Эпоха харафишей - Нагиб Махфуз

Если фортуна отвернётся, смышлёности не хватит.

Однажды Шаалан-одноглазый сказал ему:

— Тебе ещё не надоела эта песня?… Тебе следует очистить своё сердце…

На что Дахшан заметил:

— Он раскрыл его перед шайтаном…

Гассан грубо ответил ему:

— Ты никак не можешь простить мне победу над тобой, Дахшан.

— Да будь ты проклят! Я вёл себя согласно правилам.

— Если бы не твоя злоба, ты никогда бы не согласился на то, что править кланом теперь будет юнец!

Дахшан с досадой спросил:

— Разве он не победил достойно?

Тут Илайва Абу Расин, владелец бара, вставил:

— Сердце подсказывает мне, что наш новый главарь будет одним из моих щедрых клиентов…

Гассан расхохотался:

— Я сбрею свои усы, если так случится. Всё, что мы от него получим — это бедность!

Шаалан-одноглазый воскликнул:

— Эта ночь хорошо не закончится…

На что Гассан насмешливо заметил:

— Ты настолько пьян, что уже бредишь, Шаалан. Эта ночь закончится так же, как и любая другая, как те минувшие счастливые ночи, видевшие, как лучшая из шлюх прогуливалась в полной красе перед пьяницами!

Дахшан подхватил свой бокал-калебасу и ударил его в грудь, заорав ему в лицо:

— Негодяй!

Гассан угрожающе поднялся, но в этот момент к нему подоспел Шаалан-одноглазый, который сурово заявил:

— Тебе больше не следует жить в этом переулке, Гассан!

Он понял свою ошибку, несмотря на то, что был в стельку пьян, и пошатываясь, покинул бар.

Никто и не подумал о том, чтобы сообщить Шамс Ад-Дину о том, что говорили в баре о его матери. Шаалан сказал Дахшану:

— Юноше ничего не известно об этом деле. Это старая история…

Дахшан ответил:

— Но он вправе знать об этом, а мы должны сообщить, что Гассан взбунтовался.

Шамс Ад-Дин решил уладить проблему тут же, и направился в кофейню, где сидел Гассан. С лицом, пылающим от гнева, он преградил ему дорогу и заявил:

— Гассан, ты полагаешь, что можешь быть преданным мне так же, как моему отцу?

Гассан ответил:

— Я уже присягнул тебе на верность…

— Да ты ненадёжный обманщик!

— Не верь тем, кто наушничает!

— Я верю честным людям.

Шамс Ад-Дин наклонился к нему и сказал:

— С сегодняшнего дня ты больше не член клана…

После этой встречи Гассана больше не видели в переулке.

Со времён Ашура Ан-Наджи ничего в переулке не изменилось. Шамс Ад-Дин сменил его, заботясь о харафишах, надев узду на богатых и знатных. Он руководил кланом и настойчиво продолжал заниматься своим прежним ремеслом — возил повозку, — как и каждый человек в клане, но при этом не освободил маленькое тесное жильё в подвале, не слыша бесконечно продолжавшегося шёпота матери, заткнув уши. Он наполнил сердце истинным величием, утолив жажду народной любовью и восхищением. Вскоре он стал посещать маленькую мечеть в переулке и подружился с её имамом — шейхом Хусейном Куфой. Из средств, взимаемых с богачей, обновил обстановку мечети, с удовольствием принял предложение шейха Куфы, основав кораническую начальную школу позади фонтана.

Он никогда не забывал о своей ответственности перед переулком и его жителями, чувствуя весомое доверие наиболее преданных ему искренних людей. Но несомненно, с исчезновением Ашура, этого мощного гиганта, соседние кланы перевели дыхание и повели себя вызывающе с некоторыми бродячими торговцами из числа жителей переулка. Шамс ад-Дин же, чтобы упрочить свою власть и устранить любые сомнения в том, а также доказать, что его миловидность и худощавость ничуть не умаляют его лидерских качеств, решил бросить вызов самому могущественному из главарей — руководителю клана Аль-Атуф. Возможность представилась ему во время свадебного шествия в клане Аль-Атуф — он преградил ему путь на площади Цитадели. Между двумя кланами завязалась разгорячённая драка, из которой клан Шамс Ад-Дина вышел бесспорным победителем, новость о чём разнеслась по всем переулкам вокруг. Все, кто подшучивал над ним, надеясь ему самому бросить вызов, убедились теперь в том, что Шамс Ад-Дин не менее сильный и способный, чем его отец.

Таким образом, переулок сохранил свой образцовый порядок внутри и репутацию по ту сторону площади.

Но несмотря на это, Шамс Ад-Дин вернулся домой после боя с кланом Аль-Атуф с тревогой на сердце. Хмельной ураган силы и победы был пропитан пылью и грязью. Стремясь сразиться с ним, главарь клана Аль-Атуф тогда произнёс:

— Ну вперёд, шлюхино отродье! Вперёд, сын проститутки из бара Дервиша!

Это слышали все присутствующие. Члены клана Аль-Атуф приветствовали эти слова, тогда как остальные взревели от негодования. Было ли это брошено в сердцах просто из-за самой борьбы, или то было делом давно минувших дней, о которых знали другие, а он — нет — в силу юного возраста? Он решил пойти к Шаалану-одноглазому и спросить, что имели в виду те люди. Шаалан твёрдо заявил:

— То был всего-лишь визг раненой собаки…

И добавил:

— Женщина, которую выбрал Ашур Ан-Наджи, чтобы та стала его женой, хранительницей очага и потомства его, выше всяких подозрений…

Сердце его успокоилось, но ненадолго. Невозмутимости духа больше не было и в помине. Опасения блуждали в груди, словно тучи в дождливый день. В свободное время он украдкой поглядывал на мать — ей было лет сорок или около того, может, чуть меньше: миловидная женщина, с привлекательными чертами лица и глазами, излучающими истинное волшебство, миниатюрная и стройная. Набожная и респектабельная, влиятельная личность. Ему и в голову не могло прийти такое, о чём говорил тот негодяй; горе тому, у кого возник злой умысел ворваться в это святилище и осквернить его! Как же он был к ней привязан! Чуть ли не помешан на ней! Однажды Ашур сказал ему:

— Истинный мужчина не может быть настолько привязан к своей матери.

Когда он был ещё ребёнком, отец взял его с собой, он ел и спал в повозке. Он вращался вокруг отца,