О любви (сборник) - Михаил Веллер

Во дворе он потянул рифленую дверь над ступенью: открыто.

– Ну пока…

– Куда ты такой? Пошли ко мне! Может быть, надо «скорую»…

– Не ерунди. «Скорая» вызовет милицию. Превышение пределов необходимой самообороны…

– Но они же там!.. А если догонят?

– Сегодня уже не догонят. – Он хмыкнул и скривился.

– А если у тебя сотрясение? Или переломы!

– Ой, без паники. Так схожу завтра в травму.

Он отпустил ручку двери и сел на ступеньку.

– Ну, иди отсюда…

– Никуда я не пойду! – с неожиданной злостью и силой она схватила его под мышки, подняла, потащила наверх.

– Ладно, – сдался он. – Только на минутку… Помоюсь…

– Хорошо, хорошо…

В прихожей, закрыв дверь, чтоб не проснулись родители, сама сняла с него куртку, повела в ванную, пустила теплую воду:

– Больно? Тебе плохо?

Лицо стремительно опухало. Он осторожно потрогал ребра, потер бок:

– Нормально обработали. Свинцовых примочек нет? Разнесет…

– Не разговаривай, тебе больно…

– «Если смерти, то мгновенной…» – пробурчал Ларик невнятно из-под ее рук, бережно обмывающих его лицо (не целовать! не!).

– Надо смазать йодом… – растерянно решила она.

– Давно леопарда не видела? Перекись водорода есть?

Ступая на цыпочках, она притащила аптечку: порылась.

– Нет…

– И хрен с ней.

– А вот мазь календулы, мгновенно все заживляет!

– Если мгновенно – мажь, – согласился он, покряхтывая.

Закрыл глаза, наслаждаясь ее прикосновениями.

– Ты чего улыбаешься?

– Представляю, на кого буду похож завтра, – спохватился, хмур.

– Хочешь чаю?

Он подумал, должен ли по сценарию хотеть чаю. Не напутать бы.

– Если можно, покрепче… а то что-то в голове шумит.

– Тошнит? голова кружится? сотрясение, – всполошилась она. – Я вызываю «скорую»!

– А сухари потом будешь мне в лагерь сушить? – спросил он с холодной насмешкой.

– Почему?

– Да потому, что я их покалечил, и могут впаять срок! Говорю же: превышение пределов самообороны! Законы наши… Этому в Институте культуры не учат?

– Но они же втроем… с ножом!

– Решила избавиться от меня, сдав под суд?

Глотая чай и морщась, с сокрушенным вздохом заметил:

– И не хотел ведь сегодня никуда переться тебя провожать… (Она замерла: что? как, он предпочел бы, чтобы она… ее?..) И как толкнуло… будто предчувствие. Удачно, что ты была не одна. Я бы себе этого никогда не простил.

Она изнутри просияла, теплый ком прокатился из живота к глазам. Захлопотала, обретя удовольствие в роли хозяйки и сестры милосердия.

– Вызови такси.

– Куда ты такой поедешь? Сиди уж…

За ее спиной он одобрительно взглянул в зеркало, видик о’кей.

– Останешься здесь. А вдруг тебе станет плохо?

– Хочешь предъявить своим родителям с утра эдакую рожу середь квартиры? – сварливо возразил он.

Она кратко задумалась:

– Ляжешь в моей комнате. А им я все расскажу.

– Что, интересно?

– Ну, в общем, ты меня все-таки спас… – проговорила она, вслушиваясь в смысл собственных слов: а ведь правда!..

Он встал, покачнулся, осторожно потрогал голову и сел обратно.

– Действительно, что-то мне… – признал слабым голосом.

А Катя ничего не знает, мелькнуло у нее. И он, похоже, не собирается ей звонить. Да если бы Валин жених… что, жених?! Он – Катин жених? Чушь… Она подумала о Кате с насмешливым презрением: Ларик здесь, он спас ее, она за ним ухаживает, а прочие могут утереться.

Она раздвинула, застелила диванчик в своей комнате. Ларик улегся и подумал, что обрек себя на пытку и заснуть не удастся.

Выключатель щелкнул, во тьме прошуршал халатик, заскрипела кровать.

Помолчав, тихо позвала:

– Тебе не очень больно?

– Нет, – шепотом отозвался он.

Глядя в потолок, прислушивались к дыханию друг друга.

– Спишь?

– Нет.

– Знаешь… ко мне заходила Катя.

– Вот как. – Молчание.

– Она мне все рассказала…

Молчание.

«Дура, зачем я все это говорю – сейчас…»

– Она красивая. И – сильная.

– Зачем ты это мне говоришь?

Она повернулась к нему в темноте. Протяни руку – коснешься.

– Ты действительно решил жениться?

– Я не хочу говорить с тобой об этом.

«Я не имею права, да? Ты прав. Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним…» Ах, ночное течение мыслей и чувств.

– Ты… ты ее любишь?

Пауза.

– Она добрая. И она меня понимает… – прошептал он.

Часы в большой комнате пробили половину четвертого.

А я, хотела спросить Валя. Быстро меняются твои чувства и забываются клятвы, хотела сказать она. Подожди. Не делай этого. Я не хочу, чтоб ты женился, хотела сказать она.

– Пусть ты будешь счастлив, – сказала она. Протянула руку и кончиками пальцев погладила укрывший его плед.

Только не сказать ей, что люблю ее, ее одну, одну в мире! Ларик ущипнул себя, собрался – быстрым движением погладил ее руку, шевельнулся уже для пожатия:

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи… – она отвернулась, закрыла глаза, задышала тихо и ровно.

Долго притворялись спящими. Почувствовав, что сейчас вправду заснет, Ларик шевельнулся, тихонько простонал как бы сквозь сон.

– Что с тобой? Тебе плохо? – тут же отреагировала она.

– Жарко… Подташнивает что-то…

Вскочила, зажгла ночник, положила руку ему на лоб. Сделала неумелую попытку нащупать пульс:

– У тебя температура. И сердце частит…

– Ерунда… пройдет…

Рецепт: щепоть толченого графита от карандашного грифеля и две таблетки эфедрина – принять за два часа до нужного момента. Нехитрый симулянтский прием, отлично известный бывалым армейским врачам.

Градусник победно сигнализировал: тридцать восемь и две.

– Я вызову врача!

– Ага, и не забудь священника и гробовщика.

– Ты все шутишь! А если заражение крови?

– Дам ею досыта напиться врагам.

– Надо же что-то делать.

– Не шуметь. Приволокла дочка на ночь хулигана в синяках – во радость родителям.

– Не строй из меня тургеневскую барышню!

– Холодного чаю не найдется? С лимоном. И аспирина. Все.

Она поила его, поддерживая под затылок. «Если ранили друга, перевяжет подруга». Детская романтика всегда жива в глубине душ.

Ларик откинулся на подушке и благодарно поцеловал ей кончики пальцев, тут же отпустив.

«Так равнодушен, что ему ничего не стоит? или?..» Она поправила ему плед.

– Глаза слипаются, – сказал он. – Ох, хорошо…

И мгновенно заснул. Ресурс его нервов на сегодня был исчерпан.

Она слушала его посапывание со смесью умиления и обиды. «Мальчик был сегодня молодцом, – сказала себе. – Он заслужил отдых». И тут же уснула сама.

Утром пришлось вполголоса объяснить ситуацию родителям. Осмотр героя в приоткрытую дверь настроил старшее поколение на крепкие вздохи… Ларик тщательно спал, довольный тем, что она сама захотела выкручиваться – и выкручивается. В этой несколько пикантной истории она выступала на его стороне – отчасти против собственных родителей! – крайне отрадно.

Родителей (м-да…) даже благородная роль ночного гостя мало утешала. Драки, спанье в одной комнате…

– Что же, после всего бросить его валяться на улице в мороз?

– Почему на улице? Он же живет где-то?

– А если бы он не доехал?

– Вообще следовало поехать в травмопункт.

Рассказ о геройстве был воспринят как поножовщина:

– Еще нам только этого не хватало…

Они были, естественно, обеспокоены происшедшим, и дочери высказали раздражение и недовольство: такова психология.

Родители редко понимают, что противоречить детям в том, что дети считают истинным и справедливым – означает лишь подталкивать их поступать по-своему, отчасти уже из протеста. Упрямство – защитная реакция организма против попыток деформации. Поэтому Валя, когда осталась с Лариком вдвоем, выказала ему подчеркнутое внимание и доброту.

Эту азбуку Звягин знал явно. «Совсем неплохо, если ее родители тебя ненавидят: чем больше препятствий на ее пути, тем сильнее она захочет их преодолеть».

Валя объехала четыре аптеки, пока нашла свинцовые примочки. Ларика нашла в ванной: сильным контрастным душем он массировал страшноватое лицо – привычный способ городских драчунов.

Они завтракали и смеялись над приключением. Приятно было кормить завтраком мужчину, который может тебя защитить. Невольно она сравнивала его с Игорем… не все там еще, оказывается, отболело, но вектор этой боли, как стрелка компаса, передвигался на Ларика.

Возникла новая близость – нетягостная, свойская; хорошая.

– Поеду на работу. Бригадир нормальный – поймет.

– Подожди, я тоже. На две пары еще успею.

Она пропустила первые две пары – из-за него; он промолчал.

– И не постесняешься ехать рядом с такой хулиганской рожей? – подначил ее.

– Сейчас я тебя подгримирую, – притащила свою косметику. – Сиди спокойно!

На улице демонстративно взяла его под руку. Полюбовалась своей работой при ясном солнце:

– Сойдет! Шрамы на лице украшают мужчину.