Афоня или путешествие тверского купца Никитина к Древу желаний - Игорь Буторин

— Рассказываю, — начал свою лекцию пленник. — Основателем джайнизма считается кшатрий Вардхамана, живший в VI веке до рождества Христова. До 30 лет он вел жизнь мирянина, а затем ушел из мира и долгие годы странствовал. Достигнув высшего знания и получив титул Махавира Джина, что в переводе означает «великий герой», он долгие годы проповедовал новую веру, обратив в нее много учеников. На вседжайнском соборе в городе Паталипура джайны попытались создать свои каноны. Это что-то типа вашей Библии или Корана. Но договориться не смогли и джайны раскололись на две группы: дигамбаров (одетых светом) и шветамбаров (одетых в белое). Расхождения этих школ были лишь в обрядах и условиях жизни, но по основным вопросам им удалось сохранить согласие.

Стержнем вероучения джайнов есть самосовершенствование души — дживы для достижения мокши. Этого может добиться представитель любой касты, а не только брахман, если будет соблюдать определенные условия. Про то, кто же такие брахманы, я вам потом расскажу.

Так вот, задача каждого стремящегося к освобождению джайна сводится к избавлению от кармы, как липкой основы, вместе с которой исчезает и вся прилипшая к ней грубая материя, склонная к постоянному круговороту бытия. Для выполнения этой задачи необходимы следующие условия: верить в истинность доктрины, совершенное знание и праведная жизнь.

Вот с последним пунктом и началась вся эта чехарда. Осуществляя его, члены общины джайнов принимали на себя пять основных обетов: не причинять вреда живому (так называемый принцип ахимсы, которого придерживаются все индусы, но джайны следуют ему особенно строго), не прелюбодействовать, не стяжать, быть искренним и благочестивым в речах.

— Слушай, Зигмунд, все про тебя. Быть может ты и есть джайн, а мы и не знали? — подколол товарища Афоня.

— Погодь дружище, интересно же что дальше будет? — отмахнулся медведь, а звездочет с энциклопедическими знаниями продолжил свою лекцию.

— Это еще не все. К этим обязательным условиям, чтобы джайну вообще жизнь медом не казалась, добавлялись дополнительные обеты и ограничения. Особенно в этом преуспели монахи-аскеты, полностью порывающие с нормальной жизнью и как бы становящиеся эталоном для всех других. В монахи мог пойти любой джайн, но не все выдерживали тягот этого пути. У монахов нет имущества, они не имеют права пребывать на одном месте более 3–4 недель, кроме сезона дождей, конечно, когда тут вообще не пройти, не проехать. Монах внимательно следит за тем, чтобы не раздавить невзначай какое-либо мелкое животное, он ограничен в еде и ест не более двух раз в сутки, живет милостыней. Есть вообще упоротые монахи, которые вообще отказываются от пищи и принимают голодную смерть.

Джайны вообще задорные ребята, у них дополнительные обеты очень изощренные. Ну вот, к примеру: абсолютное молчание на протяжении долгих лет, пребывание на холоде или на солнце, многолетнее нахождение на ногах. У дигамбаров вообще религиозный мрак — они должны были употреблять пишу через день, ходить абсолютно нагими (а нафига им одежда, ведь они одетые светом). А иные из них передвигаясь, подметают опахалом землю и прикрывают рот тряпкой, чтобы ненароком не раздавить на тропинке какую букашку и не проглотить летающий гнус.

— Они что все здесь такие джайны? — забеспокоился Афоня.

— Не-е, только интеллигенция и финансисты становятся правоверными джайнами. А таких здесь немного.

— Ты, глянь-ка, и тут ничего нового, — всплеснул лапами мишка. — Интеллигенция во всем мире, как я погляжу, одинаковая — придумают себе головную боль в виде каких-то постулатов и маются всю жизнь этой дурью, типа мы — праведники, мы рядом с Богом. Все это от пресыщенности и безделья. Вот взять, к примеру, моду работников искусств к гомосятине. Если ты пидорас, значит талант, а если натурал, то так себе человечишко и пошел вон из нашей творческой элиты. Тоже сродни этим джайнам только по пидорской части. А финансисты? Тоже еще те сибариты. Сначала жрут в три горла деликатесы, оргии с бабами всех мастей устраивают, а потом когда уже на баб не стоит и икра в глотку не лезет, так срочно в аскезу и мальчиков в постель. Тьфу ты, пакость. А наши рассейские интеллигенты, те вообще завсегда против власти, типа миссию себе придумали, «Любая власть — говно» называется. Я вот думаю, все равно они смотрятся примерно так же, как и этот индус монах-джайн, то есть шизофренически, так они бы лучше с энтих джайнов и брали пример, ходили бы и высматривали, чтобы на букашку не наступить, или рот тряпицей заклеили б, чтобы мухи туда не залетали, все меньше вредности от них было, а то вечно несут свякую околесицу и еще паству им подавай для идейного говноскладирования всякого.

— Ом-м-м, — прервал медвежью тираду монах-джайн.

Звездочет, который сидел поодаль от друзей, при этом возгласе, вдруг, напрягся и как-то странно посмотрел на монаха. По всему его виду было понятно, что, произнесенные джайном звуки напрягли кудесника. Однако этого напряжения не заметили спорщики и только обрадовались реанимации монаха.

— Во, проснулся наконец, давай что ли, болезный, погутарим, ты хоть нам чего расскажешь, а то мы тут плутанули чёй-то, — обрадовался Афоня, тем более что глаза индуса просветлели окончательно и он, похоже, вернулся в действительность. — Ну, к примеру, расскажи, где тут на ночлег можно устроиться? А то в джунглях спать как-то не комильфо — кобры ползают, и тигры без присмотру бродят.

Но монах снова сказам свое «Ом-м», и побрел дальше по дороге. Звездочет облегченно вздохнул, но все же, не теряя внимания, продолжал следить за движениями индийского аскета, всем своим видом, показывая, что ему эта встреча почему-то не очень нравится.

— Зигмунд, а ты что это на аристократов взъелся? — то же глядя вслед джайну, спросил Афоня.

— А чорт его знат, — сам себе удивился ученый медведь. — Наверное, бесконтрольный выплеск дурной энергии случился. Не обращай внимания.

— Я, честно говоря, впервые тебя таким возмущенным увидел…

— Лучше послушай одну историю про лесную жизнь и дикие нравы кроликов.

История про дикие нравы кроликов и лесную жизнь

В одном большом лесу жили-были звери. И все у них шло своим давно заведенным природой чередом. Тот, кому положено убегал, а кому на роду написано жрать, тот догонял убегающего и жрал его. И такое равновесие в лесу было испокон веку. За всем этим строго следил главный зверь леса — медведь.

Вдруг, однажды, в дальнем пределе этого леса завелись дикие кролики. Они не сразу были дикие. Сначала их просто развелось большое количество. Потом они стали насиловать лис, которые по традиции пытались их жрать. Лисам это не очень понравилось и они ушли из того предела в другой, лес-то большой, всем места хватит.

Когда кроли сожрали всю кору с деревьев в своем районе, то стали зариться на другие деляны. Тут было, волки с рысями возмутились. Но кролей уже было так много, что они отлупили волков позорных и рысей коварных и прогнали их скопом с насиженных мест.

Собрались тогда все звери, и пошли к медведю. Так, мол, и так, совсем оборзели кролики, говорят звери, нету на них никакой управы, пора тебе, медведь, в лесу порядок наводить. Мишка видит, что зверье уже на грани отчаяния, и понял, что пора возрождать заведенный эволюцией уклад. Вызвал он к себе главного крола. Объяснил что к чему, рассказал, что надо в лесу жить по уставу, а не устраивать анархию. В конце политзанятия, чтобы крол лучше усвоил, медведь дал ему в зубы, завязал уши беседочным морским узлом и отправил восвояси.

Вернулся главный кролик к своим соплеменникам. Продемонстрировал шатающиеся резцы и уши, свернувшиеся беседочным узлом. «Медведяку на гиляку!» — стали скандировать кроли, распаляя себя пуще прежнего. Оно конечно можно было с той гилякой прийти к медведю, но не факт, что сей хищник испугается. Скорее наоборот, нанизает на нее всех кролей и сожрет, как банальный шашлык.

Сыскалась у них в стае одна крольчиха. А была она противная, как, к примеру, Гитлер или Чемберлен, и не любила она пуще смерти медведей, волков, лосей, лис и вообще всех других зверей вместе взятых. Ну, стерва, что поделаешь? Говорит она главному кролю, иди за море в Африку, там живет царь зверей — лев. Рассказала еще противная крольчиха, что она в молодости бывала в Африке и там лев, хоть и царь зверей, но решают все гиены, которые, если что не по их желанию, могут и навалять льву по первое число, так что лев их слушается. Вот такие порядки африканские и надобно перенять и перенести в родной лес. Пусть медведь остается главным, но решать все будем мы — кролики. А, если начнет косолапый кочевряжиться, так и ему толпой можно накостылять, как гиены льву. И тогда наступит в лесу великое африканское счастье!

Попроси, говорит она, главному кролю, у льва защиты. Скажи, что мы хотим жить, как в Африке, но про гиен не говори, это будет наша с тобой стратегическая тайна, да и для царя зверей оскорбительно это, так что, говорит, дипломатию прояви при переговорах.