Счастливая странница - Марио Пьюзо

На Октавию новые знакомые произвели более сильное впечатление. Она была молода, и стремление творить добро вызывало у нее уважение. Ей хотелось бы быть такой же красивой, как миссис Колуччи; на мгновение она порадовалась, что дома нет Ларри, который наверняка попробовал бы на ней свои чары.

Отец не сводил с Колуччи взгляда и слушал его самозабвенно, словно отчаянно хотел услышать что-то особенное; казалось, Колуччи вот-вот произнесет какие-то волшебные слова, которые сыграют для него роль волшебного ключика. Он терпеливо ждал этих слов.

У гостиной Джино запустил руку в дыру в стене, куда зимой вставляли трубу от печи, и нашарил там колоду карт.

– Хочешь, сыграем в «семь с половиной»? – предложил он Джоубу. Винни уже сидел на полу и выковыривал из складок кармана центы. Джино уселся напротив него.

– Играть в карты – грех, – сказал Джоуб. Он был честным малым, почти миловидным, он напоминал лицом мать, но в нем не было никакого жеманства. Он тоже сел на пол, глядя на новых знакомых во все глаза.

– Хочешь, научу? Вот тебе крест! – побожился Джино.

– Клясться грешно, – заладил Джоуб.

– Черта с два, – бросил Винни. Вообще-то он никогда не бранился, но с какой стати этот сопляк учит Джино, что ему говорить, а что – нет?

Джино наклонил голову и тоном мудреца стал внушать Джоубу:

– Если ты станешь трепаться вот так у нас в квартале, парень, с тебя снимут штаны и забросят их на фонарь. Придется тебе бежать домой с голой задницей.

Испуг на мордашке Джоуба принес ему удовлетворение. Братья увлеклись картами и забыли обо всем на свете.

– Ладно, – неожиданно молвил Джоуб, – но вы двое тоже провалитесь в ад, причем скоро.

Но Джино с Винни не так-то просто было запугать.

– Мой отец говорит, что близится конец света, – спокойно объяснил Джоуб.

Джино и Винни на минуту прервали игру. Мистер Колуччи произвел на них впечатление. Джоуб самоуверенно усмехнулся.

– И произойдет это из-за таких, как вы. Вы гневите бога, ибо совершаете зло, играя и бранясь. Если бы вы и вам подобные поступали так, как учу вас я и мой отец, то бог, возможно, отменил бы конец света.

Джино нахмурился. Его причастие и конфирмация состоялись год назад, но монахини, учившие его катехизису, ни о чем подобном его не предупреждали.

– Когда же это случится? – поинтересовался он.

– Скоро, – отмахнулся Джоуб.

– Скажи, когда, – настаивал Джино, пока еще уважительно.

– В небе вспыхнет пламя и загрохочут пушки, на землю обрушится потоп. Все погибнет во взрыве…

Земля разверзнется и поглотит людей; они пойдут в ад, а потом все накроет океан. Всем предстоит жариться в аду. За исключением немногих, которые веруют и творят добро. Потом господь снова будет всех любить.

– Да, но когда? – уперся Джино. Задавая вопрос, он не унимался, пока не добивался ответа, каким бы он ни оказался.

– Через двадцать лет, – сказал Джоуб.

Джино пересчитал свои монеты.

– Ставлю пять центов, – сказал он Винсенту.

Винни согласился. Мало ли что случится через двадцать лет?

Винни проиграл. Возраст научил его сарказму.

Он сказал:

– Если бы меня звали Джоубом «Имя „Job“ – то же самое, что библейский Иов.», то я ждал бы конца света так скоро.

Братья злорадно уставились на Джоуба, и тот впервые разозлился.

– Меня назвали именем одного из величайших людей из Библии! – распалился он. – Знаете ли вы хотя бы, что совершил Иов? Он верил в бога. Но бог подверг его испытанию: он убил его детей, он сделал так, что-то Иова ушла жена. Потом бог ослепил его, наслал на него хворь, от которой Иов покрылся миллионами прыщей. Потом бог отнял у него дом и все деньги. И знаете, что было дальше? Бог послал к Иову дьявола, и тот спросил Иова, любит ли он до сих пор бога. Знаете, что ответил Иов? – Мальчик выдержал драматическую паузу. – «Господь дал, господь и взял. Я люблю господа своего».

Пораженный Винни внимательно посмотрел на Джоуба. Зато Джино возмутился:

– Он сказал правду? Или просто испугался, что и его самого убьют?

– Конечно, правду! За это господь одарил его счастьем, чтобы вознаградить за веру. Мой отец говорит, что Иов был первым истинным баптистом.

Вот почему истинные христиане-баптисты спасутся, когда наступит конец света, а все, кто не слушает нас, будут гореть в геенне огненной целый миллион лет. Или даже больше. Так что вам лучше перестать играть в карты и сквернословить.

Но Джино, упрямый мальчишка, мастерски перетасовал карты и стал проделывать с ними разные фокусы. Джоуб завороженно глядел на его ловкие руки.

– Хочешь попробовать? – небрежно спросил Джино.

В следующую секунду колода оказалась в руках у Джоуба. Тот попытался их перетасовать, но карты веером разлетелись по полу. Он собрал их и предпринял новую попытку. На его лице застыло серьезное выражение. Неожиданно на пол комнаты легла громадная тень. Над мальчиками нависла миссис Колуччи; они не слышали, как она подошла по коридору к их комнате.

Винни и Джино замерли, не в силах отвести взоры от красавицы. Она смерила сына холодным взором, приподняв одну бровь, – Я не играл, мама! – заикаясь, пролепетал Джоуб. – Просто Джино показывал мне, как мешают карты. Я смотрел, как они играют…

– Он не врет, миссис Колуччи, – горячо вступился за него Джино. – Он смотрел, и все. Представляете, – в его голосе звучало изумление, – он отказывался играть, как я к нему ни приставал!

Миссис Калуччи улыбнулась и произнесла:

– Я знаю, Джино, что сын мне никогда не врет.

Но довольно даже прикосновения к картам. Отец будет очень сердит на него.

Джино заговорщически улыбнулся:

– А вам не обязательно ему рассказывать.

Теперь в тоне миссис Колуччи прозвучал холодок:

– Я-то, конечно, не расскажу. Но Джоуб расскажет ему сам.

Удивленный Джино устремил на Джоуба вопросительный взгляд. Миссис Колуччи ласково объяснила:

– Мистер Колуччи – глава нашей семьи, подобно тому, как бог – глава всего мира. Не станешь же ты утаивать что-либо от бога, а, Джино?

Мальчик задумался.

Винни сердито тасовал карты. Он был зол на Джино; как брат сподобился не разобраться в этих людях? Неужели он воображает, что они питают к нему симпатию, неужели его подкупили их учтивые манеры? На красивом, дородном лице миссис Колуччи он ясно разглядел отвращение: ведь они играют в карты, а это все равно, что застать их за каким-нибудь постыдным занятием, о котором не принято упоминать.

– Не лезь в чужие дела, Джино! – брякнул он и уже занес руку для затрещины.

Джино, как всегда заинтригованный непонятными речами, сказал Джоубу:

– Ты действительно расскажешь отцу? Кроме шуток? Но ведь если ты не расскажешь, твоя мама тоже не проболтается! Верно, миссис Колуччи?

На лице женщины нетрудно было прочесть выражение сильнейшего, прямо-таки физического отвращения, но она промолчала.

Джоуб тоже ничего не ответил, но был близок к тому, чтобы расплакаться. Джино остолбенел.

– Я скажу твоему отцу, что я сам сунул тебе в руки карты, – заверил он Джоуба. – Ведь так оно и было на самом деле! Правда, Вин? Пошли, я ему все расскажу.

– Отец примет на веру любые слова Джоуба, – резко остановила его миссис Колуччи. – Спокойной ночи, дети. Попрощайся с новыми друзьями, Джоуб.

Джоуб безмолвствовал. Мать и сын направились в кухню.

Братьям расхотелось играть в карты. Джино подошел к окошку, распахнул его и залез на подоконник. Винсент подошел к другому окну и поступил так же.

На сортировочной станции царила темнота, разрезаемая прожектором единственного бессонного, но невидимого паровоза, оглашающего все вокруг стальным лязгом. Река Гудзон казалась в свете неяркой осенней луны сине-черной, а противоположный берег вставал, как нагромождение скал. Десятая авеню была темной и пустой; холодный октябрьский ветер разогнал на ночь глядя не только людей, но даже запахи. Лишь на углу Тридцать первой стрит теплилась жизнь: здесь горел костер, вокруг которого бродили подростки.

Джино и Винсент видели, как с крыльца спускается отец, вышедший проводить семейство Колуччи до трамвайной остановки на Девятой. Вскоре он появился снова и надолго замер у костра, пристально глядя на пляшущее пламя. Мальчики не сводили с него глаз. Наконец он оторвался от огня и побрел домой.

Джино и Винсент слезли с подоконников, опустили и расстелили кровать. Винсент натянул свою драгоценную пижаму – память о загородном отдыхе. Наблюдая за ним, Джино молвил:

– Этот Джоуб – славный паренек, но его счастье, что он живет не в нашем квартале.

Мистер Колуччи оказался не только болтуном, но и человеком дела: не прошло и недели, а Фрэнк Корбо уже поступил на шоколадную фабрику Ранкеля; теперь его возвращение домой всякий раз становилось для детей праздником. От его одежды и от него самого за версту несло какао, карман топорщился от огромного куска шоколада. То был чистый шоколад, гораздо вкуснее того, что продается в лавке. Кусок вручался Джино, и тот делил его между всеми детьми следующим образом: он рубил его ножом на две части, одну брал себе, вторую отдавал Винни; обкусав каждый свою долю, мальчики передавали остатки Салу и Лене. Джино представлялось, что отец долбит на работе мотыгой огромную гору шоколада, стараясь ее измельчить.