Школа Робинзонов - Жюль Верн

— Во всяком случае, с голоду тут не умрешь, — сказал он самому себе. — Здесь десятки тысяч устриц, а такая еда не противопоказана для самого изнеженного желудка! Если Тартелетт недоволен, то только потому, что он вообще не любит никаких моллюсков! Ничего, стерпится — свыкнется и даже полюбит! — утешал себя Годфри.

„Можно предположить, — думал он, — что устрицы в должном количестве не менее питательны, чем хлеб и мясо. Перевариваются они легко и вполне безопасны, конечно, если ими не злоупотреблять, как и всякой другой пищей“.

Окончив завтрак, Годфри взял свою палку и пошел к юго-востоку по правому берегу ручья. Этот маршрут через прерию должен был вывести его к длинной линии кустарников, а затем к отдельным группам деревьев, которые он заметил накануне и хотел осмотреть поближе.

Юноша прошел в этом направлении еще около двух миль, ступая по густой траве, покрывавшей землю зеленым бархатистым ковром. Стал водяных птиц с шумом летали вокруг незнакомца, вторгшегося в их владения. В прозрачной воде ручья виднелись рыбы разных пород. В этом месте ширина его была около четырех или пяти ярдов.

Наловить рыбу здесь было бы совсем нетрудно. Но как ее изжарить? Проблема по-прежнему оставалась неразрешенной!

Благополучно добравшись до первой линии кустарников, Годфри, к своей великой радости, обнаружил два вида плодов или кореньев, из которых одни были съедобны, правда, только в вареном виде, зато другие годились в пищу и в сыром. Эти растения — довольно распространенное средство пропитания у американских индейцев.

Первые из них, называемые „камас“, произрастают на какой угодно почве, даже на столь бесплодной, где больше ничего не растет. Из этих корней, по форме напоминающих луковицу, приготовляют муку, богатую клейковиной и вполне питательную. Кроме того, в жареном или печеном виде камас может заменить картофель.

Другой род корнеплодов, ямс,[27] хотя и не обладает такими питательными свойствами, как камас, но имеет перед ним явное преимущество: ямс можно употреблять в сыром виде.

Довольный своим открытием, Годфри не замедлил отведать великолепного ямса, затем, нарвав пучок для Тартелетта, перебросил его через плечо и пустился в обратный путь.

Увидев аппетитные луковицы, учитель танцев встретил молодого человека распростертыми объятиями и с такой жадностью набросился на еду, что Годфри пришлось сдерживать своего воспитателя.

— Не мешайте мне, Годфри! — взмолился Тартелетт. — Сегодня у нас есть эти корешки, а кто знает, будут ли завтра?

— И завтра, и послезавтра, в любой день и час! Стоит только пойти и нарвать их.

— Прекрасно, Годфри! Но что делать с этими камасами?

— Из камасов мы приготовим муку и хлеб, когда у нас будет огонь.

— Огонь! — воскликнул учитель танцев, сокрушенно покачав головой. — Огонь! А как его достать?

— Пока еще не знаю, — ответил Годфри, — но так или иначе, мы его добудем!

— Увы, мой дорогой Годфри! Я впадаю в бешенство, как только подумаю, что другим людям стоит лишь чиркнуть спичкой, чтобы сразу появился огонь. Вот уж никогда не предполагал, что окажусь в таком дурацком положении! На Монтгомери-стрит достаточно попросить спичку у какого-нибудь джентльмена с сигарой во рту, и он немедленно протянет вам коробок… А здесь?

— Здесь не Сан-Франциско и не Монтгомери-стрит, дорогой Тартелетт, и на любезность прохожих рассчитывать не приходится…

— Но почему же нужно непременно печь хлеб или жарить мясо? Почему природа не устроила, чтобы мы могли питаться одним воздухом?

— Когда-нибудь дойдем и до этого, — сказал Годфри, улыбаясь.

— Вы думаете?

— Да. Ученые, во всяком случае, занимаются этим вопросом.

— Неужели? Но на чем они основываются в изысканиях этого нового вида пищи?

— На том соображении, что пищеварение и дыхание — функции близкие, а потому, вероятно, могут заменить одна другую. В тот день, когда химикам удастся достигнуть того, чтобы питательные вещества усваивались через дыхание — задача будет решена. Весь вопрос в том, как изобрести питательный воздух: если ученые добьются успеха, можно будет вдыхать свой обед вместо того, чтобы съедать его. Вот и все.

— Какая жалость, что это ценное открытие все еще не сделана — воскликнул учитель танцев. — С каким удовольствием я вдохнул бы в себя полдюжины сандвичей и хороший бифштекс!

И предавшись сладкой мечте о воздушных обедах, Тартелетт невольно открыл рот и стал дышать полной грудью, забыв, что с грехом пополам может насытить себя и обычным способом.

Годфри вернул его к действительности.

Нужно было заняться устройством жилища в дупле секвойи: прежде всего очистить его от мусора и удалить несколько центнеров растительной пыли, в которой нога утопала по щиколотку. За два часа они едва управились с этой малоприятной работой, но зато комната теперь была немного прибрана, хоть пыль и поднималась столбом при малейшем движении.

Толстые корни секвойи, переплетающиеся на поверхности, образовали хоть и неровный, но удобный пол. В двух противоположных углах были устроены постели. Тюфяками служили высушенные на солнце пучки травы. Со временем наши Робинзоны рассчитывали изготовить необходимую мебель: деревянные кровати, скамейки и столы. Сохранившийся у Годфри прекрасный нож с пилкой и буравом в этих условиях окажет несомненную помощь. Нечего было жаловаться и на отсутствие света: он вливался волнами в широкое входное отверстие. В дурную погоду можно было есть и работать, не выходя из дупла. Если для большей безопасности придется впоследствии закрыть этот вход, Годфри рассчитывал проделать в коре секвойи одну или две скважины, которые могли бы заменить окна.

Что касается высоты свода, то без внутреннего освещения определить ее было невозможно. Во всяком случае, длинный шест — от десяти до двенадцати футов, — который Годфри поднимал над головой, не встречал никакого препятствия. Значит, „потолок“ находился на неопределенной высоте. Предстояло еще установить, как далеко простирается пустота. Но заняться этим можно будет позднее — вопрос не из срочных.

Весь день незаметно прошел в работе. Годфри и Тартелетт настолько устали, что им показалось великолепным ложе из сухой травы, к счастью, заготовленной впрок в большом количестве. Но из-за нее пришлось вступить в борьбу с курами, пожелавшими устроить себе насест внутри того же дупла. Ничего не оставалось, как наломать веток и загородить ими вход, подыскав для курятника более подходящее место — в дупле другого дерева. К счастью, ни бараны, ни козы, ни агути не испытывали подобного искушения. Домашним животным нравилось пастись на воле, и они даже не пытались переступить установленный барьер. Забор из сухих веток кустарника не стал бы для них преградой.