Сумрачная дама - Морелли Лаура

Эдит прочитала заголовок: «Сегодня в плену у немцев 120 000 поляков».

Ее мысли невольно вернулись к Генриху. Прибыл ли он уже в Польшу? Участвовал ли он в этой громадной операции по захвату в плен поляков по всей стране?

Она машинально повернулась и выглянула в окно машины, как будто оттуда могла мельком увидеть его. Но людей снаружи не было, лишь бесконечные пологие холмы с чуть подернутыми осенней желтизной деревьями. На одном из огромных полей умирали сотни подсолнухов. Они в последний раз повернули лица к солнцу, и теперь их стебли покосились и попадали, а тяжелые цветочные головки поникли и потемнели, разбрасывая по полю семена.

– Вы встречали… тут… сопротивление? – осторожно спросила Эдит.

– Кого, поляков? – переспросил юный водитель и пожал плечами. – Конечно. Их там полно. Домашняя армия[33]. Народное ополчение. Иногда просто рьяные крестьяне с ружьями. Поэтому мы это все и носим, – сказал он и постучал по своей металлической каске. После чего оглянулся, еще на мгновение выпустив из виду дорогу. – Вы тут типа дама-куратор?

– Да, пожалуй, что-то вроде этого, – сказала Эдит, не в силах сдержать улыбку. Раньше ее так никто не называл. – Я скорее «дама-реставратор», чем куратор. Я реставрирую старые картины, возвращаю их к жизни.

Эдит хотелось бы побольше знать о Каетане Мюльмане – человеке, который приказал ей привезти ему лучшие из найденных в Пелькине работ. Должно быть, он у Партии на хорошем счету, иначе его не назначили бы на должность оберфюрера. Но за годы работы в музее Эдит поняла, что ответственные должности зачастую распределяются несправедливо, и его чин вовсе не обязательно означает, что он достаточно квалифицирован или разделяет ее профессиональные интересы. Она заранее была готова ему не доверять.

К тому времени, как машина подъехала ко входу еще одного огромного дома – не дворца, как в Пелькине, но все же большой частной резиденции, – был уже почти полдень. На усыпанной гравием подъездной аллее толпились нацистские солдаты и офицеры, стояла где-то дюжина бронированных машин и грузовиков. Эдит поднялась следом за военными по широкой лестнице к главному входу; картину она несла подмышкой, не желая ни на секунду с ней расставаться.

Солдаты повели Эдит по длинному коридору с высокими открытыми окнами по всей стене. Коридор вел в роскошный бальный зал, украшенный золоченой лепниной и мраморными статуями.

С противоположной стороны зала к ней вышел огромный мужчина.

– Герр доктор Мюльман, – один из солдат встал по стойке «смирно» и отдал честь огромному мужчине. С такими широкими плечами и квадратной челюстью он куда уместнее смотрелся бы на стадионе, а не в музейном кабинете.

– Фройляйн Бекер. Спасибо, что приехали, – сказал он с отчетливым австрийским акцентом. – Generaldirektor Бюхнер из Пинакотеки очень хорошо о вас отзывался. – Он протянул ей руку.

– Оберфюрер Мюльман, – произнесла она, удивленная слабым рукопожатием его влажной ладони.

– Пожалуйста, – поправил он, – зовите меня Кай. – Его губы вытянулись в тонкую улыбку. Несмотря на огромное телосложение, голос у Кая Мюльмана был мягкий. – Вы этого пока, может быть, и не понимаете, но вы уже внесли весомый вклад в наше общее дело. Вы сильно упростили мою работу с коллекцией Чарторыйских. – Он улыбнулся шире.

При упоминании князя и его жены Эдит почувствовала, как плечи ее расправляются, но сохранять твердость перед Каем Мюльманом было трудно. Он казался вежливым, умным и скромным человеком, а его австрийский акцент добавлял очарования. Она немного расслабилась.

У них за спинами солдаты заносили картины, которые под руководством Эдит были аккуратно завернуты в брезент. Она смотрела, как их ставят у стены.

– Я не знаю, могла ли поступить иначе, – сказала Эдит. – Моя карьера… моя жизнь… посвящена сохранению картин.

Удовлетворенный кивок.

– Слыхал. Я вас немного изучил. Университет с отличием! Единственная женщина, достигшая такого уровня. Я с вами еще не знаком, но уже вами горжусь.

Эдит невольно засмеялась.

– Спасибо.

– Итак, – сказал он, – мне любопытно, что за картину вы решили везти собственноручно. Я заметил, что все остальные привезли грузовиком, а эту вы охраняли лично.

– Я ее не охраняла, – поправила его Эдит. – Мне не выдали оружия, так что я сама не могла бы ее защитить. Я выбрала эту картину, потому что хочу лично убедиться, что с ней ничего не случится.

– Тогда я не в силах больше ждать. Давайте посмотрим, – сказал Кай.

Эдит следила за тем, как он осторожно развязывает бечевку, опоясывающую брезент, в который был завернут портрет Чечилии Галлерани руки да Винчи. Он положил картину на мраморную поверхность стола, а потом развернул. Несколько долгих молчаливых минут Эдит смотрела, как Каетан Мюльман наклонился, облокотившись ладонями о стол и рассматривал в мельчайших подробностях густо покрытую краской поверхность картины, живое выражение лица девушки, поворот ее головы и странное создание у нее на руках.

В конце концов он посмотрел на Эдит с широкой белозубой улыбкой и одобрительно кивнул.

– Я счастлив, что вы привезли этот шедевр напрямую мне. Тот факт, что вы решили охранять ценой жизни именно эту картину, указывает на ваш профессионализм.

Эдит видела в его глазах и слышала в его словах честность. Знание, что она – не единственный на всю Польшу специалист, понимающий важность этих работ, принесло ей некоторое облегчение.

– Я думаю, эта картина – первый современный портрет, – отважилась она сказать. – Да Винчи вышел за пределы традиционных правил изображения моделей в профиль или в виде идеализированных образов. Тут он изобразил фаворитку герцога такой, какой она, скорее всего, действительно была при жизни.

Эдит увидела, как Кай поднял бровь и еще раз, в свете этого наблюдения, рассмотрел картину. Потом он поднял глаза на нее.

– Вижу, вы будете ценным членом моей научной группы.

– Научной группы…

Кай кивнул.

– У меня уже есть группа специалистов в области искусства, она базируется в Варшаве. А сейчас я собираю команду, которая будет располагаться в Кракове и работать с югом. Мы будем… посещать… частные коллекции вроде той, которую вы уже видели. И церкви. Монастыри. Университеты.

У Эдит по спине пробежали мурашки. На этот раз она уже не так глупа.

– Вы забираете произведения искусства.

Кай поднял бровь.

– Мы сохраняем произведения искусства, имеющие высокую ценность для Рейха. Мы создаем каталог лучших произведений искусства Польши. Каталог будет представлен лично Фюреру: он, как вы знаете, интересуется историей искусства.

Эдит замолчала, обдумывая сказанное. Она уже несла ответственность за разграбление коллекции одной семьи, и даже, возможно, за их арест Гестапо. Неужели ее заставят снова это сделать? Есть ли у нее выбор? Если она откажется, что случится с ней? С отцом?

Будто бы прочитав ее мысли, Кай продолжил:

– Вашей задачей, фройляйн Бекер, будет разделение попадающих под наше попечение работ по трем категориям: первой, второй и третьей. «Wahl[34] III» представляет собой предметы представительского назначения: серебряные сервизы, керамика, ковры и все в таком роде. В категории «Wahl II» будут работы, которые, хоть и не стоят Рейха, все равно имеют хорошее качество; они будут подробно описаны и помещены на хранение. «Wahl I», лучшее, что мы отберем, будет отфотографировано, описано и сохранено со всей тщательностью. «Wahl I» будет представлять собой самые лучшие произведения из польских коллекций. Вне всякого сомнения, эта работа, – он провел кончиком пальца по резному краю золоченой рамы, и взгляд его упал на лицо Чечилии Галлерани, – возглавит список.

Эдит запротестовала:

– Но эти работы не принадлежат немецкому правительству. Они принадлежат музеям, церквям. Семьям… Князь Чарторыйский с женой…