в Интернете, ни в нашей университетской библиотеке я такого ритуала не нашел.

– Кто же это?! Сатанисты?

– Не похоже. Скорее – фашисты.

– И как это связано с фашизмом?

– Как-то связано. Уверен. Немецкие фашисты использовали древнюю мифологию. Кстати, у них была своя теория космоса. Я нашел это в Интернете. По их мнению, весь окружающий нас космос состоит изо льда. И только горячая воля человека может растопить в этом льду пространство для жизни.

– А какого хера они лупят этим льдом в грудь?!

– Не знаю. Может, чтобы проверить волю человека? Способна ли она растопить лед?

– Бред! И ради этого они идут на убийство?!

– Ну, многие тайные общества легко идут на убийство ради своих целей. Которые нормальным людям кажутся бредом.

Ольга кинула на тарелку баранье ребро:

– Кто, кто они?

– Мы здесь для того, чтобы ответить на этот вопрос.

– Кто, кто убил моих родителей?! – Ольга стукнула кулаком по столу, задев свой стаканчик, он упал на пол и разбился.

– Слушай, я чего-то… совсем пьяная… – Она качнула головой. – Поехали в отель.

– Хорошо. – Бьорн поднял свою баскетбольную руку, подзывая официанта.

В отеле Ольга упала на постель. Бьорн стоял возле, почти касаясь головой потолка. Он явно не знал, что делать.

– Кто убил моих родителей? – снова спросила Ольга.

– Тот же, кто убил моего брата, – ответил Бьорн.

Ольга шлепнула себя по щекам, пьяно усмехнулась:

– Слушай. Я опьянела с двух рюмок. Я пьяная в хлам!

– Ты просто устала от всего.

– Да. Я устала от всего. Когда у нас самолет?

– В 5.20.

– Ужас… Разбудишь меня?

– Конечно. Спокойной ночи, Ольга. – Он качнулся и шагнул к двери.

– Погоди.

Бьорн остановился. Ольга смотрела на него. Он смотрел на нее.

– Ты думаешь, тот парень из Гуанчжоу что-то знает?

– Ну, иначе бы он не позвал нас.

Ольга кивнула. Приподнялась и села на кровати.

– Покажи мне твой шрам, – произнесла она.

Он снял свою желтую майку с красным раком. Ольга встала, пошатываясь подошла. На груди у Бьорна было два лиловых шрама. Ольгины пьяные глаза покачивались на уровне этих шрамов. Бьорн смотрел на нее сверху. Ольга сняла с себя блузку:

– А у меня один.

Между небольших грудей с большими коричневыми сосками белел шрам в форме скобки с небольшим углублением в кости.

– Они мне выбили кусочек кости. – Ольга подняла голову и глянула Бьорну в глаза. – Красиво?

– Да, – тихо ответил он.

Они молча стояли друг против друга.

– Напомни, как тебя звали на улице? – спросила Ольга, покачиваясь и вцепившись обеими руками в свой белый ремень.

– Lyktstolpen.

– Ликтcтольпен! – рассмеялась она. – Что ты сейчас хочешь, Ликтcтольпен?

Бьорн внимательно посмотрел на нее:

– Я хочу… разбудить тебя в 4.00.

– Конечно. – Она отшатнулась, пропуская его, оперлась о стену, водя по ней рукой. – Bon nuit, Ликтcтольпен.

– Bon nuit, Olga.

Наклонившись, Бьорн вышел и осторожно притворил за собой дверь. Ольга оттолкнулась от стены, зашла в крошечную ванную комнату, открыла воду в раковине. Увидела себя в круглом зеркале:

– Спокойной ночи, сирота.

И брызнула водой на зеркало.

Над миром

Я просыпаюсь позже сердца моего. Оно спит совсем недолго. Оно бодрствует во сне. Ибо ведает, что Исполнение близко.

Сердце мое будит тело мое.

Я встаю, привожу в порядок старое тело мое. И направляюсь к Горн. Он спит на своем белом ложе. Я бужу его тело. А потом, когда руки сестер омоют его тело и разотрут маслами, бужу сердце Горн. Оно просыпается. Я обожаю это мгновение.

Сегодня сердце его просыпается особенно прекрасно. Сила и ясность сияют в нем. Сегодня Горн готов увидеть мир.

Сегодня я покажу ему мир.

Мир нашей Великой Ошибки. Которую нам предстоит исправить.

Горн сидит в Трапезной. Я подаю ему фрукты. Он поглощает их. Он не спрашивает меня о деревьях, на которых выросли фрукты. Его не интересует форма этих плодов. Он просто ест их. Мудрость сердца пребывает с ним. Он уже не мальчик из города мясных машин. Он наш самый дорогой брат.

Губы его липкие от плодов Земли. Я вытираю его губы. Я наливаю ему воды. Он пьет ее. Мы выходим с ним из Дома. Он смотрит на мир, окружающий нас. Он смотрит сквозь этот мир. Сердце его уже умеет это. Оно готово увидеть суть мира.

Сегодня я покажу Горну то, что он должен знать. Я беру его за руку. Мы идем на берег. Океан, сотворенный нами миллиарды лет назад, плещется у наших ног. Братья и сестры стоят позади нас. Они смотрят в небо. Там появляется точка. Она приближается и растет. Это белая машина, умеющая летать по небу и садиться на воду. Она садится на океан. Она ждет нас. Я веду Горн на маленькую машину, умеющую плыть по поверхности воды. Эта машина везет нас по воде к летающей белой машине. Горн стоит, держась за мою руку. Он смотрит. И не задает вопросов. Сердце его предчувствует. Но я не касаюсь его сердца своим. Я готовлюсь.

Доплыв до летающей машины, мы садимся в нее. Дверь ее закрывается. Машина взлетает с поверхности океана. Она поднимается выше и выше. И летит по воздуху. Горн смотрит в окно. Он видит наш остров, наш Дом. Видит братьев и сестер, стоящих на берегу. Братья и сестры удаляются от нас. Сердце Горн вспыхивает: впервые братья и сестры отдаляются от него. Сердце его трепещет. Оно не хочет расставаться с другими сердцами. Оно не хочет терять. Я стою рядом и смотрю. Но не помогаю: Горн сам должен справиться. Он может.

Глаза его наполняются слезами: он теряет братьев. Они уменьшаются. Превращаются в точки. Самое дорогое в этом мире исчезает. Горн вскрикивает. Рука его отпускает мою руку. Он кидается к окну. Лицо его упирается в стекло. Слезы брызжут из глаз.

– Дай! Да-а-а-ай! – кричит он в стекло.

Но самые дорогие исчезают: наш остров уже стал точкой. Она еле различима на поверхности океана. Она тонет в океане. Который создали мы. Который создал Горн.

– Дай! Да-а-а-й! Да-а-а-ай!!! – бьется Горн.

Я стою напряженно. И не помогаю.

– Дай! Дай! Да-а-а-ай!!! – ревет его тело.

– Дай! – ревет его мозг.

Но сердце пока молчит.

Остров исчезает в океане. Ужас охватывает Горн. Тело его цепенеет. Лицо прижимается к стеклу. Застывает. Мозг его осознает: океан поглотил родных.

Я замираю.

И замирают братья и сестры внизу.

Мы ждем.

Мы верим.

Мы хотим.

И сердце Горн вспыхивает! Оно тянется к родным сердцам! Оно видит их! Они живы. И океан не поглотил их. Горн видит всех на острове! И я вижу, что он их видит!

Я бросаюсь к нему. Обнимаю сзади. Помогаю и направляю.

Он цепенеет от открывшегося ему: оказывается, братья и сестры рядом. Глаза не видят их, но сердце видит. Каждого! Горн смотрит их. И я мягко помогаю ему.

И мы ВПЕРВЫЕ смотрим вместе. И я понимаю, что все исполнится. И мы с ним сделаем наше Великое Дело. И я смотрю его сердцем, словно впервые. И он смотрит, чувствуя меня. И братья и сестры снизу видят нас.