Тайм-аут - Андрей Титов

Дыхание перехватывает, желудок сжимается и в первые мгновения меня едва не выворачивает. Чувствую, как кровь отливает от лица. Флора смотрит на меня так, словно увидела привидение. Спустя мгновение, она уже идет прочь.

— Флора, подожди! — я срываюсь с места. Флора начинает бежать. Метров через триста догоняю ее. — Флора, стой! Подожди, пожалуйста. Дай мне объясниться…

Я хватаю Флору за плечи. Одним сильным рывком она стряхивает мои руки с себя.

— Отстань! Оставь меня в покое! — кричит она, продолжая идти. Из глаз у нее текут слезы.

— Ну подожди же ты! Ты не правильно все поняла. Флора, пожалуйста, дай мне все объяснить. — она не сбавляет темпа. Я перестаю бежать. — Вот так все и закончится? — ору вслед.

Флора неожиданно останавливается. Я подхожу к ней. Флора поднимает заплаканные глаза.

— Дай мне объясниться. Пожалуйста.

— Не нужно ничего объяснять. — быстрым движением она вытирает щеки. — Ты мне ничем не обязан. Это я дура, я сама себе напридумывала, что нашла кого-то… кого-то настоящего. Я очень хотела тебя увидеть. Переживала, соответствую ли я уровню, достойна ли… А ты оказался… Ты просто… Никто. Ты никто, Стас. Я не хочу тебя видеть. Пожалуйста, не преследуй меня.

Флора быстрым шагом уходит от меня, я стою, словно вкопанный, смотрю как она исчезает. Навсегда.

Проходя мимо урны, Флора что-то выкидывает в нее. Я провожаю ее взглядом до самого Невского. Не оборачиваясь, она доходит до перекрестка, переходит Думскую и исчезает за портиком Руска.

С минуту я стою неподвижно, затем возвращаюсь к Перинным рядам. Насти на ступенях нет. В недавнем баре из знакомых только Никита, который сходу ставит мне стопку. Я с жадностью выпиваю и заказываю еще одну. Выхожу на улицу, в близлежащем магазине покупаю бутылку пива и сигареты, на сдачу с пятисот рублей получаю несколько купюр и кучу мелочи. Сажусь на место, где еще двадцать минут назад был совершенно счастлив. Подумать только…

Залпом выпиваю половину бутылки, достаю сигарету и закуриваю. Дым неприятно обжигает горло и легкие, но докурить все равно хочется до конца.

— Ковыляющий мимо клошар отклоняется от курса и подходит ко мне.

— Братуха, пару рублей?.. Не выручишь?

— Держи. — высыпаю ему в руки всю мелочь из магазина. — И вот, до кучи. — засовываю в нагрудный карман засаленной рубашки пачку сигарет.

Пробурчав что-то благодарственное, клошар семенит дальше.

Я поднимаюсь со ступеней и бреду домой. У Фонтанки на одном из причалов сидит компания подростков, громко смеются под матерный аккомпанемент. Перехожу по Лештукову мосту и бреду в сторону дома. В продуктовом магазине покупаю еще бутылку и поднимаюсь в квартиру. Проходя мимо Настиной комнаты, испытываю жгучее желание постучаться. В груди вспыхивает как при сигаретной затяжке. Стучусь, лихорадочно придумывая варианты начала разговора. Никто не подходит. Стучусь еще раз и прислушиваюсь. Комната пуста.

14

Открыв глаза, я созерцаю ржавые потеки на потолке и пытаюсь понять, спал ли этой ночью. Беру зубную щетку и иду в ванную, намочив голову, обстоятельно чищу зубы, в тщетной попытке избавиться от привкуса кошачьей мочи и гари. По пути обратно замечаю, что дверь в Настину комнату приоткрыта. Бросив банные принадлежности на диван в своей комнате, подхожу к двери и аккуратно стучусь. Настя появляется почти сразу, поспешно хватаясь за ручку.

— Насть, подожди!

Дверь захлопывается прямо перед моим носом.

— Насть! — стучусь в дверь. — Насть! Давай поговорим.

Ответа нет.

— Насть, я не уйду отсюда пока мы не обсудим все. Открой, пожалуйста.

Начинаю терять терпение.

— Настя! — стучу в дверь кулаком. — Ну не будь ты как маленькая! Насть…

В тишине проходит с полминуты, неожиданно замок щелкает и дверь приоткрывается.

— Послушай…

— Не вздумай поставить ногу в проем, предупреждаю сразу.

— Хорошо. Ты… обиделась на меня?

— Обиделась? — презрительно фыркает Настя, — Нет, что ты. Ты всего лишь бросил меня посреди улицы, догоняя другую девушку, подумаешь.

— Она не девушка… В смысле… Она друг. Она приехала издалека, я обещал встретить ее… и не встретил, потому что был с тобой и забыл.

— Ох, черт. Так это я во всем виновата?

— Нет, я не это имел в виду.

— Стас, давай перенесем этот разговор?

— Хорошо, я просто хотел чтобы ты знала… — говорю я и не знаю чем продолжить.

Собираясь с мыслями, опускаю взгляд.

— Я…

На глаза мне попадаются ботинки. Стоят в прихожей, перед входом в комнату. Из коричневой состаренной кожи. Прошитые светлыми нитками. С каймой у подошвы.

Я бесцеремонно отодвигаю Настю в сторону и прохожу. Она пытается меня остановить, но я легко отстраняюсь. В как всегда чистой и светлой Настиной комнате сидит Макс, с беззаботным видом листая журнал.

— Здоров. — приветствует он меня, поднимаясь с кресла. Вид у него неряшливый.

— Привет. Какими судьбами?

— Зашел поболтать. Вы, ребята, поссорились что ли вчера?

— Это ты мне скажи.

— В смысле? — Макс старательно хмурит брови.

Я поворачиваюсь к Насте.

— Мы поссорились вчера?

Настя молчит. Я окидываю взглядом комнату, затем внимательно смотрю Максу в глаза.

— Надеюсь, оно того стоило.

— Ты о чем?

— Вы забыли заправить кровать.

Макс смотрит на разобранную постель с мятыми простынями, затем переводит взгляд на меня. И с этим взглядом испаряются мои последние сомнения.

Я разворачиваюсь и выхожу из комнаты.

15

Рано утром я застаю Биню за рабочим столом.

— Виктор Николаевич, я бы хотел получить расчет. — кладу перед ним лист бумаги.

Бегло прочитав заявление, Биня поднимает на меня взгляд.

— Ты хочешь уйти сегодня?

— Да, желательно, до начала рабочего дня.

— Вы что, сговорились что ли? — резко спрашивает Биня. — Сегодня я тебя не могу отпустить, Стас, Егора не хватит на всех.

— А Максим?

— Он заболел.

— Понятно.

— С завтрашнего дня будем думать, а пока переодевайся и к Егору в сто шестой.

Переодевшись, я захожу в секционную, на столах два трупа, здоровяк с кашей вместо головы и «гуттаперчевый», труп, больше похожий на местами порванный мешок с потрохами и осколками костей. Скорее всего, автотравма.

— Бросился под машину, — говорит Егор, проследив за моим взглядом. — боюсь даже начинать.

— А второй?

— Забили до смерти куском арматуры. Нашли недалеко от Витебского, похоже, местный бомж.

Переводя взгляд с одного на другого, я чувствую, что что-то в облике здорового не дает мне покоя. Не смотря на многократно проломленный череп, лицо трупа осталось практически нетронутым. Глаза частично открыты. Неровная щетина проступает под слоем запекшейся крови и грязи. Внезапно перед глазами вспыхивают картины — нож, глаза, синяк, щетина, руки… руки! Я быстро подхожу к трупу и смотрю на правое запястье. Пять точек, между большим и указательным пальцами.

— Итак, который суицидент? — в секционную заходит Биня, натягивая на ходу перчатки.

— Этот. — Егор указывает рукой на «гуттаперчевого».

— Подробнее, пожалуйста.

— Сбит машиной…

— Я вижу, что не отравился. Подробнее, Егор, подробнее. Полный доклад, с деталями вскрытия.

— Я еще не начинал…

— Плохо, Егор. — говорит Биня и останавливается возле мешка с костями. — Вот она, загадка. Эрих Фромм в своей работе «Бегство от свободы» показывает, насколько извращенное общество опасно для индивида, и утверждает, что как только интеллекту бывает оставлена свобода выражать себя так, как он хочет, он изо всех сил старается найти самый легкий способ стереть себя с лица Земли. Мир абсурден, честное слово. Согласно исследованиям американских суицидологов, каждое сообщение в СМИ о самоубийстве убивает в среднем еще пятьдесят восемь человек. Одно осознание того, что какой-нибудь пэтэушник из Барнаула, повредившийся головой от неразделенной любви, может запросто утащить с собой в могилу твое дорогое чадо, заставит несколько раз подумать, а заводить ли детей вообще в этом сумасшедшем водовороте.

— Возможно, решение будет более простым, если не знать таких вещей. — говорит Егор. — «Незнание — сила».

— О, да ты делаешь успехи, мой дорогой. Так держать. — он кивает в сторону трупов… — Не затягивайте с ними, долго не пролежат. — …и выходит из секционной.

— Пойду отолью. — бросает Егор и идет вслед за Биней.

Я вновь подхожу к здоровяку и всматриваюсь в лицо. Никаких сомнений. Наклоняюсь и смотрю в полуприкрытые глаза. Жизни в них примерно столько же, сколько и в тот вечер.

— Как ощущения? — я смотрю в них и ловлю себя на том, что безумно хочу схватить что-нибудь тяжелое и раскрошить башку ублюдку, а затем все остальное в комнате.