Тайна масонской ложи - Гонсало Гинер

Поскольку Уилмор по-прежнему упорно отказывался признать себя виновным, инквизиторы — после очередного осмотра обвиняемого врачом — решили подвергнуть Уилмора пытке на дыбе.

Ему завели руки за спину и туго обвязали запястья уже другими веревками. Затем его при помощи системы шкивов стали поднимать на этих веревках и, когда он оказался уже у самого потолка, вдруг ослабили веревки, отчего он рухнул вниз, но, так и не долетев до пола, снова повис на вновь натянувшихся веревках. Такой рывок причинил Уилмору невыносимую боль в вывихнутых плечах и в спине, и он не смог удержаться от пронзительного вопля.

Епископ Перес Прадо сделал знак судебным исполнителям больше не подвергать Уилмора такой пытке, потому что, по мнению врача, она была слишком опасной для жизни обвиняемого, и приказал им отвести англичанина в его камеру. Епископ был крайне недоволен тем, что даже при помощи жестоких пыток так и не удалось добиться требуемых результатов.

Когда обвиняемого увели, главный инквизитор задержался в комнате пыток еще на несколько минут, чтобы обменяться впечатлениями с человеком, скрывавшим свое лицо под капюшоном.

— Отец Раваго, уверяю вас, мы на этом не остановимся! Мы будем продолжать добиваться от него признания, пусть даже нам и придется использовать более жестокие методы. Я сдержу свое слово и заставлю его заговорить!

Исповедник короля Фердинанда VI предпочел во время пыток не открывать свое лицо. Он не хотел, ни чтобы Уилмор его узнал, ни, тем более, чтобы тому стало известно, что он, Раваго, причастен вместе с маркизом де ла Энсенадой к его разоблачению и аресту. Уилмор мог догадаться, что помог им в этом соглядатай, которого удалось внедрить в масонскую ложу «Три цветка лилии», — граф де Вальмохада.

Несколько месяцев назад Раваго по поручению короля Фердинанда составил докладную записку об обществе масонов, на основании которой впоследствии и вышел указ о запрещении этого общества. В записке королевский исповедник напомнил монарху о булле Папы Римского Климента XII и о постановлении, изданном нынешним понтификом Бенедиктом XIV. Оба эти документа категорически запрещали католикам вступать в масонское общество и участвовать в его собраниях и других мероприятиях, угрожая отлучением от церкви всем тем, кто нарушит данный запрет. Кроме религиозных аспектов в подготовленной отцом Раваго докладной записке делался акцент на опасности, которые могло представлять общество масонов для государства в силу того, что оно было тайным и скрывало конечные цели своей деятельности. Если учесть, что в это общество вступили видные военачальники и представители сферы культуры и права, — как, например, молодой адвокат Кампоманес и пользующийся большим влиянием Хосе Моньино, — то невольно возникал вопрос, что же могло объединить этих высокообразованных людей, кроме как некая амбициозная и тайная цель. И в самом деле, цель, которой пытались достичь и при этом держали в тайне масоны, не могла быть малозначительной, потому что в наказание тем, кто выдал их тайны, отрезали язык и вырывали сердце. Раваго пришел к выводу, что вступившие в общество масонов высокопоставленные военачальники и выдающиеся деятели культуры наверняка замахиваются на что-то нешуточное, и этим объясняется их скрытность. Раваго считал, что масоны стремятся не только уничтожить католицизм и подорвать основы государственного строя в европейских странах, но совсем по-другому организовать человеческое общество, сделать его свободным от религиозного воздействия. Подобная революционная деятельность масонов была направлена против существующих органов государственной власти.

Доводы Раваго убедили короля Фердинанда в реальности существования угрозы для монархии со стороны масонов, тем более что он знал, какую большую роль сыграло масонство в становлении парламентаризма в Англии. Там в двух палатах парламента — палате лордов и палате общин — обсуждались и решались вопросы законодательства и управления государством — то есть вопросы, испокон веку относившиеся исключительно к компетенции монарха. Поэтому король принял твердое решение издать указ о запрещении масонства и поручить инквизиции проследить за претворением этого указа в жизнь.

— Я очень разочарован, почтенный друг мой, — сказал королевский исповедник главному инквизитору. — Реализация наших намерений по обезвреживанию этой бесовской организации, выявлению ее целей и установлению местонахождения ее членов, очевидно, займет гораздо больше времени, чем мне хотелось бы. И хотя нам, к счастью, удалось схватить их главаря, это, похоже, мало что дало. Достаточно вспомнить о жутком убийстве нашего уважаемого отца Кастро. У меня есть основания подозревать в причастности к этому убийству масонов.

— Возможно, вы и правы, отец Раваго, но вы, наверное, все же согласитесь со мной, что уже сам факт заключения в тюрьму их Великого магистра послужит хорошим уроком для остальных масонов и задержит разрастание этой секты — пусть даже и не подтвердится их причастность к смерти Кастро.

— Я чувствую в ваших словах стремление остановиться на достигнутом, а потому хочу, чтобы вы знали: я не соглашусь ни на малейшее отклонение от наших первоначальных планов. — Лицо Раваго стало еще более суровым. — То, чего мы добились арестом Уилмора, — просто мелочь по сравнению с необходимостью заполучить текст конституции и регламента общества масонов. Именно на это мы должны направить наши усилия, а не надеяться, что арест одного человека поможет нам решить проблему масонов. — Раваго поднялся со стула с явным намерением покинуть это помещение. Он уже потерял интерес к дальнейшему разговору, хотя ему и хотелось узнать, какие новые методы допроса собирается применить Перес Прадо и когда он рассчитывает получить хоть какие-то результаты. — Постарайтесь, чтобы он заговорил еще до того, как мы с вами снова встретимся. Мне необходимо доложить нашему монарху о ходе расследования, и, как мне кажется, вы не хотели бы, чтобы король усомнился в ваших способностях.

— Отец Раваго, прошу вас не сомневаться в том, что мои цели совпадают с вашими, как и с целями короля. Я ни в коем случае не прекращу своих попыток заставить Уилмора заговорить. Можете быть спокойны: я немедленно поставлю вас в известность, если мне удастся выбить из него какие-либо сведения об убийстве Кастро или же любую другую информацию, которая нас с вами интересует.

Недавно отстроенная арена для корриды находилась на улице Алькала — одной стороной она примыкала к дворцу Буэн-Ретиро, а другой — к широкому полю.

Мадридский люд еще никогда не видывал такого большого круглого здания, предназначенного исключительно для корриды, потому как бой быков в Испании обычно проходил прямо на центральных площадях городов и поселков.

То ли в силу привлекательной новизны этого сооружения, то ли просто из-за неуемного желания посмотреть на само представление на корриду стеклось огромное количество людей самых разных сословий и социальных групп. Представление должны были давать два раза — утром и под вечер.

Мария Эмилия Сальвадорес уговорила своего поклонника Хоакина Тревелеса сходить на вечернее представление, потому что эти представления, как правило, были интереснее утренних. А еще она убедила присоединиться к ним свою подругу графиню де Бенавенте, которая, как это частенько бывало, прихватила с собой кавалера, но, конечно же, не своего мужа, а нового поклонника. Он, как и многие другие мужчины до него, пытался ухаживать за графиней, не имея при этом никаких шансов добиться от нее ничего, кроме участия в этой игре в ухаживание — без каких-либо последствий.

Мария Эмилия успешно отразила все доводы Хоакина, пытавшегося отговорить ее от посещения боя быков: он пытался доказать ей, что, поскольку это последняя коррида в сезоне, быки на ней будут далеко не самые лучшие; что сильная июльская жара отнюдь не способствует подобным развлечениям; что они вряд ли найдут для себя что-то интересное в жалком зрелище, когда вялые пикадоры будут пытаться расшевелить не менее вялых бычков. Однако Мария Эмилия приласкалась к Хоакину, и все его доводы тут же растаяли как по мановению волшебной палочки.

Они вчетвером уселись в одном из первых рядов и приготовились смотреть на выход уже восьмого по счету быка, которого вот-вот должны были выпустить на арену. Вокруг них сидели самые известные политические и религиозные деятели Мадрида.

Пока действо еще не началось, Мария Эмилия украдкой рассматривала свою подругу Фаустину. Несмотря на восьмой месяц беременности, графиня оставалась все такой же красивой и привлекательной. А еще она очень удачно подобрала для этого вечера одежду: юбка из красного шелка и верхнее платье с вышивкой золотыми нитками были как раз под стать нарядам тореро и пикадоров. Фаустина невольно привлекала к себе внимание всех окружающих женщин — и уж тем более своего ухажера, который, похоже, был от этой женщины просто без ума.