О любви (сборник) - Михаил Веллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А «Скромное обаяние буржуазии» ты уже видела?
– Нет.
– Я тоже. Если хочешь, можем в пятницу сходить.
– Я не знаю, буду ли свободна.
– Нет, если хочешь.
– Ну хорошо, позвони мне завтра вечером…
Она получила приглашение – и интерес к нему сразу ослаб. Итак, она по-прежнему может делать с ним что хочет. Но почему это не радует? Его легко вернуть… или это ей только кажется? Достаточно сознания того, что – может вернуть? И все-таки ей хотелось, чтоб он пригласил ее в кино! Не пойти? Ну и что. Он все равно не позвонит… Наказать тем, что пообещает, но не придет? А если он не огорчится, а наоборот – больше не согласится? Нет: надо пойти и вызвать его на откровенный разговор.
А Ларик долго бродил по морозным черным улицам – охлаждал пыл. Она позвонила! И захотела пойти с ним в кино! И попросила позвонить ей! Успех! успех! повторял он себе.
И трезвый внутренний голос, копия звягинского, осаживал: спокойно! Без головокружения от успехов. Мелочь! Не размякать, не поддаваться чувствам. Помни, как бывало раньше. Один неверный шаг – и конец всему, она потеряет интерес навсегда. Только не дать ей убедиться, что он любит! Иначе – провал, хана.
– Ты играешь комедию, но смеяться должны не над тобой, – говорил Звягин. – Если ты не умеешь заставить женщину плакать – будешь плакать сам.
– А если и так плачешь? – тихо спросил Ларик.
– Мужчине нельзя запретить плакать, но можно запретить показывать это.Никчемный сюрприз ожидал Валю у касс: рядом с Лариком торчал чертов Володя с девицей. Вот тебе и наедине!
Когда погас свет, Ларик вытащил кулек с карамельками и, прошептав: «Простите бескультурную серость», протянул ей, а потом и им.
Не получилось уединения: Ларик и Валя сидели словно каждый по отдельности. Она ждала, сделает ли он попытку коснуться ее руки: и близко ничего подобного. Он был всецело прямо-таки увлечен фильмом: отпустил шепотом пару замечаний – не для нее, для всех, смеялся на смешных местах… А фильмец был, в общем, зануден, с ненужными неясными повторами, без действия, а так… непонятно что. И с чего это Лариончик стал такой вумный?.. И уж лучше бы он проявил навязчивость, откуда в нас столько английской благопристойности?
– Все это – вырождение, – авторитетно заметил он при выходе. – Вторичные идеи.
Володя с Галей мигом потерялись в толпе. Ага: все-таки решил остаться с ней вдвоем, подумала она снисходительно и с удовлетворением.
– Есть хочется – ужасно, – признался Ларик. – Поздно, перекусить уже негде. Можно было бы погулять, но мороз ужасный, правда?
– Да так… бывало и холоднее.
– На верхотуре смену отпахать – рожа деревенеет. Все старые строители – радикулитчики: разогреешься за работой – а ветерок поясницу прохватит, и привет. Японцы, те шерстяные пояса под одеждой носят. И как строят!
То есть: намерзся за день, прогулка не улыбается.
– Зачем же ты выбрал эту профессию? – (Сам захотел, так чего расхныкался?)
– А – интересно. И – со смыслом. Это тебе не конвейер, не штаны в конторе просиживать. Крыша над головой каждому нужна. Но как подумаешь в мороз о горячем борще – аж слюнки капают.
А ведь голоден бедный мальчик, живет один, ест по столовкам, никто не позаботится…
– Поехали – накормлю, – неожиданно велела она. – Борща нет, но если фасолевый суп тебя устроит…
– Поздно уже…
Они прошли мимо «Маяковской», как бы не видя ее, дальше к «Площади Восстания»; время для принятия решения выигрывалось.
– В двенадцать уйдешь, успеешь на метро к себе. Еще не ночь.
Ларик вздохнул:
– Доброта тебя погубит.
Грамотный комплимент: шутливый, с тончайшим оттенком осуждения – поскольку отнюдь не часто была она добра к нему, признающий ее доброту в данном случае, выражающий благодарность – и сомнение.
– И чеснок есть? – предвкушающе сдался он.
– И лук тоже.
За Лиговкой у вокзала переминалась коротенькая очередь на стоянке: такси подъезжали.
– Сэкономим время? На тачке до подъезда. Бедная студентка не против?
В тепле и уюте машины, на мягком сиденье подлокотник не разделял их, как было в кино, касались друг друга краем одежды, на поворотах качало вбок, сдвигало плечами.
Ларик чувствовал: сейчас не выдержит, обнимет ее, прижмется лицом к холодной, гладкой, пахнущей морозом и духами щеке, зароется носом в родные волосы – и все будет кончено, кончено, кончено! Напрягся, вдохнул, сосчитал в уме до десяти. «Надо срочно говорить, говорить что угодно, когда говоришь – легче…»
Валя дремотно смежила ресницы. Ждала.
– На заочном можно сдать два курса за год, – услышал Ларик свой спертый голос. – Но стать настоящим специалистом заочно – это вряд ли. Архитектура требует человека целиком.
«Что за фальшь я несу?! – ужаснулся он. – Она же все понимает, чувствует, разгадает мою игру – и я ляпнул, кроме презрения мне ничего не достанется…»
Но у нее слова его вызывали мысли иные. И первая: еще один самолюбивый эгоист. Вторая: а кто ж за него позаботится о нем, на кого, кроме себя, он может рассчитывать. Третья: неужели он совсем не думает обо мне… сейчас вечер, мы вдвоем, едем ко мне… Четвертая: а все-таки он серьезный человек.
– А что ты хотел бы построить? – заинтересованно-деловитый тон без грусти.
– Нужен проект дома с крытым двором и собственным микроклиматом, а на кровли и перекрытия – солнечные батареи, – сказал Ларик. – Клад для Средней Азии, этой идеи я пока нигде не встретил.
Подъехали к дому.
– Всего доброго, – сказал Ларик, стоя у открытой дверцы. – Спасибо за вечер.
– Не поняла, – она подняла брови. – Ты что?
– Извини, – вздохнул он. – Уже поздно. И общагу закроют.
– Ты хотел есть, – пожала плечиками.
– Да не настолько сильно. – Улыбнулся и вежливо пожал пальцы в мохнатой варежке. – Спокойной ночи. – И сел в машину.
Угревшись на сиденье, расслабился и отплыл в грезы: она была здесь, с ним, в его объятиях, любила его, и он был счастлив.
А Валя открыла холодильник, убедилась, что суп, разумеется, был доеден за обедом, что с того, еды масса, можно было пожарить яичницу с колбасой… Из принципа раскрыла учебник; наука не лезла в голову.
37. Если к вам пришли гости – радуйтесь, что не госбезопасность.
Ларик не звонил. Не показывался. Заготовки уничижительных фраз пропадали втуне.
Вечером третьего дня бимбомкнули в дверь. Он! Валя спокойно выждала, поправила перед зеркалом волосы, придала лицу правильное выражение – занятое, слегка удивленное.
Удивление пригодилось, перейдя в искреннее. В дверях стояла незнакомая девушка.
Девушка была роскошно одета: кожаная куртка на меху, серые стеганые брюки, заправленные в низкие сапожки на шнуровке, и пуховая шапочка с длинными ушами. Челка золотистая, глаза зеленоватые; красивая, спокойная, опасная.
– Здравствуйте. Вы Валя? – уверенно шагнула она.
– Вы ко мне?.. Здравствуйте…
– Позволите пройти? – Она держалась как-то свысока.
– Пожалуйста… – Валя указала на вешалку.
– Я только на минутку. – Села в ее комнате, огляделась.
У Вали упало сердце. Фраза отдалась знакомой интонацией. Каким-то образом она сразу все поняла. Что это имеет отношение к Ларику. Что разговор будет о нем. Что ничего хорошего она не услышит. Грянувшая непоправимость парализовала ее.
– А вы мне нравитесь, – напрямик сказала гостья, бесцеремонно оглядев ее. – Но – к делу. Мы с Ларькой подали заявление, и надо поставить все точки над i.
Ясно постигла: заявление – в ЗАГС, а точки – что они не должны больше видеться.
– Пожалуйста, – выговорила она, плохо владея голосом.
– Я не могу запретить вам видеться, но могу попросить вас.
– Я не искала никаких встреч.
– Не перебивайте, пожалуйста. У нас это совершенно серьезно. Мы нужны друг другу. Он цельный, талантливый человек. У него нет никаких связей, никакой поддержки. Я обязана помочь ему встать на ноги. Он нравится моим родителям, у них есть возможность поддержать стоящего человека. Мужчине нужна женщина, в которой он может быть уверен. Которая свою жизнь посвятит ему. Вы согласны?
– Смотря какой мужчина… и какая женщина… – пробормотала Валя.
– Вот видите. У нас как раз такой случай. Вы ведь не желаете ему зла?
– Я? Пусть он будет счастлив, как может.
– Сможет, – пообещала гостья. – Я знала, что мы договоримся, – непринужденно, аристократически-высокомерно потрепала ее по щеке.
– Вы его любите? – не смогла удержать вопрос Валя. – Он вас любит? – Посмотрела ей в глаза прямо, твердо.
Та помедлила миг… или лишь показалось?
– Мы взрослые женщины, – ответила она. – У меня нет оснований сомневаться в наших чувствах… вы меня понимаете? А что было – то прошло, не надо стараться вернуть.
– Я и не стараюсь, – детски запальчиво отбилась Валя, летя внутри себя в ледяную пропасть.
Она следила в окно, как красавица села за руль знакомых «Жигулей» цвета коррида – и видение исчезло.