Приключения стиральной машинки - Ира Брилёва

Да и у Алешеньки дела хорошо шли. Торговля с другими городами бойкой была. Он и лесом торговал, и холстом, и воском, и веревкой пеньковою. Иногда с Севера охотники шкуры звериные привозили, так он на них тоже покупателей находил. Много еще чего было — все и не упомнишь. Я-то больше по хозяйству — в доме много дел всяких. А однажды приходит он и говорит мне: «Все, Аннушка, решил я корабль собственный купить. Дело это для меня новое, но и выгоды от него достаточно — я все подсчитал». Сказано — сделано. Я Алеше всегда в делах доверяла. Нюх у него был на выгоду, словно у хорошей охотничьей собаки. Как скажет — будет так-то и так-то, так оно всегда и получалось. Даже другие купцы к нему за советом захаживали. Знали точно — Селиванов никогда напрасно языком трепать не будет.

Так и появился у нас первый небольшой кораблик. Потом еще один, и еще. Целый флот! И стали наши кораблики бегать в заграницу дальнюю. Те купцы, которые нам картины подарили, оказывается, моего Алешеньку впервые на эту мысль-то и натолкнули. А оно и правда выгодно получалось — хозяин — барин, что хочет, то и везет. Да еще и другим купцам место на своих кораблях давал. Не бесплатно, конечно, а также с выгодой. Так и катились наши годы, как по накатанному, да по гладкому. А Марьюшка тем временем совсем взрослая стала. Ей уж семнадцатый годочек миновал. На нее парни стали заглядываться. Только не нравился ей никто. Она в своей светелке целыми днями просиживала, да картинки свои рисовала. Или на речку убежит и там на закат солнечный любуется, чтобы его потом на холсте красками изобразить.

Однажды Алеша мне сказал, что снова к нам купцы те же пожаловали. Мы, как и положено, встретили дорогих гостей, уважили. Поговорили купцы, попировали, стали нас о житье-бытье нашем расспрашивать. А Алешенька возьми да и похвастайся, что, мол дочка моя те картины, что вы нам подарили, точь-в-точь перерисовала и даже лучше того известного мастера умеет теперь лица всякие да животных изображать. Не поверили купцы. А Алеша им в доказательство показал Марьюшкины работы. У купцов от удивления даже рты пооткрывались. Не могли они поверить, что такие картины замечательные девчонка сопливая в какой-то северной глухомани сработала. Оторопели купцы. Как же так? Те картины, что они нам привезли, великий мастер сделал, он много лет учился, чтобы мастерством этим овладеть. А тут, гляди ж ты! Обыкновенная девушка, безо всякого особого образования такие замечательные вещи выделывает. И посоветовали тогда купцы нашу Марьюшку к тому мастеру великому в Италию отвезти, чтобы талант ее дивный всем показать. Посмеялся тогда мой Алешенька, пальцем купцам погрозил. «Что вы, — говорит, — в своем уме? Куда я девчонку повезу, на край света да к чужим людям? Нет. Ей замуж пора, да внуков мне рожать. Где это видано, чтобы женщина рисованием всерьез занималась?» Но купцы только головами качали, и тоже Алеше пальцем грозили. «Ты, Алексий, — говорили, — счастья своего не понимаешь. Ты знаешь, что такое талант? А еще за него огромные деньги люди платить готовы. Так что подумай, не горячись. Оно, конечно, не совсем понятно, как господь женщине такой дар преподнес. Но ему видней. А то, что барышня, так ничего страшного. Вон, в Европах барышни сейчас тоже не такие, как прежде. Все в мире изменяется. Может оно и к лучшему!» На том купцы и откланялись. А Марьюшка-то, оказывавется, и в этот раз все наши разговоры слышала. Не успели купцы на своих кораблях отчалить, как пристала она к батюшке с просьбой — отвези ты меня, родимый, в Италию. Хочу я на этого мастера посмотреть и на работах его поучиться. Алеша сначала смеялся и от Марьюшкиных просьб отмахивался. Но она была настойчивой, и он призадумался. Как-то приходит ко мне и говорит: «А что, Аннушка, может и впрямь Машу-то в Италию отправить. Вон, корабль у меня к отплытию готов. Все свое, ни к кому на поклон идти не нужно. И потом, не навсегда же мы ее отправим, а на время. А то девка совсем зачахнет без этого своего искусства». Я и оторопела от неожиданности. Куда же это ребенка несмышленого одного в дальний путь отправлять? Глупость какая! Вот я и предложила Алешеньке, что сама я Марьюшку-то в Италию сопровожу, побуду там с ней, а потом и домой привезу. Ну не станет же она в чужом краю сто лет жить. Полгода-годик я, пожалуй, выдержу. Тут пришла очередь Алеше моему удивляться. «Аннушка, такого ведь еще не было, чтобы родная жена от мужа на целый год уезжала. А как же я здесь?» Ничего не могла я ему ответить, а только заплакала. Так прошло две недели, и я все маялась и маялась. А Марьюшке еще хуже моего было. Она просто на глазах стала чахнуть. Из светелки своей совсем выходить отказывалась. Алешенька уж и сам не рад был, что купцов этих в дом позвал. И вот собрались мы с ним на семейный совет — что теперь делать, да как быть. Оно и так плохо выходило, и так нехорошо. Если Машеньку дома оставить, то совсем зачахнет девка без своих кисточек-красок. А на чужбину отправить — тоже сердце кровью обольется. Долго судили-рядили как нам быть, и, наконец, Алеша так решил: никакого страху не будет, если корабль, что в дальние края снаряжается, дополнительно грузом холста загрузить, чтобы можно было этот холст в Италии продать и оправдать такой далекий путь. Надо же когда-то и на торговлю с новыми землями отважиться! А заодно и Маша в Италии побывает. Но надолго ей там оставаться ни к чему. Пусть девушка развеется, новые места увидит. Это будет ей пищей для ума и ее рисовальных талантов. А после домой вернется и замуж выйдет, как все девушки. Там, глядишь, детки пойдут, да и все это рисование как-нибудь и забудется. Женщине в доме и без рисования хлопот хватает! И вот в этом-то, не слишком продолжительном путешествии, я и могу мою дочку сопровождать. И ничего предосудительного нет в том, что мать и дочь путешествуют на собственном судне, а где-то даже и форсу другим купцам в глаза пустить — вот, мол, учитесь, как надо своих дочерей в свет выводить. Не только на губернаторских балах юбками трясти, а еще и на италийских лугах красивых девушек местным кавалерам представлять. А вдруг герцог какой позарится на такую красавицу иноземную? Так мы с Алешенькой посмеялись — насчет женихов заморских это, конечно, шутка была. А в остальном все — истинная правда. На том и порешили.

Маша как узнала, что ее в Италию повезут, так чуть с ума не сошла от восхищения. Бросилась папеньке руки целовать. Алеша так дочку любил, что сразу же и простил ей все ее причуды, и сам поверил в то, что грядущее путешествие — благо для нашей любимой девочки. — Анна Матвеевна видимо слегка утомилась. Она попросила питья, немного перевела дух и продолжила свой необыкновенный рассказ: — Наступил день прощания. Алеша с утра был очень грустный, словно бы что-то предчувствовал. Но Машенька была весела и беззаботна, как птичка божья. Все щебетала и щебетала. Так Алешенька и поддался этому очарованию и развеялся. К моменту отплытия он даже улыбался. Правда, я видела, как он украдкой смахивал слезы, но слово купеческое дороже денег. Как сказал, так тому и быть. И у меня на сердце было тяжело, но и отпустить единственную дочку в такой далекий путь я не могла. Тут у меня сердце бы и впрямь сразу разорвалось от горя. Вот и пришлось жертвовать своим счастьем ради счастья дочери. Отплыли мы в конце мая — погода стояла солнечная, и путь предстоял неблизкий. Сначала нам ведь надо было зайти в Англию — Алеша с английскими купцами давно торговал. Они у нас лес хорошо брали, воск, а еще мед. Своего меда у них, что ли не было? — Усмехнулась она. — То мне неведомо. Алеша все верно рассчитал. К Англии мы быстро подобрались — погоды нас не задержали — и весь груз, как и положено, отдали. Капитан сказал мне, что все идет просто замечательно, и старая примета, что женщины на корабле — к беде, видимо, на этот раз не сработала. Я ему так и сказала — какие могут быть плохие приметы, если на корабле плывет сущий ангел — моя Марьюшка! Он только засмеялся в ответ. Эх, знали бы мы тогда, что нас ждет — не медля бы развернули корабль к родным берегам. Но это только одному богу известно, и роптать нам на его испытания не след. После англичан поплыли мы в италийские земли. И опять погода была чудесная. Еще бы — конец июня на дворе, лето! Италия показалась мне раем — цветы, зелень, природа необыкновенная! После наших северных лесов — просто райские кущи. Марьюшка как взялась за свои краски и мелки — так целыми днями и рисовала. Приплыли мы в Неаполь. Купцы итальянские — а это они тогда к нам в гости приезжали и Алешу убеждали Марьюшку в Италию свозить — встретили нас замечательно. Они как узнали, что Алеша не велел Машеньку в Италии оставлять, а только показать ей эту чудесную страну и сразу назад возвращаться, сначала весьма огорчились. Но потом посоветовались промеж себя и решили того великого мастера, который картины так здорово рисовал, прямо к нам на корабль доставить. Для этого они попросили у меня несколько Машенькиных работ и уехали, наказав нам ждать и никуда дальше с места не двигаться. Интересно еще то, что Машенька вдруг начала их язык учить. Сама додумалась, никто ее не просил об этом. Да так быстро по италийски объясняться научилась! У нас на корабле толмач ихний остался, так вот он с Машенькой целыми днями напролет болтал. И пока мы купцов дожидались, Машенька уже неплохо язык их понимать начала.