Слабак - Джонатан Уэллс

иначе бы у неё возникли подозрения. Невзирая на запретную тему, хотелось почувствовать то же внимание и обожание, что я всегда получал, когда был младше. Поэтому я постучал в дверь её спальни. Ответа я не услышал, поэтому вошёл. Бледно-голубое покрывало на кровати, с вышитыми тёмно-синими цветочными переплетёнными инициалами моих родителей, было натянуто на матрас.

– Мама? – позвал я.

– Я здесь, – ответила она. – Заходи.

Я завернул за угол – она сидела на кресле, перед зеркалом от пола до потолка, в голубой атласной комбинации с тонкими бретельками. Я занял свою обычную позицию: лежал на боку на маленькой кушетке, глядя на почти обнажённую спину матери. Мы смотрели друг другу в глаза через зеркало.

Впервые за все мои визиты в мамин будуар её нагота меня встревожила. Хотелось остаться с ней, но только не смотреть, как она выбирает наряд и красится. Внезапно после Ингрид это показалось мне слишком интимным, почти что запретным.

Может быть, подобное было вполне приемлемо для маленького мальчика. Но пережитый недавно опыт положил теперь конец – не говоря уже о том, что я утаивал опасный секрет. Хотелось притвориться, что суть нашей связи не изменилась, но противоречия в моей голове подсказывали, что теперь совсем всё не так. Если буду неосторожен, и моя тайна выплеснется наружу, то я стану причиной разрыва моих родителей, распада семьи или, может, ещё чего похуже.

Мать проводила привычный обряд: причёска и макияж, выбор браслетов, колец и ожерелий, приглаживание волос на шиньонах, натянутых на белые головы напротив неё. Эту армию она мобилизовала каждый день для подготовки к вечеру.

– Я так рада, что ты пришёл. Мне кажется, будто мы не говорили друг с другом уже несколько месяцев… О чем тебе думалось, Джон? – вдруг спросила она.

В мыслях у меня крутилось только: молчать, скорее исчезнуть и замести следы. В прошлом этим стандартным вступлением она приглашала спонтанно высказать всё, что у меня на уме. Иногда я говорил о том, что случилось в школе, иногда не хотел говорить ничего. Всегда казалось, что мать желает знать слишком много. Едва я замолкал, она тут же заполняла паузу. Рассказывала, куда ездила в тот день и какое платье хотела купить в магазине в Чаппакуа. Я рассеянно слушал её, пока она переходила от темы к теме.

Один раз, рассказывая, она взяла со стеклянной столешницы высокий флакон духов “Calèche” и распылила в воздухе вокруг себя.

– Джон, знаешь ли ты, что некоторые женщины считают, что лучший способ нанести духи – распылить их перед собой и войти в это облако? Иначе запах будет слишком интенсивным, концентрированным. Некоторые женщины чокнутые. Ты знаешь, как женщины выбирают мужчин? Уделяют им всё внимание, а себе лишь рисуют в голове картинки. Мол, муж должен быть обходительным и вежливым, красивым, конечно, любознательным и заинтересованным в ней, внимательным к её чувствам. Ещё интересоваться миром и уважать всех женщин, постигать абстрактные идеи и при этом быть прагматиком. Следует открывать для неё двери и пропускать вперёд. Должен замечать, что она носит и как сочетает цвета. А ещё просто обязан лестно отзываться о её внешности! А как иначе можно узнать, что он вообще обратил на неё внимание?

Помню, когда мы учились в колледже, парни из Йельского университета были выше всех похвал. Мы всегда знали, что они смотрят на нас, но мы никогда не могли уличить их в этом. Вот каким должен быть мужчина, а не каким-то плотоядно пялящимся неандертальцем.

Сказав это, она развернулась на зелёной бархатной подушке, лежащей поверх белого чугунного табурета, и одарила меня строгим многозначительным взглядом:

– Думаю, ты знаешь, о ком говорю.

Сквозь чарующий туман духов и лака для волос её глаза буквально сверлили меня. Я знал, кого мама так тщательно описывала. Она и раньше говорила, что отец – «пещерный человек», лапающий её без разрешения. Её любимое определение – и для отца, и для мужчин подобного поведения – «неотёсанный».

– Когда вырастешь, хочу, чтобы ты стал джентльменом, независимо от того, поступишь ты в Йель или нет.

Она встала и расправила на себе комбинацию. Затем открыла одну из огромных белых дверей купе и дотронулась до каждой блузки, пока не нашла ту, что хотела. Я попытался угадать, какое настроение или прихоть заставляли её выбрать одну, а не другую, хотя почти не имело значения, какую она выберет, ведь она выглядела потрясающе в любой из них. Мамины глаза сияли. Она улыбалась тепло и широко, как та принцесса, которой её когда-то признали – первой еврейской принцессой Аксарбенского бала. Аксарбен – это Небраска, её родной штат, если написать наоборот. Мама на туалетном столике хранила свою фотографию, где она в длинном платье медного цвета. Неопровержимое доказательство того, что она считалась красивой женщиной и упивалась вниманием мужчин, роившихся вокруг неё. Флиртовать для неё было настолько естественно, что она делала это, даже особо не замечая. И когда под аккомпанемент гипнотической музыки своих украшений поднимала подбородок, даря свою светлую, милосердную улыбку, – совершенно убеждалась, что её кокетство безобидно и дурашливо.

– Когда-нибудь думал о том, чтобы поехать учиться в Швейцарию? – спросила она неожиданно, как будто такая идея только что пришла ей в голову. – Эллен Митник много раз предлагала тебе жить в их доме, если ты захочешь попробовать походить в школу Эрика. И чувствовать себя как дома, хоть ты и находишься вдали от родных мест. Она говорит серьёзно. Ты стал бы учить французский, познакомился бы с иностранцами. А ещё легко смог бы путешествовать по Парижу и Лондону, исследовать Европу, когда не будет времени съездить домой. Получил бы европейское образование. Возможно, тебе полезно уехать отсюда на некоторое время. Ты так не думаешь?

Такое предложение меня сперва испугало. Я помолчал, прежде чем ответить, вспоминая город, улицы, непривычные ароматы в воздухе, необычные детали повседневной жизни.

– Возможно, я влюбился в Лозанну. Но жить там? Думаешь, это хорошая идея? – удивился я. Сначала её предложение показалось мне нереальным. Ведь мне скоро предстояло закончить Адамс и поступить в подготовительную школу в Новой Англии, как и другим мальчикам.

– Лозанна всё же так далеко от дома, – добавил я.

– Да, но через несколько месяцев ты привыкнешь, и мы тоже. И тогда у нас будет повод приехать в Европу, навестить тебя. Думаю, стоит попробовать, – заключила она. – А Эрик поможет освоиться.

Я знал, как маме нравится Европа, поэтому предложение показалось мне немного корыстным. Не говоря уже о том, что она получала возможность проводить больше времени со своей лучшей