Избранные произведения в двух томах: том I - Нина Артюхова

Когда Галя вошла в класс, Маруся уже сидела за партой и разбирала свои тетрадки.

— Здравствуй, — сказала Галя.

Галя сказала: «Здравствуй», а Маруся ясно услышала: «Не сердись».

— Здравствуй, — не поднимая глаз, ответила Маруся.

А Галя в этом «здравствуй» услышала совсем другие слова: «Обидела ты меня».

В самом начале урока Ольга Андреевна спросила:

— Ну-ка, девочки, кто сегодня выучил хорошо и может прочесть до конца всю страницу?

Галина рука сама взлетела над партой и сама сейчас же опустилась. Галя увидела, что Маруся тоже поднимает руку, правда, совсем еще невысоко, робко и нерешительно. Из всех рук в классе Ольга Андреевна выбрала именно эту, самую медленную руку. Маруся читала гораздо лучше, чем вчера, прямо, должно быть, наизусть выучила. Только она слишком торопилась, как будто боялась, что ее перебьют, не дадут договорить. От этой спешки перепутала строчки в самом конце — вместо одного слова прочла другое — и остановилась, смущенная.

Гале так хотелось поправить, что она обеими ладонями зажала себе рот. Удержалась все-таки.

Ольга Андреевна улыбнулась чуть-чуть и сказала:

— Не спеши, Маруся, подумай и скажешь правильно.

Маруся подумала и очень хорошо, с выражением даже, прочитала последние две строчки.

— Молодец! — похвалила Ольга Андреевна.

А Галя зашептала:

— Пятерку тебе поставила, пятерку, я видела!

Девочки возвращались домой, крепко держась за руки.

Это был удивительный день. Совсем не жалко и не грустно было смотреть, как облетают осенние листья.

Осень — это конец года, но ведь для девочек эта осень была только началом.

Маруся и Галя шли медленно и останавливались около каждой вывески.

Сначала Маруся называла буквы, потом Галя говорила все слово целиком.

А когда дошли до угла и остановились у перехода, Маруся посмотрела на загоревшиеся маленькие зеленые буквы, пошевелила губами… И вдруг прочитала, громко и радостно, не по буквам уже, а сразу все слово:

— «Иди-те!»

Перекормила

В субботу папа и Лелька пошли в зоологический магазин и купили двух золотых рыбок.

Рыбки были не совсем золотые, скорее бледно-оранжевые, с зеленым отливом. А на просвет — прозрачные, все потрошка у них так и вырисовывались, прямо как в моем учебнике зоологии.

Глаза были темные, выпуклые, казалось — автомобильные очки на них надеты. А шелковистые плавники и хвостики развевались, как шарфы, при каждом движении.

Вместе с рыбками в маленькой баночке плавала большущая зеленая водоросль.

Лелька спросила меня:

— Митя, какие бывают рыбьи имена?

Я предложил назвать одну Акулина Акуловна, а другую — Карп Карпыч. Но Лелька эти имена забраковала, сказала, что нужно поласковее, ведь рыбки такие маленькие. Папа ничего подходящего придумать не мог, и Лелька их сама назвала. Одну — Фонариком, ту, которая поярче, а ту, у которой плавники и хвостики подлиннее, — Шарфиком.

— Теперь, — сказал папа, — нам нужна большая, хорошая банка с широким горлышком, а то им здесь тесно. Пойдем попросим у мамы.

— Мама стирает, — напомнил я.

Папа и Лелька поколебались немного, но все-таки пошли в ванную.

Услышав про рыбок и что банка нужна, мама даже не обернулась.

— Хорошо, хорошо. Поставлю кипятить и что-нибудь вам найду.

У Лельки сразу вытянулось лицо.

Папа сказал:

— Мамочка, а может быть, ты сначала банку поищешь?

— Мамочка, им очень тесно в маленькой, они задыхаются! — сказала Лелька.

Когда папа и Лелька говорят маме «мамочка» и смотрят на нее умоляющими глазами, мама им отказать не может ни в чем. Она вытерла руки и пошла в кухню. Папа и Лелька присели на корточки, рядом с ней около посудного шкафа.

Банка подходящая, широкая, с прямыми стенками, была только одна и стояла на нижней полке, на самом виду. Мама упорно ее не замечала, а перебирала одну за другой разные неподходящие, с узкими горлышками. Папа и Лелька, наоборот, упорно смотрели на эту красивую банку.

— Все это хорошо, товарищи, — сказала наконец мама, — но в чем я грибы солить буду?

— Плохо то, — сказал папа, — что в московском водопроводе вода хлорирована, не знаю, как они перенесут.

— А в зоомагазине какая вода? — спросил я.

Папа пожал плечами.

— Не догадались узнать.

— Могут погибнуть? — тревожно спросила Лелька.

На дно большой банки насыпали песка и ракушек. Посередине поставили подводный камень с дырочками и пустили плавать водоросль. Получилось очень здорово, совсем как в настоящем аквариуме.

Наконец папа стал осторожно переливать рыбок из маленькой банки.

— Погибнут? Не перенесут?.. — Лелька тревожно смотрела на рыбок, а папа тревожно смотрел на Лельку.

А я представил себе, какой поднимется рев, если Фонарик и Шарфик перевернутся вверх брюшками в этой хлорированной воде, и понял, что переживает сейчас папа.

Но ничего, обе рыбешки сначала удивленно присели на дно, потом стали плавать как ни в чем не бывало, шевеля хвостиками вокруг подводного камня.

— Чем будете кормить? — спросил я.

Папа насыпал из пакета немножко сушеных дафний. Это их дневная порция. Смотри, не перекорми. Останутся лишние, начнут портиться, и вода загниет.

Вечером, когда Лелька уже спала, мама и папа разглядывали рыбок. Мама усмехнулась:

— Только напрасно ты это затеял. Боюсь, что кроме огорчения ничего не будет.

— Ну как же, — возразил папа, нужно прививать детям любовь к животным.

— У домашних животных, — сказала мама пророческим голосом, — есть одно неприятное свойство: как только дети начинают их любить, все эти рыбки и канарейки погибают, и дело кончается слезами!

— Правильно, — сказал я. — Лелька их погубит. Уж лучше бы щенка купили, чем с этой мелочью возиться!

— Ну вот! — обиделся папа. Двое на одного! А Лелька спит, и некому за меня заступиться. Не каркайте вы, пожалуйста, зачем им погибать? Рыбы иногда живут очень долго.

На другой день, когда я вернулся из школы, Лелька сидела и любовалась на рыбок. Пакет с сушеными дафниями был завернут не так, как папа сделал утром.

— Лелька! — рассердился я. — Ты их опять кормила? Смотри, не перекармливай! Так они у тебя очень быстро погибнут!

Лелька ответила:

— Митя, я совсем немножко. Они есть хотели, прямо по лицу было видно. Митя, ведь сказать-то они не могут!

Так и пошло.

Сидит у банки и шепчет жалостливым голосом:

— Бедные вы, бедные! Милые вы, голодные!..

Чуть отвернешься — разворачивает пакет и подсыпает еще немножко сушеных дафний. И папа ей говорил, и мама говорила, пробовали даже пакет прятать, да разве от нее спрячешь?

Еще спорит с нами.

— Как же это? — говорит. Мы и завтракаем, и обедаем, и ужинаем, а они только один раз в день!

И вот к чему все это перекармливание привело.

Ровно через неделю, в следующее воскресенье, Лелька раньше всех встала и с рыбками пошла здороваться. Я в постели еще лежу, слышу:

— Здравствуй, Фонарик! С добрым утром, Шарфик!

И вдруг — отчаянный крик:

— Ой, ой, ой, ой, ой! Что с ними? Митя, смотри! Распухли! Распухли! Ой, ой, ой, ой, ой!

Я вскочил, подбегаю. Банка вся в тени, а через щель Занавески солнечный луч с одного бока освещает. И в этом солнечном луче к стеклу подплывают Фонарик и Шарфик, толстые, раздутые, с вытаращенными глазами, ярко-оранжевого цвета — и все в пятнах.

У меня даже в глазах зарябило. Прямо как страшный сон, смотрю и ничего понять не могу.

Лелька рыдает:

— Перекормила! Перекормила! Распухли! Митя, они сейчас лопнут!

Да, так и казалось: сейчас лопнут! Знаете, как воздушный шар, когда он уже летать перестал и вы его надуваете просто ртом. Уже вдвое больше раздулся, чем прежде, а вы все дуете и дуете, чувствуете, что больше нельзя, сейчас он лопнет, а все-таки удержаться не можете, все дуете и дуете… Вот на что были похожи эти Лелькины рыбки, на такие неестественные воздушные шары. Перекормила! Заболели! Митя, у них жар!

Я ей говорю:

— Не может быть у них жар, рыбы — хладнокровные животные.

Лелька кричит:

— Какие хладнокровные! Смотри, какие красные! Так и горят!

В соседней комнате папа торопливо одевается и спрашивает:

— В чем дело?

Лелька рыдает:

— Рыбки! Рыбки! Сейчас лопнут!

Мама заглянула к нам в халате:

— Ну вот, уже погибли!

— Как? — спрашивает папа. — Неужели все сразу?

Мама говорит:

— Кажется, обе.

— Батюшки! — говорит папа. — Неужели они их съели?

Кто? Кого?

Папа входит к нам в комнату совсем расстроенный.

— Ты уж прости меня, Лелечка, ведь это я тебе сюрприз хотел сделать. Никак не думал, что такая история получится!