Отцова забота - Ник Перумов

– Свободны! – выкрикнула Маша, поворачиваясь к восьмёрке «ангелов». – Все за мной! Все!

Девять кошмарных созданий, вынырнувших, казалось, из самой преисподней, взвились в ночное небо.

– Прощай! Прощай, Рыжая! – не выдержал Игорь.

– Не ерунди, – голос горгульи прозвучал неожиданно нежно. – Я вернусь. Обещаю тебе. Честное пионерское.

* * *

Военные покинули Карманов через неделю. После краткого боя, прочесав лес и болото и всё-таки наткнувшись на мшаника, который едва не заел пару солдатиков.

Сашу Швец они так и не нашли.

Поезд уходил поздно вечером. Вокзал – старый, жёлто-лимонный, с белыми колоннами, поддерживавшими треугольный фронтон – тонул в зарослях отцветшего жасмина. Высоко, прямо над белыми буквами «КАРМАНОВЪ» и «ВОКЪЗАЛЪ» за небольшой башенкой замерли чёрные крылатые тени. Едва поезд тронулся, они одна за другой спланировали на крышу и, вцепившись длинными когтями в край, распластались на ней, сделавшись совершенно невидимыми. Поезд отозвался тоскливым протяжным гудком и начал набирать скорость.

* * *

«Дорогая мамочка,

я знаю, ты на меня всё ещё сердишься. Конечно, я виновата, что сбежала вот так вот, не попрощавшись, а теперь уже сколько времени «и носа на кажу», как бабушка бы сказала. И даже адреса обратного не указываю. Что поделать, такая у меня теперь работа, мотает из края в край нашей Родины. Работа трудная, зато интересная. Помогаю людям – ведь для этого магия и нужна, правильно? – а то сидеть в Карманове, юбку просиживать, никакой пользы не принося, – это не для меня, мамочка. Но ты за меня не волнуйся, я жива и здорова, вот, посылаю тебе карточку. Это мы с подружками – Сима, Оля, Юля, Лена, Поленька, Нелли, ещё одна Оля и Нина. Работаем все вместе. Я им помогаю. Они очень пострадали от магии, ты даже не представляешь, как. Но теперь всё будет хорошо.

Знаешь, мамочка, раньше я много чего боялась. А теперь не боюсь. Вот нисколечки. Как смогу, приеду в гости. Обними сестрёнок и братика. Деньги вам выслала телеграфом, должны были получить уже.

Твоя любящая дочь Мария,

станция Тында, Байкало‑Амурская магистраль,

23 июня 1953 года».

Семь лет спустя. Лето 1960 года

– Товарищ Матюшин! Игорь Дмитриевич!

– Да, Леночка, в чём дело?

– Тут к вам на приём… – пролепетала молоденькая секретарша, вчерашняя школьница. Игорь воззрился на девчонку с сожалением. Эх, молодость, молодость… мечтает стать актрисой, поехала в Москву поступать, да не прошла по конкурсу.

– На приём? – удивился Игорь. Приёмные часы председателя Кармановского горисполкома товарища Матюшина давно истекли, но, помня всё хорошее, что оставалось от ушедшего на покой Ивана Степановича Скворцова, махнул девушке: – Зови, коль пришли.

Леночка убежала, проворно цокая каблучками. Модница. Красивой жизни хочется, эх, эх, не была ты, милая моя, на фронте, не знаешь, почём фунт лиха…

Игорь вздохнул, оглядывая привычный кабинет. После Скворцова он ничего не стал менять, ветеран красной конницы каким-то образом, уже перед самой пенсией, сумел пробить в неведомых высоких сферах его, Игоря, назначение.

Так вот он и трудится, «самый молодой из наших председателей», как его постоянно именовал секретарь обкома, когда приезжала из Москвы очередная комиссия.

Иван Степанович Скворцов частенько заходит в гости. Он единственный, кому Игорь честно рассказал, что случилось в ту ночь.

– Грех на мне, – только и выдавил из себя тогдашний председатель, едва дослушав Игореву историю. – Грех на мне великий, до конца дней моих не отмолю…

– Иван Степанович! Вы же коммунист, советский человек, а тут – «отмолю»!

– Молодо-зелено, – отмахнулся Скворцов. – Поживёшь с моё, поймёшь… а пока… ох, Игорь, Игорь! Ну, чем смогу, помогу. И матери Машиной, и тебе.

И помог.

Шесть вечера на часах, Леночке домой пора. И что ж это за посетители такие, в конце официального рабочего дня?

Рука нащупала в кармане пиджака последнее письмо от Рыжей, пришедшее с месяц назад. Отправлено из Оймякона. Ничего себе забрались «серафимы»…

– Ну, здравствуй, – сказал от двери донельзя знакомый, хоть и прерывающийся сейчас от волнения голос. – Я вернулась.

…Они с Машкой долго стояли, обнявшись. Нет, не целовались, просто замерли, крепко прижавшись друг к другу и не замечая исполненного жгучей ревности взгляда оцепеневшей на пороге Леночки.

У косяка же, скрестив руки и перекинув на грудь роскошную пшеничную косу, стояла ещё одна женщина, хоть и молодая, но явно постарше Рыжей. Она улыбалась, чуть снисходительно, словно старшая в семье, радующаяся счастью любимой младшей сестрёнки.

– Иди, иди, Леночка.

– Да-а… я п-пойду… Игорь Дмитриевич…

– То-то сплетен завтра будет… – уткнувшись носом в шею Игоря, пробубнила Машка.

– Не будет, – откликнулась Серафима. Лёгкой походкой двинулась за девушкой. – Она всё забудет. Уж в чём-чём, а тут мы поднаторели.

– Господи, Машка… хоть бы телеграмму прислала…

– Сюрприз с Симой сделать хотели. Прости, а? Простишь?

– Тебя-то? Конечно… – Он вдыхал её запах, жадно, не в силах оторваться. – А где остальные? Как… как оно всё было? Ты ж никаких деталей не писала, понятное дело, и почтовые штемпели наверняка меняла…

– Меняла, – кивнула Машка. – А «серафимы»… мы их устроили всех. Кого куда.

– Погоди, а как же… – начал было Игорь.

– Как же мы снова люди? – Серафима вернулась, несколько бесцеремонно встала рядом. – Очень просто. Решила задачу Мария Игнатьевна, нашла общее, а не частное решение. Ше… семь лет искала. А последний год, как мы… э-э-э… обратно вернулись, помогала нам по стране устроиться. По самым разным местам.

– Оля Рощина в Севастополе, замуж за морского офицера вышла, Нина Громова – в Ленинграде, Нелли в Тбилиси поехала, у неё, оказывается, там и впрямь родня, Колобова в Ярославле и тоже замужем, Поленька на Урале, Юлька Рябоконь в Ставрополе. Ленка Солунь в Сталинграде. У всех всё хорошо. А ты, я смотрю…

– Я тебя ждал.

– Я… знаю, – смутилась Машка и вдруг покраснела: – А мы вот… с Симой… сюда вернулись. Домой. Я уже у мамы побывала… ох… она и смеётся, и плачет, и шваброй меня отлупить хотела – всё сразу.

– Спасибо тебе, что за Сашкой приглядывал, – перебила раскрасневшуюся Машу Серафима. – Никто больше не погиб, ничего не случилось…

Игорь кивнул.

– Не благодари, Серафима. Карманов – мой город, я за него отвечаю. Что же ты теперь делать станешь? Подашься ещё куда? Или тут останешься?

– Тут, но ненадолго. Признаться, не возвратилась бы сюда, если бы не Сашка. Насмотрелась я на ваши болота проклятущие на много лет вперёд. И не скучала. Только слух прошёл, Игорь Дмитрич, что мелиораторов в ваши места хотят присылать. Болота кармановские в верхах кому-то покоя не дают, – глухо ответила Серафима, опуская взгляд.

– Был такой разговор, и не раз, – кивнул Игорь, всё ещё не в силах разжать руки и выпустить Машку из объятий. – Только я убедил, что не стоит. Мол, зачистку ещё магическую провести надо. Плановую. А зачистки сейчас Арнольдыч наш подписывает. Он знает, что кармановское болото осушать – себе дороже.

– Может, он и знает, и обойдётся всё. Но Сашку всё равно надо оттуда вытащить. Достаточно она мучилась. Мне… плохо ещё на подъезде к Карманову стало, Игорь.

– Не знаю, надо ли, – отвернулся Матюшин. – Я ведь тоже к ней ходил часто, Серафима. Знаю, что там. Ненависти клубок, ненависти страшной. «Они ушли, а меня бросили». А последние года два и вовсе человеческого ничего не осталось. Зверь она теперь, страшный, озлобленный. Как хотите, девчонки, а вернуть её никак не удастся. И раньше шансов мало было, а теперь вовсе нет.

Зиновьева дёрнулась, как от пощёчины.

– Значит, – хрипло проговорила она, – пора. Долги платить надо. Мне – платить, а вам – жить.

– Ну уж нет, Сим, столько лет бок о бок. Не для того я перьями обрастала, чтоб сейчас тебя оставить с этим один на один. Давно это уже не твоё дело, а наше. И моё, и Игоря.

– Да уж, товарищ Зиновьева, – спокойно проговорил Игорь, уже не прежний неоперившийся маг – председатель. – За Сашей пойдём вместе. Я последние восемь лет с нею был. Она уж меня знает. Ломать не станет. Я один с ней говорил, один держал в ней душу, пока можно было. Я петли наброшу, а вы… закончите всё.

Машка ласково посмотрела на него, едва заметно погладила по плечу, словно не веря, что вот он, здесь, рядом. Игорь накрыл ладонью её руку.

Сима странным, потемневшим взглядом посмотрела на эту спокойную широкую ладонь. На счастливые глаза подруги.

– Нет, – ответила тихо, но твёрдо. Так, чтобы не оставалось сомнений: она всё решила. – Тебе, Игорь, идти нельзя. На тебе сейчас весь Карманов. От тебя люди зависят. А Машке нельзя тем более. – Мария хотела возразить, но Сима остановила её движением руки. – Помолчи, Рыжая. Он тебя восемь лет ждал. Неужто у тебя совсем совести нет?