Буддизм - Леонид Сурженко

Буддийскую литературу можно разделить на три достаточно чётко разграниченных раздела. Это, в первых, доктринальная литература, предназначенная для всех буддистов в целом. В ней очерчены основные черты буддийского учения, которые должен знать как буддист-монах, так и буддист-мирянин. В канонической литературе этот раздел представлен Сутра-питакой. Во вторых, это специальные буддийские психотехники и йогические практики, которые должны предназначались для достижения особых состояний сознания. Только в подобных состояниях и возможно было обрести понимание, ибо в обычном своём состоянии человеческое сознание слишком слабо и мятежно для усвоения истины. Первоначально эти психотехники открывались лишь монахам, однако со временем их стали практиковать и многие миряне. В наше время буддийские и йогические практики не являются секретом ни для кого. Каждый, кто найдёт в себе терпение покопаться в библиотеке или Интернете, может обнаружить множество руководств по медитации или йоге. Другое дело, что осваивать эти упражнения самостоятельно, без помощи опытного учителя большей частью бесполезно, а иногда и опасно. Этот раздел в буддийском каноне представлен Винная-питакой. И, наконец, в третьих, буддийская литература представлена философскими трудами. На этом, третьем разделе, представленном в каноне Абхидхарма-питакой, мы остановимся подробнее. Ибо именно на поле философии вклад буддизма в мировую культуру огромен.

Дело в том, что, в отличие от христианства, буддийские философы не были так сильно привязаны к канонам учения, как их христианские собратья. Покидая этот мир, Будда завещал своим ученикам никогда не размениваться на мелочи, следуя не букве, но духу Учения. И, надо сказать, этот его завет ученики восприняли всем сердцем. Не случайно слово «секта» в буддийском понимании не имеет того негативного смысла, который вкладывают в это слово христиане. Секта для буддиста – это не ересь и не раскольничество, это всего лишь один из вариантов буддийской практики. Чем больше сект, тем больше возможностей для раскрытия своего потенциала.

Причём наблюдался такой интересный феномен, что многие философские труды буддийских авторов только косвенно касались сути буддийского учения, а иногда и не соприкасались с ним вовсе. Темы, которые интересовали буддистов, были самыми различными: и социальная жизнь человека, и его здоровье, и устройство общества, и модель мира, и вопросы, которые близки современной науке. Буддисты, в отличие от своего учителя, стремились объяснить всё, объять необъятное. И нельзя сказать, чтобы с этой задачей они не справились. Ибо именно буддийское учение поражает своей целостностью, всеохватностью, широтой и грандиозностью картины мира. Не случайно многие философские категории и понятия Западом заимствовались именно из буддийских концепций.

Однако кроме перечисленных категорий книг, существовала ещё одна обширнейшая категория, которую нельзя было отнести ни к практике, ни к философии буддизма, ни к его доктрине. Речь идёт о многочисленных произведениях народного творчества, маленьких повестях, рассказах, записанных сказаниях, имеющих прямое отношение к буддизму. Так, в Китае во времена распространения буддизма были чрезвычайно популярны маленькие рассказики, так называемые сяошо. В этих рассказиках повествуется о жизни буддийских святых и простых людей, об эпизодах из их жизни, о необычайных вещах, происходящих с самыми разными людьми: чиновниками, селянами, воинами, купцами, императорами… Сяошо интересны, прежде всего, тем, что в них нашёл отражения так называемый «народный буддизм», то есть та повседневная жизнь, которую вели простые миряне-буддисты, и их представления о сути буддийского учения.

А представления эти были зачастую очень далеки от учения классического буддизма. Так, в народных верованиях китайцев наличие у человека неизменяемой души не подвергалось сомнению, в то время как ученые буддисты утверждали, что никакой вечной и неизменяемой души быть не может, ибо всё сущее – ничто иное, как определённое скопление дхарм. Это и понятно: до прихода в Китай буддизма космологические представления этого региона уже имели многовековую историю, и кардинально изменить свои представления о сокровеннейших вещах, впитанных с молоком матери и завещанных многочисленными поколениями предков, было немыслимо. Китайцы и не отказались от своей традиции: просто немного «подправили» буддийское учение, унифицировав его с традиционными верованиями. Благо, буддийское учение всегда славилось огромной гибкостью и приспособляемостью к различным условиям. Очень возможно, что займи буддийские проповедники более жесткую позицию, и их проповеди не нашли бы такого широкого отклика в сердцах миллионов китайцев…

Так же, как и в «народном» христианстве, буддисты-миряне больше полагались на молитвы и поклонение богам, чем на моральное совершенствование и изучение священных писаний. Тем более что зачастую мирянин просто не понимал смысла написанных далеко не простым языком сутр, а уж постигать тонкости различных йогических практик и вовсе у него не было ни возможности, ни желания. Не удивительно, что вскоре различным «священным» вещам стали приписывать необычайные свойства: они исцеляли, помогали, карали, учили…

Загадочное понятие «карма» в представлении обычных верующих практически не отличалось от близких нашему менталитету понятий «судьба», «удел», «доля». Безличный закон кармы превратился в некое подобие высшего суда, где каждому воздают по заслугам. В этом отношении народные буддийские представления очень близки представлениям западных народов. Точно так же, как близки нам представления китайцев о Страшном суде, который состоится после смерти человека. Причём в сяошо сцены посмертного суда описываются так подробно, как будто сам автор был их свидетелем: «… Чжао Тай направился в город, прошёл двустворчатые ворота и очутился перед чёрным строением этак в несколько тысяч этажей. Мужчин и женщин, старых и малых было там тоже несколько тысяч. Они стояли рядами, и служки одевали их в чёрные одежды. Пять или шесть служек записывали имя и фамилию каждого для представления в соответствующее ведомство. Имя Тай было тринадцатым в списке. Вдруг несколько мужчин и женщин, а вместе с ними и Чжао Тай, все разом двинулись вперёд. Глава ведомства сидел, обратясь лицом к западу. Он бегло сверил списки, и Чжао Тая отправили на юг через чёрные ворота.

Человек в тёмно-красных одеждах сидел у большого здания и по очереди вызывал людей. Он вопрошал Чжао Тая о содеянном при жизни:

– Какие ты содеял преступления и совершил благодеяния? И посмотрим, правду ли ты скажешь? Среди людей постоянно находятся наши представители от Шести отделов. Они по пунктам записывают всё доброе и дурное. И упущений не может быть никаких!»

Такой вот суд, больше напоминающий обычную мирскую чиновничью волокиту, чем нечто потустороннее. Впрочем, процесс упрощения, «приземления» религиозных знаний характерен для любой массовой религии. Не всем дано постигнуть глубины буддийских откровений, не всем дано понять тонкие христианские откровения. Однако буддийские народные представления отличаются от христианских тем, что в популярном буддизме загробный мир бюрократизирован до невозможности. Небесные слуги не могут и шагу вступить, чтобы не заглянуть в свои инструкции и письменные указания. Впрочем, этот факт легко объясним самим бытом древних китайцев: китайское государство всегда было сильно бюрократизировано, ибо роль государства в жизни китайцев была просто огромной.

Довольно любопытной представляется религиозная практика в представлении простого мирянина: «Увидев Чжи-да, господин приосанился и сурово спросил:

– Человек, ушедший в монахи! Почему у тебя так много грехов?!

– С тех пор, как я стал сведущ в Законе, мне не приходится помышлять о грехе, – возразил Чжи-да.

– А обеты почитывать Вы не перестали? – спросил господин.

– К принятию монашеского сана я воистину все обеты заучил наизусть. Последнее время я постоянно исполняю на молебнах обязанности вращающего сутру. Поэтому и перестал читать обеты, – отвечал Чжи-да.

– Если шрамана не читает обеты, разве же это не преступление?! Ну, а сутру Вы можете прочитать? – продолжал допытываться господин.

Чжи-да начал было читать Сутру цветка закона, но произвёл лишь троекратный повтор и замолк. Знатный господин приказал слугам, доставившим Чжи-да:

– Отведите его прямиком в землю преступников! Но не смейте мучить слишком жестоко!»

Так и православные батюшки зачастую сводят исповедь своей паствы к сакраментальной фразе Отелло: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?». Вот уж воистину нет ничего нового под луной!

Понятия об аде, кстати, также практически идентичны как в представлении простого буддиста, так и в представлении простого христианина. Действительно, кроме пряника, коим представляется в буддизме блаженство в Нирване, а в христианстве – райская жизнь, должен быть и кнут. Вот в отношении кнута и буддисты постарались даже больше, чем их христианские собратья. Буддийские представления об аде действительно ужасны. Великому Данте надо было бы почитать китайские сяошо, описывающие адские муки, и думаю, «Божественная комедия» получилась бы гораздо более впечатляющей. Вот типичный образчик «адских мук» в представлении древнего китайца буддийской ориентации: «Путь их пролегал через города, и города эти были земным адом. Народу там было великое множество, и каждому воздавалось за прегрешения. Были там сторожевые псы, кусающие людей куда не попадя. Куски живой плоти были рассеяны по земле, пропитанной потоками крови. Ещё были там птицы с клювами, как острые копья. Они с лёту вонзали свою клювы, и в кровь людей проникал яд. Птицы то влетали людям в рот, то снаружи клевали их тела. Те уворачивались и истошно вопили, а их кости и мышцы падали на землю». Не удивительно, что, наслушавшись таких кошмарных историй, неискушённый в различных религиозных доктринах человек в ужасе воскликнет: а как же мне избежать такой страшной участи?! Вот тут – то и начиналась проповедь буддийского учения и мораль: следуй великому Закону Будды – и обретёшь заслуги, которые позволят тебе не попасть в ад… Причём не будет преувеличением предположение, что большинство простых китайцев принимали буддизм вовсе не из-за его прекрасного учения, но из-за страха перед адскими муками, которыми в изобилии устрашали паству буддийские проповедники.