Фантасмагория смерти - Екатерина Останина

Исторические документы свидетельствуют: «Говорят, что некто Пэнтель воспользовался этим моментом для того, чтобы вырвать железное острие, на которое была насажена голова, и завернул ее в салфетку, которую принес с собой специально с этой целью; потом он вместе с товарищами пошел в Попэнкурскую секцию и заявил, что у него в узле находится мертвая голова, которую он просит оставить пока на кладбище „Quinze-Vingts“, а завтра он придет за ней с двумя другими товарищами, причем пожертвует 100 экю на бедных участка…». Вероятно, так оно и было, потому что известно также распоряжение полицейского комиссара, отдавшего приказ похоронить то, что осталось от госпожи Ламбаль, на кладбище при Воспитательном доме.

Остается задать вопрос, почему жертвой столь страшного преступления явилась именно принцесса Ламбаль, а не какая-либо другая придворная дама, поскольку таковых вместе с ней находилось в Малом Форсе несколько, тем более что вина их была гораздо серьезней, нежели мадам Ламбаль, обвинения против которой выглядели весьма сомнительными и бездоказательными.

Думается, что убийство мадам Ламбаль являлось преднамеренным, и подобное предположение практически неопровержимо. Ведь 3 сентября только в отношении нее было принято решение о переводе из Малого Форса в Большой; больше никого подобные санкции не коснулись. Это обстоятельство свидетельствует в пользу преднамеренного убийства, – считают авторы «Histoire parlementaire de la Revolution francaise». В XVII томе этого труда указывается: «Это исключение заслуживает особого внимания. Оно доказывает, что ее или хотели судить, считая виновной, или же хотели, по крайней мере, подвергнуть опасности – быть судимой». В этой же работе высказывается предположение, почему именно принцесса Ламбаль приняла на себя всю накопившуюся десятилетиями ненависть французского народа к аристократам.

Помимо всего прочего, в предреволюционные годы страна была буквально наводнена брошюрами, вернее, пасквилями против королевы, где говорилось о распутных нравах, царивших при дворе. Заодно с королевой нападкам подвергалась и ее ближайшая подруга, принцесса Ламбаль, которую не стеснялись называть даже публичной женщиной.

Таким образом, и королева, и принцесса Ламбаль пользовались весьма скверной репутацией, которой на самом деле совершенно не заслуживали. Но народ привык верить печатному слову и не забыл ничего из тех грязных пасквилей. О легкомысленном поведении придворных дам, как, впрочем, и всех прочих аристократов, ходили легенды, однако имя Ламбаль повторялось чаще других. Такова причина столь зверского убийства, особенно в тот краткий период, когда еще было принято щадить женщин (во всяком случае, таково мнение авторов труда, упоминавшегося выше). Только в убеждении людей, что они имеют дело с законченной распутницей, можно найти объяснение сценам, разыгравшимся вокруг ее трупа, которые на самом деле больше напоминали садистские безобразные оргии.

Предоставим слово Мерсье, автору «Парижских картин». Этого человека никогда нельзя было упрекнуть в симпатиях к аристократам, которых он неизменно называет «бывшими». Однако даже этот республиканец не видит оправданий ужасным событиям сентября, называя их гнусными и бесполезными. Что же касается принцессы Ламбаль, то, как считает Мерсье, единственным ее преступлением была преданная любовь к королеве. Он говорит: «В народных волнениях вообще принцесса не играла никогда никакой выдающейся роли; на нее не падало никакого подозрения, и она, напротив, была известна всему народу своей обширной благотворительностью. Самые беспощадные журналисты, самые пылкие народные ораторы никогда не указывали на нее ни в своих статьях, ни в своих речах».

Здесь, правда, Мерсье совершенно забывает о памфлетах, в которых королеву и принцессу обвиняли в противоестественной человеческому существу лесбийской связи. А ведь именно этим несправедливым обвинением руководствовались большинство из тех, кто принимал участие в убийстве принцессы, а потом так дико надругался над ее трупом.

Помимо дружбы с Марией Антуанеттой, в качестве причин убийства выдвигался еще ряд версий. По одной из них, в подобном исходе дела был очень заинтересован Филипп Эгалите, герцог Орлеанский. Быть может, именно его приказанием руководствовались власть предержащие люди, в частности Мануэль, которые так упорно не соглашались слушать защищавшего свою пациентку врача Зейферта, хотя сначала он получал утвердительный ответ. По другой версии, приказ об убийстве принцессы был получен от Робеспьера. Конечно, этот человек сыграл свою роль в этой кровавой драме, но какова она, до сих пор не получено убедительного разъяснения от историков.

В связи с этим вряд ли заслуживают особого внимания палачи, простые исполнители уже вынесенного приговора. Они сделали только то, что от них требовалось, однако все дикие излишества и особая жестокость и кровожадность, проявленные ими при исполнении приговора, целиком и полностью лежат на их совести. Что же касается врачей-психиатров, то они склонны объяснять подобное кровавое опьянение всеобщим помешательством, феноменом, который получил название «садизм толпы», а в качестве примера такого феномена неизменно приводится ужасная смерть принцессы Ламбаль.

Постулат равенства всех перед смертью, или Как платят проигравшие монархи. Людовик XVI и Мария Антуанетта

В начале 1793 года во Франции стремительно распространялся голод. Несмотря на то что были установлены твердые цены на хлеб, достать его не представлялось возможным, а потому с самого раннего утра около булочных выстраивались длиннейшие очереди с билетами на несколько унций хлеба, и люди стояли долгие часы, ухватившись за железную цепь. Естественно, что в таких условиях росли злоба и раздражение, а также естественное желание найти виновников подобного положения дел. За виноватыми дело не стало. Конечно же, это снова роялисты, а знамя роялистов – это король. Итак, виноват прежде всего король.

Но дальше перед патриотами встал вопрос: а что же дальше делать с королем? Этот монарх, Людовик XVI, может оставаться таковым лишь для самого себя и собственной семьи. Что же касается всей страны, то она знает его только как гражданина Людовика Капета.

Конечно, сам король был виноват в подобном положении дел: ведь он мог благополучно пересечь границу и, оказавшись в безопасности, собрать армию, с помощью которой сумел бы навести порядок в стране. Однако этого не произошло, поскольку его поведение во время бегства в деревню Варенн характеризовало его отнюдь не как сильного духом монарха, способного крепкой рукой обуздать анархию. До спасения оставалось лишь несколько десятков метров, вооруженная стража ожидала его и нужно было только в ответ на требование рьяных патриотов (торговца свечами и бакалейщика, узнавших монарха), предъявить паспорта и остаться в этом местечке до рассвета, произнести слова, единственные, достойные истинного короля. Это надо было сделать сейчас или никогда.

Он мог бы ответить этому деревенскому сброду: «Какое право вы имеете, нахальные бродяги, требовать остаться в вашей дыре от особ высокого сана, как вы правильно поняли? Вы не подумали, что это может быть сам король? Да если бы и король? Разве он лишился права передвигаться по своей стране в любом угодном ему направлении? Разве это не его дороги, по которым беспрепятственно передвигаются даже нищие? Да, я король, поэтому, узнав это, вам не остается ничего иного, как трепетать! Король Франции намерен делать то, что ему угодно, и нет под небом власти, которая смогла бы помешать или сказать хоть одно слово против. Около ваших несчастных ворот вы не остановите короля. Если хотите, вам достанется только его мертвое тело, но вы за это преступление непременно будете держать ответ перед небом и землей. Ко мне, мои верные лейб-гвардейцы!». Именно так, а не иначе ответил бы обнаглевшим подданным Людовик XIV. После этого королю осталось бы преодолеть всего несколько метров, где давно ожидали сменные лошади и гусары, а уже через пару часов его с триумфом встречал бы Монмеди. После этого французская история приобрела бы совершенно иное направление.

Вместо этого произошла жалкая сцена. Король подчинился требованиям деревенских жителей, покинул карету вместе со своей несчастной супругой и детьми, отведал в трактире бургундского, да еще сказал, что это самое лучшее бургундское, которое ему доводилось пробовать в своей жизни! И вот – возвращение в Париж, печальный финал, участь узника тюрьмы Тампль.

Король был свидетелем жутких событий сентября, когда кровь невинных лилась по канавам вместо дождевой воды, он слышал, как бежал давно ожидаемый спаситель монархии, герцог Брауншвейгский. Ему осталось только жать то, что сам посеял. А что может посеять человек, имеющий в жилах не кровь, а флегму? Людовику пришлось стать пассивным зрителем адской фантасмагории, происходящей в его стране, и ждать, когда наконец дойдет очередь и до него. Конечно, дойдет, потому что иначе просто быть не может.