Развод (СИ) - Малиновская Маша

— А тебе какая разница, я понять не могу? — бросаю ему сердито. — Ты бы не отвлекался от своей новой поварши, она вон вполне не прочь была бы, чтобы ты был немного внимательнее и отзывчивее!

— Ира!

— Что Ира? — меня начинает трясти. — Чем тебе так Сабуров не угодил, скажи? И даже если бы между нами было что-то большее! Ну, Гордей? Ты ведь себе не отказываешь в милом обещании. А может, и раньше не отказывал?!

— Это неправда! Я всегда был тебе верен, Ирина. Тут другое! Если… если тебе кто-то нужен, то пусть это будет не Сабур.

— Да что с ним не так?

Гордей внезапно замолкает. Смотрит напряжённо. Сначала прячет руки в карманы, потом высовывает их, трогает волосы.

Он нервничает. Сомневается — я вижу это.

И я больше не намерена оставаться в неведении.

— Что между вами произошло? — говорю тише и делаю шаг к нему ближе. — Я и не собиралась быть с ним ещё в каком-либо смысле, кроме работы. Но я хочу знать причину такой твоей реакции, Гордей.

Гордей молчит. Делает несколько шагов к высокому окну и замирает, всматриваясь в ночной город.

— Ты же в курсе, что я встречался с Ритой. Любил её. Но она ушла, предпочла мне другого.

То, что это “что-то” связано не только с Сабуровым, но и с Ритой, становится горьким и неприятным сюрпризом. Какую-то долю секунды я даже хочу прервать его и уйти. Сомневаюсь, что хочу узнать всё дальше. Чутьё подсказывает, что не стоит. Что не нужно мне это. И что Гордей, возможно, не просто так не говорил.

И эти слова Риты о том, что я “многого не знаю”.

— Помню, — отвечаю максимально нейтрально, всё же решив, что пора всё узнать. — Хочешь сказать, что это и есть ваша история с Сабуром? Рита ушла к нему и на этом ваша дружба сломалась?

— Нет, качает головой Гордей. Всё намного сложнее, Ира.

Glava 28

— Продолжай, — говорю, ощущая, как мышцы во всём теле каменеют.

Внезапно Гордей подаётся ко мне, его пылкий взгляд обжигает.

— Зачем тебе знать всё это, Ира? — заключает моё лицо в ладони, но тут же их убирает, осознавая, что это сейчас лишнее. — Зачем? Это всё в прошлом. Не имеет значения. Давно не имеет. Это всё стало неважным ещё тогда, поверь.

— Продолжай, — настаиваю дрожащим голосом и чувствую, как глаза начинает печь. — Я хочу всё знать. Поэтому продолжай, Гордей.

Он сглатывает и отступает. Смотрит с сожалением несколько секунд.

— Рита нашла мужика старше, богаче и успешнее, — голос его ровный, даже немного отстранённый, будто рассказывает он чужую, не касающуюся его историю. — Было обидно. Даже больно. Но так бывает. Однако, уже скоро он выставил её, и она прибежала обратно.

— И ты её принял?

— Нет, конечно. Хотя хотелось. Но это был слишком болезненный удар по моему самолюбию. Рита решила уколоть побольнее за это ещё раз и на одной из вечеринок подкатила к Сабуру.

— Он ведь был твоим лучшим другом. Неужели понятия чести для него и тогда не существовало?

— Существовало, — пожимает плечами Гордей. — И да, мы были не просто приятелями, мы были лучшими друзьями. В тот вечер Сабур был пьян. В стельку. А Рита умеет сделать так, что потом не понимаешь, как вообще попался в её сети.

Тут он прав, я вынуждена согласиться. Ведь я тоже попала в её сети.

— Вы не поделили женщину в юности. Ваша дружба сломалась, но… я-то тут причём, Гордей? Давай честно…

— Да, Ира, мы не поделили женщину, — он смотрит так, будто в душу заглядывает. Мне хочется закрыться, обнять себя руками. — Только речь не о Маргарите.

… Двенадцать лет назад…

— Ты закончил финальную часть диплома? — Саб разваливается в кресле и глубоко затягивается сигаретным дымом.

— Почти, — захлопываю ноутбук и тру глаза. В последнее время они устают очень быстро, наверное, пора бы к окулисту. Мать говорит, у нас в роду зрение ещё в школе у большинства уже в минусах. — Осталось список литературы подогнать и можно на предварительную лицензию Макарову отдавать.

— А я уже всё, — прикрывает глаза. — Кайф такой. Свобода почти.

— Ключевое слово “почти”. Ещё защита.

— Да и хер на неё. Справимся. Пять лет оттарахтели, Гордей, осталось зафиналисть.

Было бы ещё всё так просто, как он рисует. Комиссия у нас на дипломе в июне не дай Боже. И Кравцов, и Лыкова, и Терентьев — самые злобные псы универа.

— Надо готовиться, — вздыхаю. Реально уже хочется быстрее закончить. Год напряжный капец.

— Четыре месяца впереди, успею, — Сабур выпускает дым кольцами. — Сейчас на неделе съезжу к своим, а потом… потом к ней подкачу.

— Ты про ту девчонку с первого курса? — Саб про неё мне все уши прожужжал уже. — Она же русская.

— Уверен, батя даст добро. Убеждать буду. Да и, кажется мне, и наша кровь в ней есть. Тёмненькая, глаза цвета ночи.

— Красивая.

— И не только, — Сабуров садится и мечтательно уставляется в окно. — Идеальная. Не шлюха, не таскается ни с кем. Учится. Я узнавал. Одевается прилично, как и пристало девушке. Она мне подходит, Гордей. Я, блин, влюбился.

— Да уж вижу. Ты же запугал всех в универе, чтобы в её сторону и не смотрели. Только сам почему-то не подкатываешь.

— Момент удобный выжидаю. Чтобы раз — и моя. Всё.

— Доучиться хоть дай, — усмехаюсь. — Она же первый курс ещё даже не окончила.

— Ой, да надо ей оно, — отмахивается и снова разваливается в кресле. — Я ей такую жизнь предложу, что сама не захочет учиться. Я никому и глчнуть на неё не позволю. Детей мне нарожает. Только моя будет.

…

Дышать становится тяжело. Сердце бьётся гулко и даже как-то болезненно. Части паззла начинают сползаться, но в общей картине ещё много дыр.

И я слушаю дальше.

— А потом он переспал с Ритой, — Гордей смотрит куда угодно, только не на меня. — Я был так зол, так обижен, внутри всё кипело. Как он посмел? Мне казалось, что ничего не могло оправдать его предательства. Ни то, что был пьян, ни то, что Рита по факту была шлюхой. И я решил… решил испортить его возлюбленную. Успеть до него. Сломать его мечту в отместку. Потому что знал, что Сабуров и пальцем тогда не коснётся этой девушки.

Силы заканчиваются. Ложь, что все эти годы окружала меня, липнет отвратными пластами. Стыдно за свою наивность, за свою доверчивость. Хочется умолять его замолчать, но я мазохистически продолжаю внимать каждому слову.

— Этой девушкой была ты, Ирина, — контрольный в сердце, и я больше не могу сдержать слёз, что начинают течь по щекам.

— Та встреча в парке… — мой голос дрожит.

— Была задуманной частью плана мести, — ответ как хлёсткая пощёчина.

— Наш первый поцелуй на колесе обозрения…

— Тоже.

— Наша… — бронхи сводит судорогой, говорить получается с трудом, — наша первая ночь…

Он молчит в ответ. Молчит. С согласием молчит.

Так больно.

Столько лжи…

— Ты поступил очень жестоко, — шепчу, глядя ему в глаза. — Я даже могу понять, почему с Сабуровым. Но как же я, Гордей? Я ведь в этой истории совершенно посторонний человек… И… дальше. Наш брак. Развод, на который ты так легко согласился. Дочь… Это всё затянувшаяся месть?

— Нет, Ира! — Гордей снова делает ко мне шаг, но я отступаю. Его близость причиняет боль. — Конечно, нет. Едва ты стала моей, в ту самую ночь в деревянном домике у прудов, я понял, что влюбился. Смотрел на тебя спящую, обнажённую, и понимал, как глубоко ты ввертелась в меня и в моё сердце. Что это была уже совсем не месть. Никому и ни за что я не готов был отдать тебя. Клянусь, Ира.

Как странно, что мы в уборной до сих пор одни. Будто какое-то магнитное поле окутало и никого не впускает. Но даже если бы кто и вошёл, вряд ли бы мы уже смогли замолчать. Слишком жгут его признания. Обоих нас жгут.

— Почему ты не рассказал мне правду?

— Я боялся. Знаю, трус, Ира, но я боялся, что ты уйдёшь. Поэтому не сказал сразу, а потом… зачем? У нас была семья, ты была счастлива, я тоже. Потом родилась Вика. Мои признания бы всё испортили.