Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний - Игорь Буторин

«Ага, — говорит главный кролик. — Будет он меня слушать». «Не хвылюйся, — отвечает крольчиха. — А ты ему пообещай взамен весь наш лес во владения и намекни, что у нас медведь очень слабый и недальновидный руководитель, и вообще ретроград какой-то, а мы — кролики и есть самые главные здесь правители и движители прогрессивных идей, которые хотят жить под его львиной лапой и по его львиным законам. А в качестве подарка мы сейчас выберем ему на обед сотню кролей помясистей. Он когда пообедает, то сразу станет добрее и тогда поможет нам здесь в лесу свои порядки навести». Вот такую тираду выдала крольчиха-гитлер.

«Как же это так, кто ж из нас согласится стать обедом для льва», — недоумевал предводитель грызунов. «Не хвылюйся, я тебе говорю, — гнет свою линию провокаторша. — От нас не убудет, мы же кролики, а значит, и размножаемся, как кролики и стремительно возместим потерю генофонда, а с жертвами я сама поговорю, намекну там про свободу и подвиг ради этой свободы, а дураков среди нас много, они сами еще начнут проситься на обед ко льву, вот увидишь».

Так и произошло. Дураков среди кролей оказалось не просто много, а очень много, так что стать трапезой для льва вызвалась не сотня, а целая тыща кроликов-придурков.

Пришли они в Африку. Лев выслушал предложение кроля, пообедал его соплеменниками и говорит: «Ладно, ушастый. Согласен я. Скажи медведю, что ты под моей защитой, чтобы он тебя больше не забижал и во всем слушался, иначе я ему покажу кузькину мать». «Так, этого нам мало. Нам жрать нечего, остальные звери нас не пускают на новые деляны», — намекнул крол. «Ну, брат, тогда возьми навоза, у нас его антилопы много производят, всю саванну засрали, так что бери сколько хошь. Он хоть с виду неказист и пахнет говном, но для вас подойдет, жрать можно. Считай это моя вам гуманитарная революционная помощь. Будет плохо, еще пришлю, мне для вас борцов с медвежьей тиранией никакого говна не жалко», — молвил царь зверей и лег спать, потому что обожрался кроликами.

Никому он не собирался помогать. Зачем, когда его и здесь хорошо кормят и опять же тут тепло, а в лесу зимы бывают снежные и вообще — не родина.

Притаранил главный крол в родной лес кучу антилопьего говна. Обрадовались грызуны такой посылке от царя зверей, а их предводитель пошел к медведю права качать. Остальные понюхали гуманитарную помощь из саванны, кое-кто даже попробовал, и говорят ушастые: «Так это ж говно!» Но, как известно, дареному коню в зубы не смотрят, а гуманитарную помощь не выбирают. Жрать антилопий помет не стали, но лес все равно провонялся испражнениями африканских быстроногих антилоп так, что житья не стало совсем. Начали кролы роптать, а кое-кто даже пошел воровать кору с делянки главного крола. Понятно, что, когда он стал главным, то сразу же отделил свои деревья с сочной корой от остальных стволов, сухих и горьких, которыми питались все остальные его соплеменники.

А тем временем медведь выслушал главного кроля про его львиную защиту. Попытался, было, медведь урезонить кролика, мол, не борзейте, жили нормально и нечего выпендриваться. Но куда там… Главный грызун стоит перед ним, лапку отставил, другую в бок кренделем выставил, и условия всякие диктует, мол, столько-то нам надо леса на прокорм, будем гулять, где захотим, норы будем рыть только на холмах, откуда надо выгнать всех лис и прочих енотов с барсуками. А волков и лис вообще выслать требуется из леса, так как они кроличьи враги. И в конце добавил, что медведь теперь будет во всем слушать кроликов, а потом передавать их волю всем остальным зверям.

Когда слушал мишка предводителя ушастых, понял, что кролики видно от природы придурки. А раз так, то с ними бесполезно разговаривать на общедоступном лесном языке, так как они его не поймут. Взял он главного грызуна, как тюбик с зубной пастой пожомкал и пошел в кроличьи пределы. Идет, злобу накапливает, а в лапе держит главного крола, у которого от медвежьего лапопожатия глаза уже вываливаться начали.

Собрались кролики смотрят, а их предводитель в медвежьих лапах, и как-то не очень браво он выглядит, если не сказать, что совсем хреновый вид имеет. Медведь взял крола и надул его через заднее отверстие, а потом положил на одну лапу, а второй на глазах у соплеменников и прихлопнул так, что аж брызги полетели во все стороны. Вот, говорит, мой ответ на ваши африканские правила лесного общежития.

Поняли тогда кролики, что провалил их вождь весь переговорный процесс и надо убираться отсюда, пока и всех остальных не постигла участь вождя. Так припустили кроли, что вмиг опустел лес, только куча антилопьего говна и осталась, а под ней дрожащая крольчиха, это та, которая, как Чемберлен. У нее от страха лапы отнялись, а потом она и вовсе померла… от злобы бессильной, потому что не любила никого на свете.

С той поры не водятся в лесу кролики. Все сбежали в Англию, потому что она остров. Там на них охотятся с ружьями и собаками — это такая английская национальная забава. А у нас остались только зайцы.

Царь зверей лев про этот эпизод иногда вспоминает, но редко и только по-пьяни в компании с другими львами, чтобы посмеяться над глупыми кроликами, возомнившими себя главными зверями в лесу и готовыми за кучу говна продать свою Родину.

А в лесу с той поры все нормально, как будто и не было бузотеров никогда. А кучу гуманитарного антилопьего дерьма, в конце концов, размыли дожди и реки унесли его в мировой океан, и там где его скопилось много, теперь не водится даже сайра.

— И к какой морали ты мне все это рассказал? — поинтересовался Афоня.

— А к такой, что никогда не надо борзеть не по делу, — почему-то опять зло ответил Зигмунд. Может, не выспался что ли? А, может, кроликов не любит по жизни? — И никогда не надо сравнивать возможности гиены с возможностями кролика, потому как гиены живут по африканским законам, а кролики по лесным и никогда эти законы не сравняются — разный менталитет — закончил свое выступление косолапый и удовлетворенный засопел. А что? Выговорился и успокоился.

Как раз в этот момент в стороне от дороги, по которой во время рассказа двигались путешественники, показался дацан — буддийский монастырь. И так как уже начало смеркаться, а значит, в любой момент на джунгли могла грохнуться южная непроглядная ночь, путешественники поспешили к его воротам. Позади всех, постоянно оглядываясь и всматриваясь в густеющие сумерки, плелся звездочет.

Али-баба

Монастырь был, как монастырь — ничего особенного. Только не такой, как на Руси. Нет тебе высоких стен и башен, а так себе, низкая загородка, вымощенная площадка в центре, парочка храмов, да общежитие для монахов. Наши друзья уже успели насмотреться на эти многочисленные обители местных богомольцев. Правда ни в один они не заходили, так чтобы осмотреться и наблюдали их лишь со стороны. А здесь глухая ночь заставила заглянуть внутрь, в надежде скрыться от бродячих диких животных и змей.

Просто они еще не знали, что представители здешней фауны не делают особенной разницы между джунглями и монастырями, а потому прекрасно себя чувствуют, как среди бамбуков и лиан, так и среди храмов и монастырей. Тем более что их никто не прогоняет из здешних культовых заведений. В этой, первой попавшей на ночь глядя обители, людей не оказалось, похоже ее давным-давно покинули местные иноки. Все вокруг выглядело заброшенным и ветхим. Сквозь плитку, которой был вымощен плац перед главным храмом, уже пробилась дикая зеленя. Мох покрывал стены всех сооружений и даже скульптуру Будды, который возлегал внутри главного святилища. А над изваянием, далеко не самым обнадеживающим намеком, возвышалась скульптура расплащеванной кобры.

Как только вошли во двор, Квазимодо наступил на спящую макаку, и та потревоженная копытом коня, устроила истерику, на которую откликнулись ее собраться. Когда же гвалт постепенно поутих и путешественники развели костер, то из кустов стало доноситься подозрительное шипение, а над травой поднялись кувшинки потревоженных кобр. Эти гады окончательно испортили настроение всей компании, и друзья уже было начали подумывать о круговой обороне и караулах вокруг своего лагеря, как из темноты показалась странная фигура человека. Человек как-то по особенному зашипел, и мерзкие головы аспидов скрылись в траве.

Вышедший из сумрака мужичок не был похож на монаха. На нем был, в общем-то, добротный наряд местного вельможи. Правда халат хоть и дорогой — шелковый, выглядел не очень презентабельно, и был, мягко говоря, далеко не первой свежести. Нет, не застиранный, а заношенный до невообразимости. Чалма тоже была изрядно замызганная.

Человек изящно поклонился путниками. Грация и непринужденность, с какой он это проделал, говорила о том, что дворцовый этикет ему знаком не понаслышке.

— Рад представиться, — с достоинством молвил человек. — Али-баба ибн Раджив-сингх.