Королева в услужении - Нора Лофтс

— Все в порядке, — воскликнул он, узнав ее в тот же самый момент. — Меня подвели мои ноги.

Альенора посмотрела вниз и увидела, что он был без сапог, а его щиколотки, в носках из грубой шерсти, увеличились против обычного вдвое.

— Ралф и Фоукс хотели нести меня, но я побоялся напугать тебя, моя дорогая. Поэтому я отвлек их внимание и ускользнул. Ничего страшного; шесть часов в постели вновь вернут моим ногам прежний вид. Можно мне опереться на твое плечо?..

Но прежде чем Генри смог это сделать, в коридор вбежали его слуги, и он позволил им подхватить себя под руки. В своей комнате он с радостью опустился в кресло и положил распухшие ноги на скамеечку.

— Слишком долго в седле, вот и все, — сказал Генри весело. — Верно говорят: армия настолько сильна, насколько крепок ее самый слабый конь. Мои ноги — мой слабейший конь. Я должен лучше заботиться о них или дать им отставку.

— Генри, — проговорила Альенора голосом, полным тревоги, — какой смысл создавать великую империю, убивая себя при этом?

— Оставлю ее моему сыну, а ты сможешь управлять ею, пока он не достигнет совершеннолетия. Тебе, думаю я, это понравится. Но не бойся. Я не доживу до той поры, когда буду сидеть в этом кресле в Лондоне и, отдавая приказы, знать, что их беспрекословно выполняют повсюду, вплоть до уэльских болот и шотландской границы… Однако нельзя всего добиться в один день. У меня теперь есть точное число незаконных замков в Англии — тысяча сто штук, подумай только. И все используются — нет, не для защиты! — а для запугивания проживающих в округе крестьян. Если бы правление Стефана продлилось еще хотя бы пять лет, во всей Англии не осталось бы ни одного честного и трудолюбивого человека. Кто захочет быть честным и усердно работать, если плоды его труда все равно отнимут под пытками. Ты не поверишь — я сам бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами, — в подземной тюрьме нового замка близ Честера мы обнаружили…

— Не думай об этом сейчас, — сказала она, заметив, как при воспоминании о вскрытых на днях злоупотреблениях бледное от утомления лицо мужа начало угрожающе краснеть. — Ты должен теперь поесть и затем отдохнуть. Завтра тебе нужно полежать в кровати, а я попрошу писаря принести бумаги в спальню, чтобы ты мог их просмотреть. Послезавтра ты отправишься на полдня охотиться в Виндзор…

— Завтра мне необходимо быть в Уинчестере, именно поэтому я тороплюсь сегодня в Лондон. Должна потерпеть, моя дорогая. Ты поедешь на охоту, но не сейчас, не сейчас.

— Я имела в виду вовсе не себя…

— Скорее, возможно, чем ты полагаешь, — продолжал он, не обращая внимания на ее слова. — А теперь у меня есть приятная новость. Я нашел себе помощника — молодого, честолюбивого парня. Он возьмет на себя большую часть работы, которую я нахожу такой скучной. Он очень толковый малый, приобрел широкую известность в Париже и Риме.

— Мне казалось… что англичанин, — проговорила Альенора задумчиво. — Разве нет в Англии толковых, честолюбивых молодых людей?

— Он — англичанин, родился в Лондоне, почти рядом с тем Местом, где мы сейчас сидим. Обучался за границей, готовился на церковника и даже был назначен помощником священника, но затем принялся за изучение права. Его зовут Томас Бекет.

— О! — вырвалось у Альеноры.

Память воскресила лето в Париже; группа студентов собралась в саду на берегу Сены, в тени грустных кипарисов. Диспуты, в которых женщинам не разрешалось участвовать, а ей так хотелось, и сильный, уверенный голос молодого студента, высказывавшего ее мысли.

— Я немного его знаю. Амария подтвердит, что мы уже тогда предсказывали ему большое будущее. Как странно и как интересно! На какую ты его прочишь должность?

— В Англии существует должность канцлера. Бекет займется правовыми вопросами и возьмет на себя всю переписку. Будет принимать важных посетителей и наверняка сумеет произвести хорошее впечатление, или я плохо разбираюсь в людях. Я простой неотесанный парень, и у меня плохо получается со всеми этими послами, кардиналами и тому подобное. Теперь я могу продолжать дубасить моих баронов, а все остальное предоставить моей прелестной королеве и лорду канцлеру.

Слова «лорд канцлер» все еще звучали в ушах Альеноры, когда она сказала:

— Я очень рада, Генри, что нашелся кто-то, способный взять на себя часть груза. Я старалась изо всех сил, но даже в данный момент там лежит вот такая куча, — она показала ладонью высоту, — бумаг, требующих твоего внимания. Но, — она заколебалась, — Генри, я знаю: ты смеешься над моими женскими предчувствиями и предсказаниями, как ты их называешь, хотя нередко я оказываюсь права… Я думаю еще об одной вещи, которая не выходила у меня из головы все эти годы и которая касается Тома Бекета.

— И что же это такое?

— В нем есть что-то — возможно, во взгляде или голосе, — напоминающее аббата Бернара.

— Ты не должна из-за этого относиться к нему пристрастно, — поспешно сказал Генри: он много слышал о том, как аббат Бернар обошелся с Альенорой, и знал, насколько импульсивно она судит о людях, которые ей нравились или не нравились. — Бернар был фанатиком. Теперь, когда он мертв, они толкуют о причислении его к лику святых. Ты об этом слышала. Святой Бернар, ха! И я всей душой поддерживаю идею. Он сделал все, чтобы разрушить твой брак с Луи, за что я ему чрезвычайно благодарен. — Генри обнял тяжелой рукой Альенору за плечи и крепко прижал к себе. — Но не бойся, от Тома Бекета и не пахнет святым. Он еще более земной, чем я; ест разнообразнее и одевается лучше меня. Могу в этой связи рассказать тебе забавную историю. Он был в Йорке и проехал со мной часть пути в сторону Честера, чтобы, экономя время, по дороге обсудить его новые обязанности. Сразу же за Йорком нам повстречался нищий-калека, грязный и полуголодный, его лохмотья развевались на ветру. Ни у кого из нас не оказалось мелких монет. Мой кошелек хранится у Фоулкса, а Бекет, рассчитывавший проделать со мной одну или две мили, оставил свой кошелек дома. Тогда я сказал: «Отдай ему свой плащ, Том. У тебя есть еще, а в Библии говорится что-то о человеке с двумя плащами, отдающем один бедняку». Раздосадованный Бекет ответил: «Но плащ совсем новый, я надел его в вашу честь. А что касается Библии, то всем известно, что сам дьявол, если ему выгодно, сошлется на Священное Писание». — «Ты называешь меня дьяволом, Том Бекет? — спросил я. — Хорошо, вот он перед тобой с копытами, когтями и всем остальным». И я сдернул с его плеч плащ и бросил дрожащему от холода нищему. Если бы ты только видела выражение лица Бекета!

Вспоминая, Генри покатывался со смеху, не обращая внимания на то, что Альенора, по-видимому, не поняла шутки; вероятно, он считал, что у женщин просто недостаточно развито чувство юмора.

— Бархат, — добавил он, — алый бархат, подбитый прекрасным собольим мехом. Однако шутка шуткой, а я приказал изготовить Бекету новый плащ, еще лучший.

— Но я не сомневаюсь… если бы ты как следует попросил его отдать плащ нищему, он сделал бы это без особых возражений. По крайней мере, мне так кажется.

— Но тогда было бы не смешно и неинтересно. Если бы ты только видела, какую я скорчил рожу и как зарычал наподобие дьявола и стащил с него плащ. Я рассказал тебе об этом, чтобы показать, насколько ты ошибаешься, сравнивая его с Бернаром. У того был бы плащ, от которого отвернулся бы даже нищий, а он, то есть Бернар, настоял бы на том, чтобы король отдал свой. Разве я не прав?

— Абсолютно прав, именно так все бы и произошло, — согласилась Альенора.

И тем не менее какой-то осадок остался у Альеноры от этой истории. Быть может, предчувствие грядущих событий. Вроде бы ничего особенного: двое взрослых мужчин забавлялись, как дети… И кроме того, шутка позволила Генри немного разрядиться, заставила его смеяться. Ведь в это время он ехал в Честер, где его ожидали ужасные вещи. Бедный Генри!

— А сейчас пойдем, — сказала Альенора, — уложим твои бедные ноженьки в постель. Я сама помогу тебе. Мне кажется, что только когти дьявола в состоянии стянуть с тебя носки.

Оба вспомнили историю с Бекетом и весело рассмеялись.

Предостерегающий намек Альеноры на своеволие Бекета не прошел бесследно. Он запал в голову Генриха и остался лежать до поры до времени забытым. Так лежат обыкновенно скрытые под снегом зерна озимой пшеницы, дожидаясь своего часа.

Глава 11

Шли хлопотливые, счастливые годы. С назначением Бекета канцлером Альенора смогла освободиться от всей той работы, которую взвалила на себя, стараясь помочь Генриху, и теперь делила свое время между королевским двором — довольно приемлемой копией двора ее отца в Аквитании — и растущей семьей. В 1157 году родился еще один сын, названный Ричардом. Он был самым крепким и красивым из ее детей и появился на свет с завидной порослью темно-рыжих волос. Благополучная в замужестве, отделенная многими годами и глубокими переживаниями от первой несчастной любви далекой юности, Альенора дала ребенку имя под влиянием сентиментальных настроений. Прадедушку Генриха и ее собственного отца почтили при крещении бедного усопшего Вильгельма; младший Генрих носил имя своего отца и рос сильным и здоровым. А потому ничто не мешало разгуляться воображению. «Этот должен называться Ричардом, — подумала Альенора, — он будет моим наследником. Генрих получит Нормандию, Анжу и Англию, а Ричард — Аквитанию и Пуату».