Нить неизбежности - Сергей Юрьев

Реальность, в которой мы пребываем, может быть просто сном богов, но и любая вера вполне может оказаться грёзами чьего-то сознания. Можно одновременно быть агностиком и принадлежать к какой-либо религиозной конфессии. Просто надо осознать простую вещь: сфера разума и постулаты веры могут существовать параллельно, они не пересекаются и объективно не могут друг другу противоречить. В результате развития научного знания сфера разума постоянно расширяется, но она не достигла и не может достигнуть сферы божественного. Но сфера божественного порой сама вторгается в сферу разума и оставляет в ней нетленные следы. Наверняка среди наших знаний, представлений, иллюзий есть нечто, имеющее сакральные корни. Но едва ли возможно, по крайней мере, в этом мире и в этой жизни, выделить в громадной массе информации крупицы Истины. Впрочем, если бы такая возможность существовала, это настолько облегчило бы человеческую жизнь, что она стала бы невозможной.

Гай Претто, статья «Философия, данная нам в ощущении», альманах «Любомудрие», Равенни — 2966 г.

Документ 3

Обьеснительная записка

Я, рядовой втарой роты трицать седьмой атдельной бригады Внутринней Стражи Арсен Верба шестого синтября сиго года нахадился на посту. Караулил то что за забором хоть там ничиго и не было. В два часа ночи обнаружил что над серединой охроняимого объекта висит какое-то облако. Оно было чёрным, но блестело. Я не скамандовал стой кто идёт потому что никто ни шол, а оно само поевилось. Я начал стрилять потому что хател дать сигнал. А потом в яму упали какие-то штуки а ето пропало. Я тогда прикратил огонь а потом прибижал господин унтер-офицер и стал ругаца. Но потом сказал что я действавал правильно.

Рядовой Верба.

Документ 4

В 1876 г. от основания Ромы конунгаты Копенхальм, Стогхальм, Гельсигхомм, Мальмеборг и Тройнхайм заключили между собой военный союз с целью отражения предполагаемой агрессии со стороны Ромейской Империи. Но поскольку своих сил для эффективного сопротивления девяти ромейским легионам, выдвинувшимся к их границам, явно не хватало, конунги обратились за военной помощью в Новаград. Посадник Никола Хорь потребовал в обмен прекращения захватов торговых судов, в том числе и ромейских, в Варяжском море, идущих с товарами в Гардарику и обратно. После того как в крепости Кронхель был подписан соответствующий договор, ромеи отказались от вторжения, поскольку изначально преследовали цель прекращения морского пиратства.

Впрочем, до сих пор в некоторых исторических монографиях продолжает упоминаться версия о том, что вторжение предотвратили галльские маги, наславшие на ромейские войска морок. Живучесть этой легенды объясняется тем, что в её пользу свидетельствуют некоторые ромейские источники. Например, военный трибун Бронзового легиона Секст Конус пишет в своих мемуарах: «Перед рассветом первая когорта выдвинулась вперёд, чтобы занять господствующую высоту и произвести разведку боем. Но когда взошло солнце, легионы, готовые ступить на территорию врага, обнаружили, что прямо за пограничными камнями плещется море, а передовая когорта теснится на острове, и на неё прямо из воды наступают ватаги варваров».

Различные источники приводят несколько примеров подобных явлений, произошедших в период присоединения провинции Галлия к Ромейской Империи, но при более детальном изучении любому историческому факту, связанному с подобного рода легендами, находится вполне естественное объяснение, не связанное ни с какой мистикой. Что касается ромейских свидетельств, то вполне понятно, что полководцам и прочим должностным лицам Империи было гораздо удобнее объяснить провалы тех или иных своих действий магией и колдовством противной стороны».

Май Катулл, статья «Факторы исторического забвения» в ж-ле «Архивный вестник» № 7 за 2971 г., Рома-Равенни.

Документ 5

Ты всю свою недолгую, но стремительную жизнь жаждал личной свободы. Теперь твоя мечта сбылась — ты свободен! Ты всегда хотел свободы для своей многострадальной родины, Прекрасной Галлии. Может быть, там, где сейчас пребывает твоя бессмертная душа, Галлия свободна, и наши люди не сидят в Ромейском Союзном Сенате. Ты всегда придерживался принципа — свобода или смерть, и теперь ты наконец понял: свобода и смерть — одно и то же. Спи спокойно, дорогой товарищ. Ты получил то, чего так хотел. Когда-нибудь все мы, кто нехотя, а кто и с радостью, обязательно последуем за тобой.

Речь народного поэта Галлии Конде ле Бра на немноголюдном траурном митинге, посвящённом погребению Ромена Кариса, одного из руководителей военного крыла общественного движения «Свободная Галлия».

Глава 6

8 сентября, 11 ч.20 мин., 93 версты северо-восточнее Пантики.

— Ну и где же погоня? — поинтересовался Онисим, оглядываясь назад, на ленту щербатой, с выбоинами в асфальте, дороги, по которой неторопливо двигались два размалёванных фургона для семейного дикого отдыха. — Брат Ипат, ты погоню обещал. Где?!

— Это была шутка, брат Онисим, — как ни в чём не бывало отозвался Ипат, прибавляя газу на повороте. — Меня с тех пор, как мы со стенки слезли, пробило на хи-хи — до сих пор никак не отпустит. А к машине этой я давно присмотрелся. Этот катафалк уже полгода на обочине стоял. Наверное, хозяин бросил, чтобы за свалку не платить.

Ипат с явным наслаждением крутил баранку здоровой рукой и гнал облезлую развалюху с лысой резиной со скоростью, явно неприемлемой ни для этой машины, ни для этой дороги. Встречный ветер, врываясь в салон сквозь пробоину в лобовом стекле, забавлялся его нечёсаной длинной шевелюрой, и теперь невозможно было поверить, что этот лихой рыжий парень в ядовито-жёлтой футболке и драных парусиновых штанах ещё вчера носил чёрное монашеское рубище.

— Сковырнуться не боишься? — участливо поинтересовался Онисим, придержав не запирающуюся дверцу, чтобы не так сильно гремела на колдобинах.

— Слонов бояться — в цирк не ходить! — Бывший монах хищно оскалился, вписывая транспортное средство в очередной поворот. — А вот тебе разве не любопытно, как нас там встретят?

— Там — это где?

— В Караганде! На том свете, дружище. Не интересно?

— Знаешь… Наверное, я там уже был. — Онисиму вдруг показалось, что в чудом сохранившемся зеркале заднего обзора промелькнул всё тот же островок на болоте, увенчанный сосной. — Может быть, я там даже родился.

— Ну конечно! — Ипат с некоторым беспокойством оглянулся на него, оставив без внимания колдобину, на которой машина подпрыгнула так, что в ней что-то хрустнуло. — Ну конечно. Тяжёлое детство, кирпичи вместо кубиков, и далее — строем по жизни. Единственная любовь — это любовь к Родине. И что тебе не нравится? А я вот как думаю: в том, чтобы жизнь положить во имя чего-то, смысла ничуть не меньше, чем просто в сытой, долгой и счастливой жизни. Не знаю точно — больше ли, но то, что не меньше, — это точно. А если уж так вышло, что тебе ничто не дорого и ничто не свято, значит, надо искать. Искать хоть чего-нибудь — богатства, славы, любви, знаний, красивой жизни или красивой смерти. Отчаянье — великий грех. Что бы там с тобой ни сделали, как бы тебя ни подставили, отчаянье твоё — не беда, а вина, твоя вина, и только ты сам можешь с этим справиться. Может быть, если бы ты остался в монастыре, тебя бы и вытащили, в порядок привели. Но это была бы не твоя заслуга — ты должен сам. Понимаешь — должен!

— Никому я ничего…

— Вот именно! Никому и ничего — только себе самому.

— А почему ты, расстрига несчастный, о грехе вдруг заговорил?

— Сказал бы проще: сам дурак! — Ипат умолк, прислушиваясь к рёву двигателя, который вдруг начал подкашливать. — Ну всё. Кажись, приехали.

Не доехав сотни аршин до синего указателя «Ст. Доля — 40 вёрст», машина остановилась, прижавшись к высокому бетонному бордюру, отгородившему дорогу от глубокого оврага, поросшего густым кустарником.

— Всё, бензин кончился, — сообщил Ипат. — Давай спихнём колымагу вниз, а дальше пешком.

— Сорок вёрст?

— Пятнадцать. Напрямки пойдём. Огородами.

Они вышли из машины, прокатили её до ближайшего пролома в ограждении и благополучно сковырнули вниз. Заросли на дне оврага сомкнулись над серым обшарпанным кузовом, укрыв её от постороннего взгляда надёжнее бездны вод.

— О, горе нам! — театрально схватившись за голову, вскричал Ипат.

— Что такое? — Онисим даже вздрогнул от неожиданности.

— Пакет с едой там остался. Но я туда не полезу. Лучше уж голодать буду.

Бывший монах и бывший поручик с тоской посмотрели туда, где сгинули хлебный каравай, кольцо копчёной колбасы фунта на полтора и двухлитровая пластиковая бутыль с минеральной водой — время как раз приближалось к обеденному, а если учесть, что пришлось обойтись и без завтрака…