Верность - Адриан Романовский

После нескольких коротких остановок потянулись дымные и людные предместья Шанхая, показались желто-зеленые вагоны трамвая. Въехав в Чапей, поезд остановился.

Город оглушил Беловеского. Как только пассажиры вышли на привокзальную площадь, со всех сторон на них обрушилась лавина рикш. Окружив европейцев плотным кольцом, они подняли ужасный гвалт, наперебой предлагая свои услуги. Англичане и норвежский капитан быстро укатили в их легких колясочках. Беловескому, Клюссу и Купцову с большим трудом удалось протиснуться к такси и пролезть в дверцу, распахнутую обрадованным китайцем-шофером.

— Вот так здесь всегда, — сказал Купцов и, удобно усевшись, бросил шоферу: — Forteen Kiukiang, road.[10]

Машина тронулась.

— Каждый рикша, — продолжал Купцов, — должен заработать в день доллар и несколько центов. Доллар заберет хозяин за прокат коляски, а центы пойдут на питание и ночлег. Но даже при почасовой таксе двадцать центов предложение превышает спрос.

— Неужели не противно ездить на людях?

— Эх, Михаил Иванович! — покачал головой Купцов. — Многое здесь противно, да ведь это Азия! Ведь сами видели: и в Японии, и в Китае, и в Тонкине, и в Индии, да мало ли ещё где, — везде на людях ездят. А вы думаете, до появления европейцев здесь на людях не ездили? Ездили, Михаил Иванович, но, правда, только аристократы. Хоть не в колясках, так в паланкинах. Теперь же ездит всякий, у кого есть десять центов. Всюду рикши, от Харбина до Цейлона!

Получив в конторе Центросоюза адрес, Беловеский отправился искать портного. На трамвае он доехал до Сучоу-крик, канала, резавшего надвое Международный сеттльмент, и пешком пошел на Бродвей. Это была неширокая асфальтированная улица с великолепными каменными зданиями. На узких тротуарах бурлил поток спешивших людей. По мостовой нескончаемой вереницей бежали рикши. На мягких сиденьях их колясочек, бесшумно катившихся на двух велосипедных колесах, важно восседали безукоризненно одетые джентльмены, чопорные леди, несмотря на жару, в длинных шерстяных платьях, растолстевшие китайцы-компрадоры, худые смуглые португальцы, хрупкие филиппинцы. Иногда мелькала выставленная напоказ стройная ножка какой-нибудь мисс, тщательно закрывавшей личико зонтиком или веером. Автомобили здесь были редки: рикши и дешевле и манёвреннее.

На перекрестках величаво торчали индусы-полицейские, казавшиеся ещё выше благодаря черно-красным тюрбанам, украшавшим их смуглые бородатые лица. В руках каждого бамбуковая трость для «регулировки» уличного движения. Нарушителей она не миловала, обрушиваясь на головы и спины злополучных рикш, часто бросавшихся поперек потока в отчаянных попытках заполучить пассажира. Наблюдали за порядком и китайцы-полицейские в конических белых колпаках с красными султанами.

В этот день город был наводнен полупьяными american boy’s[11] — с гостившей в Шанхае американской эскадры. В белых матросских костюмах с черными шелковыми галстуками, в круглых пикейных шапочках, они куда-то ехали большими группами, развалившись в колясках потных рикш и горланя песни. Или толпились у входов в бары и салоны, задевая проходивших женщин.

Минуя витрины роскошных магазинов, Беловеский вышел на торгово-ремесленную часть Бродвея и наконец разыскал нужную вывеску: на черной дощечке белыми буквами рядом с иероглифами было выведено по-английски: «А. Кан, портной».

В большой комнате стрекотали две ножные швейные машины. За столами-верстаками согнулись над шитьем подмастерья и ученики. В комнате было душно, yо работавшие, казалось, этого не замечали.

Мистер Кан, хозяин мастерской (он же закройщик), худощав, лыс, средних лет, бегло объясняется по-английски. Ему не пришлось растолковывать, из каких предметов состоит форма русского матроса. У него нашелся альбом с формами флотов всех стран. Кроме того, он предъявил Беловескому образцы и расценки имевшихся на рынке материй. Штурман выбрал добротные материалы и попросил подсчитать стоимость комплекта. Цена по владивостокским масштабам оказалась весьма низкой. Срок готовности — тоже необычным: мистер Кан обязался послезавтра утром доставить на корабль шестьдесят комплектов рабочего платья и шестьдесят комплектов летнего обмундирования. Весь заказ будет выполнен в течение недели. Оставалось отправиться с мистером Каном к командиру для подписания договора и вручения задатка.

Клюсс и Купцов остановились в недорогой, но приличной гостинице «Савойя-отель». Ознакомившись с условиями заказа, командир подписал договор, уплатил задаток и отпустил портного. Приближался вечер.

Беловеский стал собираться в обратный путь, но Клюсс предложил ему пойти на спектакль приехавшей из Владивостока русской опереточной труппы, переночевать в отеле и вернуться в Вузунг с первым утренним поездом.

Ставили «Риголетто». Таинственный полусвет рампы, яркие, сменяющие друг друга сцены, выразительность с детства знакомых мелодий, наполненный смокингами и декольтированными туалетами зал казались Беловескому каким-то волшебным сном. Ещё прошлой ночью он стоял на качавшейся палубе, кругом во тьме была морская ширь, ветер свистел в снастях, а глаза искали на горизонте огни встречных судов. И вдруг огромный шумный город с тысячами соблазнов, тенистые асфальтированные аллеи, утопающие в зелени уютные особняки, Женщины, кажущиеся прекрасными и нежными. Музыка временами уносила его мысли в мир грез.

После спектакля командир и штурман сидели за одним столом с артистами, среди которых у Клюсса оказались знакомые. Беловеского посадили между Машир, артисткой, игравшей Джильду, и костюмершей, смуглой блондинкой с большими черными глазами. Вскоре он забыл обо всём, кроме своих очаровательных соседок. Время летело быстро. Когда встали из-за стола, пора было уже ехать на вокзал.

Военный комиссар «Адмирала Завойко» нервно ходил по шканцам. Из открытого светового люка кают-компании доносился звон посуды. Близился час обеда, вестовые накрывали на стол. Из машины слышалось шипение пара и голос распоряжавшегося старшего механика.

«Прогревают машину», — подумал Павловский. Якум, командир и штурман ещё вчера уехали в Шанхай. Утром зачем-то приезжал Тирбах и минут пятнадцать сидел в каюте старшего офицера. После его отъезда Нифонтов, ничего не сказав Павловскому, приказал готовить машину. Не намерен ли он увести корабль во Владивосток? Угля, правда, маловато, но рядом в Нагасаки белогвардейское посыльное судно «Патрокл». Возможно, оно уже вышло навстречу, ведь Тирбах мог ему телеграфировать. Как же тогда поступить ему, военному комиссару, на которого ложится вся ответственность?.. Придется с боцманом, котельным механиком и той частью команды, которая к ним примкнет, помешать старшему офицеру сняться с якоря… А если его не послушают?..

Из тяжелого раздумья его вывел крик сигнальщика:

— Товарищ вахтенный начальник! К нам катер!

На баке подходившего портового катера Павловский с облегчением увидел штурмана в мешковатом штатском костюме и, лишь только тот вступил на палубу, позвал его на шканцы.

— Где командир?

Беловеский смотрел с удивлением:

— К вечеру вернется. А что?

Павловский нахмурил брови:

— На судне что-то готовится. Утром к Нифонтову приезжал Тирбах. После этого старший офицер приказал готовить машину. Я опасаюсь, не скрывается ли за этим попытка угнать корабль во Владивосток…

С удивленной улыбкой штурман покачал головой.

— Тирбах приезжал для того, чтобы попросить нас отойти от входа в фарватер. Скоро начнется выход из Ванпу американских эскадренных миноносцев, мы им можем помешать.

Павловский понял, что попал в неловкое положение, но сдаваться сразу не хотел:

— Разве американцы не могут обойти нас стороной?

С ноткой снисходительности штурман объяснил:

— Видите ли, здесь, в международном порту, свои законы. Если мы сами не переменим места, нас отбуксируют, а в газетах напишут, что, едва русский корабль пришел в Вузунг, на нем взбунтовалась команда…

Павловский покраснел и, заметно смягчая тон, ответил:

— Если это только для перемены места, Нифонтов обязан был меня предупредить…

С раздражением он думал, что не следовало командиру в первый же день покидать корабль на заграничном рейде и вместе с Якумом ночевать где-то на берегу.

Из машинного люка раздалось громкое шипение. Беловеский заторопился:

— Ну, мне пора, товарищ комиссар, пойду доложиться старшему офицеру. — И он исчез.

Павловский хотел попросить штурмана никому не рассказывать об их разговоре, но удержался. Постепенно он успокоился, но обида на старшего офицера, поставившего его в смешное положение, не проходила.

Услышав сигнал «обедать», Павловский спустился в кают-компанию. За столом Нифонтов сидел надувшись, не глядя на комиссара, и вел разговор с доктором о болезнях почек. Павловский понял, что старший офицер знает о разговоре со штурманом. «Тем лучше», — подумал он. Когда подали чай, вошел старший механик в чистом комбинезоне и, скользнув взглядом по лицу комиссара, доложил: