«Если», 1997 № 09 - Рэй Брэдбери

Вил провел целый день, изучая краткое содержание дневника, сделанное Еленой и анализ, произведенный Деллой. Он не нашел никаких неожиданностей. Позднее Вил не удержался и посмотрел, есть ли в тексте упоминание о нем самом. Всего их оказалось четыре, причем последнее было помечено в списке первым. Вил вывел его на экран:

Год 38.137 Пирамида № 4

Шир 1436 С Долгота 1.01 В [К-меридиан]

Он запросил эвристическую перекрестную ссылку.

Возник заголовок в верхней части экрана. Ниже зеленым курсивом был набран текст. Мигающая красная черта отмечала упоминание: …и если я не сумею этого сделать, дорогая Леля, пожалуйста, не трать время, пытаясь разгадать тайну моей смерти. Живи за нас обеих, ради нашего проекта. А если тебе очень захочется что-нибудь с этим сделать, поручи решение задачи кому-нибудь другому. Там был полицейский. Среди низтехов. Не могу вспомнить его имени. (О! В миллионный раз я молюсь об обруче интерфейса или хотя бы об обычном компьютере.) Передай ему эту работу, а сама сконцентрируйся на более важных делах.

Вил откинулся на спинку стула и пожалел, что компьютер оказался таким чертовски умным. Марта даже не помнила его имени! Он попытался утешить себя тем, что она прожила почти сорок лет после их последнего разговора. Будет ли он помнить ее имя через сорок лет? Да! Он будет помнить свои душевные муки, и их близость той последней ночью, и свое благородство, когда он сумел вовремя отступить… а для нее он был всего лишь каким-то низтехом.

Одним быстрым движением руки Вил убрал все остальные упоминания о себе с экрана. Он встал и подошел к окну своего кабинета. Ему предстоит сделать важную работу. Его ждет разговор с Хуаном Шансоном.

Поэтому, постояв немного у окна, Вил вернулся к своему письменному столу… и к самому началу дневника Марты:

Дневник Марты Куи-хаи Кен Королевой

Дорогая Леля, — начинался дневник. Всякий новый отрывок открывался обращением «Леля».

— ГринИнк. Вопрос, — произнес Вил. — Кто такая Леля?

На боковом дисплее высветилось три наиболее вероятных варианта. В первом значилось: «Уменьшительное от имени Елена». Вил кивнул (он подумал то же самое) и продолжал считывать информацию с центрального дисплея.

Дорогая Леля, прошел уже сто восемьдесят один день с тех пор, как я осталась одна — и это единственное, в чем я уверена.

То, что я начала дневник, в некотором смысле является признанием поражения. До сих пор я вела тщательный учет времени — мне казалось, что этого будет вполне достаточно; ты помнишь, мы планировали мерцающий цикл в девяносто дней. Вчера должно было произойти второе мерцание — однако я ничего не видела.

Поэтому сегодня я решила, что нужно смотреть на вещи с более далекой перспективы. (Как спокойно я об этом говорю. Вчера я только и де-лала, что плакала.) Сейчас мне просто необходимо с кем-нибудь «поговорить».

Я очень многое должна рассказать тебе, Леля. Ты ведь знаешь мою любовь к беседам. Самое трудное — процесс письма. Я просто не понимаю, как могла развиваться цивилизация, если на письменность приходилось затрачивать такие усилия. Однако мое положение имеет определенное преимущество: у меня масса свободного времени. У меня его сколько угодно.

Воспроизведенный оригинал показал неуклюжие печатные буквы и многочисленные зачеркивания. Интересно, подумал Вил, сколько времени понадобилось Марте, чтобы выработать изящный почерк, который он видел в конце дневника.

К тому моменту, когда ты будешь это читать, ты, скорее всего, уже получишь ответы на все вопросы (надеюсь, непосредственно от меня), но я хочу рассказать тебе то, что помню я.

У Робинсонов была вечеринка. Я ушла довольно рано, поскольку так разозлилась на Дона, что мне хотелось плюнуть ему прямо в лицо. Знаешь, они сделали нам кучу гадостей. Так или иначе, уже прошел час ведьм, и я шла по лесной тропинке в сторону нашего дома. Фред находился примерно на высоте пяти метров, немного впереди меня; я помню, что лунный свет отражался от его корпуса.

Фред? Компьютер объяснил, что так Марта называла своего робота-защитника.

Благодаря Фреду я могла наблюдать за окрестностями. За мной никто не следил. До нашего замка было около часа ходьбы. Я уже почти подошла к его ступеням, когда это произошло. Фред ничего не заметил. Ослепительная вспышка, и он рухнул на траву. Я была страшно поражена, Леля. Всю жизнь роботы давали нам дополнительные глаза. Впервые в жизни я оказалась одна.

Огромные ступеньки передо мной исчезли, а на меня смотрело мое отражение. Фред лежал у самого края пузыря. Стасисное поле разрезало его пополам.

Мы пережили с тобой нелегкие времена, Леля, когда сражались с мародерами, которые грабили могилы. Они были такими сильными, что мне казалось, наша битва будет продолжаться пятьдесят мегалет, и все погибнет. Ты, конечно, помнишь, какой я была, когда все закончилось. Ну, а это — гораздо хуже. Мне кажется, что на время я просто обезумела. Я твердила себе, что все произошедшее — просто дурной сон. Я побежала вдоль пузыря. Казалось, все осталось как прежде, вокруг было спокойно и тихо, только теперь земля предательски уходила из-под ног, а ветки хлестали по лицу. У меня больше не было Фреда, который помогал мне видеть все сверху. Диаметр пузыря достигал нескольких сотен метров. Его поверхность уходила в землю сразу за огромными ступенями нашего замка. Пузырь не повредил ни одного из больших деревьев. Похоже, это был тот самый пузырь, который мы с тобой вместе спроектировали.

Так вот, если ты читаешь эти записи, значит, тебе известно и все остальное. Поместье Робинсонов было накрыто пузырем. И дом Тенета. Мне понадобилось три дня, чтобы обойти Королев: все дома прятались под пузырями. Совсем как мы планировали, если не считать двух вещей: 1) бедняжку малышку Марту оставили снаружи, 2) все оборудование и механизмы пребывали в стасисе.

Первые несколько недель я надеялась, что каждые девяносто дней контрольные автоматы будут проверять состояние пузыря мирников. Мне не приходило в голову ни одного разумного объяснения случившегося. (Если честно, я и до сих пор этого не понимаю.) Впрочем, может быть, произошла одна из тех дурацких ошибок, над которыми потом все весело смеются. Мне нужно было продержаться только девяносто дней.

Вне стасиса, Леля, почти ничего нет. О спасении Фреда не могло идти речи. И это еще не самое ужасное: без процессора и доступа к базе данных я чувствую себя слабоумным инвалидом. Я вижу мир только своими собственными глазами, я ограничена в пространстве и времени. Страшно представить себе, что раньше люди всю жизнь находились в таком лоботомизированном состоянии!