Подкова на счастье - Александр Мартынов

На вокзале Потсдама Гюнтера Наумана с сопровождавшим его социальным работником (выглядевшим куда более уныло, чем мальчишка!) провожал только худой старик с глубоко посаженными недобрыми глазами. Если бы отец и мать присутствовали тут, они бы поразились тому, как нежно их неуправляемый сынок прощается со стариком…

Через две недели Гюнтер оказался в Христофоровке, где его прибытие восприняли с потрясающим равнодушием.

За два года, на которые был «осуждён» Гюнтер, сменилось пять социальных работников. Они просто сбегали, не выдержав условий существования. Но малолетний «фашист», как окрестили Гюнтера здешние пацаны, всех поразил. Он научился болтать порусски. Своими руками грубо, но надёжно отремонтировал выделенный дом на околиице. Выучился охотиться. Не брезговал никакой работой по хозяйству у соседей, подмечая всё, что они делают — как ходят за скотом, как работают на огороде, как обращаются с немногочисленной техникой. Скопив денег, завёл свой скот — и местные поразились, как всё ладно получается у белобрысого, похожего на местных пацанов худощавого мальчишки с мрачным взглядом. Он хорошо учился в школе. И только когда приезжали проверяющие, становился почти прежним, откровенно демонстрируя нежелание иметь дело ни с русскими, ни с германскими чиновниками.

Когда вышел его срок, Гюнтер отказался уезжать. По законам ФРГ он считался уже самостоятельным и остался в Христофоровке. Именно тогда он с разрешения местных властей начал строить собственный дом — и за два года почти закончил стройку.

Потом пришлось уехать — Гюнтеру надо было отслужить в армии. Отбухав в парашютистах полтора года, он даже не заглянул домой. Вместо этого заочно потребовал у родителей выплаты ему доли наследства согласно германским законам, здорово их обобрал, взял под мышку старого деда, оформив над ним опеку, под другую подхватил восемнадцатилетнюю Марту Фогель, с которой познакомился во время службы — и отчалил в Россию.

В Христофоровке его возвращение восприняли с энтузиазмом. В последующие три года в перерывах между сельхозработами они с Мартой настрогали троих сыновей — Зигфрида, Вильфрида и Германа — и развернули собственное хозяйство; наотшибе, но недалеко от деревни. Работа у немцев в руках буквально кипела — поражались даже непьющие, некурящие и работящие староверы. Старый Вальтер Науман с одним из местных дедов — последним оставшимся ветераном — сначала шокировали всю Христофоровку, всерьёз подравшись палками под нечленораздельные, но боевые выкрики на двух языках, а потом неожиданно стали лучшими друзьями и проводили вместе чуть ли не всё время — то покуривая самосад, то потягивая самогон, то на реке с удочками, а то и просто гденибудь на лавке, ведя сердитые разговоры, ещё не раз кончавшиеся перебранкой и клятвами больше никогда друг к другу не подходить. В 2005 году, летом, бывший член преступной организации ЭсЭс, трижды раненый и дважды награждённый Железными Крестами, зверски искалеченный во французском плену (ему переломали половину рёбер и перебили руки и ноги) эксгауптштурмфюрер Вальтер Науман во время очередной рыбалки умер на руках плачущего кавалера Ордена Славы, дважды раненого бывшего сержанта ударноштурмового батальона Кузьмы Макаровича Шилова. Просто от старости, мгновенно — остановилось сердце. А через месяц умер и старик Шилов — умер во сне, за день до этого обронив родне спокойно: "Ну и хватит уж. Всё равно боле и нету никого, кто видал-то…"

Но это было, пожалуй, единственное печальное событие в жизни семьи Науманов в России…

…Обед в самом деле получился великолепным — Тимка не мог решить, где он был лучше, в Светлояре, или тут. Очень красивая и тихая Марта с удовольствием смотрела, как едят гости. Трое крепких белобрысых мальчишек — пяти, четырёх и трёх лет — сидели за столом вместе со всеми и буквально поразили Тимку тем, что церемонно благодарили (даже младший!) за обед и просили разрешения выйти из-за стола. Правда, это нее помешало им тут же устроить на заднем дворе возню с Бесом (человеком), да такую, что Марта с беспокойством поглядывала в окно.

— Филен данк фюр аллес, (1) — тем временем поблагодарил Олег и, поднявшись, чуть поклонился.

— Кайнэ урзахэ, (2) — тихо ответила женщина и — Тимка обомлел — сделала такой полуприсед, который называется «книксен». Гюнтер, наливший себе домашнего пива, захохотал:

— Ладно тебе, Марта, а то новенький решит, что у нас в семье феодальные порядки!

1. Большое спасибо за всё.

2. Не за что. (нем)

— Большое спасибо, всё очень вкусно было, — поблагодарил Тимка, и женщина улыбнулась:

— Мне доставляет удовольствие вести себя именно так, — тщательно выговаривая слова, сказала она — совершенно правильно и в то же время очень поиностранному. — Я рада, что вам понравился обед. Приятного аппетита.

…Историю Науманов Тимка услышал, когда вместе с хозяином и Олегом осматривал ферму. Видно было, что Гюнтер рад показывать её бесконечно, тем более — новому человеку. Но Тимку интересовало не столько это, сколько другой вопрос, который он и задал, когда они втроём были на конюшне и Олег отвлёкся на какую-то кобылу, которая скоро должна была жеребиться:

— Господин Науман, — нерешительно спросил он у немца, который стоял, облокотившись за спиной руками на перекладину ограждения и рассматривал небо, — а всётаки… почему вы уехали?

— Иногда приходится покидать Германию, чтобы остаться немцем, — сказал Гюнтер и сощурился. — Ты не представляешь себе, парень, до чего там душно. По всей Европе. Мы перестали быть людьми, парень. В стремлении жить как можно лучше мы потеряли что-то… — он щёлкнул пальцами. — Что-то такое, что знали наши предки. Что знал даже мой дед. Мы моем тротуары наших городов шампунем, но спокойно смотрим на то, как отцы спят с дочерьми. Мы ходим в церковь каждое воскресенье, но в наших церквях венчают мужчину с мужчиной, и это в порядке вещей. Мы живём среди изобилия, но не замечаем, что каждое по следующее поколение развращённей и малочисленней предыдущего. Когда русские завидуют нам, они чаще всего не знают, чем завидуют. За великолепным фасадом нашего европейского дома — комнаты борделя и пыльные коридоры, в которых слоняются сумасшедшие. А за порогом жадно ждут толпы чужаков — ждут того часа, когда мы окончательно ослабеем. Тогда они ворвутся и зальют комнаты нашего дворца кровью детей и проституток, святых и воров, воинов и витий — без разбора… — Гюнтер улыбнулся. — Я говорю непонятно?

— Я понимаю, — возразил Тимка. — Может, не всё… но смысл понимаю. Но почему в Россию?