Похоть - Эльфрида Елинек

Бог как природа являет себя в голосах, доносящихся снаружи. Там живут служащие, они разводят руками, однако ничто не падает в их протянутые ладони. В пище, которую они едят, разверзаются раны, нанесенные животному при жизни. Они поедают и то, что выпекли сами, комковатое, подобное их телам, их неприятному смеху. Бесформенное, как их выводок, как их яростное наследство, тянущееся вслед за ними как сопли по лицу. Их дети! Их длинные караваны (на Голгофе жизни) действуют людям на нервы своим увлечением, тем, что они, равно как и телевидение, называют спортом. Иногда небольшая часть человечества разламывается на кусочки, вы разве никогда этого не замечали, когда сидели в общественном транспорте рядом с кем-нибудь, с экологически чистым продуктом природы, потому что у вас, как и у него, нет средств на автомобиль? Если да, то кроме вас этого больше никто не заметил. Некоторые из их потомков, сделанных ими ночью, не пригодны даже для работы на фабрике. Они — дыхание, пропитанное парами перегара. Кажется, их не занимают даже собственные тяжелые недуги. Вы увидите на экране душевное согласие, как у господина директора, который живет в с женой и ребенком в домашнем тепле и уюте, увидите, как тени их тел накладываются друг на друга, затемняя полдень, пока другим приходится плутовать. Это и многое другое вы увидите на экране, созданном вашим бедным любопытством (ведь вы хотите видеть самих себя, только в совсем другой роли и по возможности не в картонном обличье!). Люди в деревне видят, как директор ходит кругами под стеклянным колпаком своего желания, и замечают, что там есть место по меньшей мере еще для одного человека, и эту кандидатуру он выбрал себе сам. Все работают на его фабрике. Эта скотинка добирается на электричках, зажатая в неудобных купе, где все жуют свою колбасу и ждут худшего (что государство задвинет их еще дальше в тень). Ночь медленно опустилась и заполнила нас. Давайте спать.

Директор подходит к машине и наполовину извлекает оттуда свою жену, наполовину она сама извлекает себя из влажных рук студента и ступает на землю здешнего живописного края. Мы видим, как молодой человек, шустрый молодой шкворень, которому открыта широкая дорога и не нужна бумажная фабрика, вежливо помогает доставить женщину, половое покрытие, в ее привычный свиной закут. Свершилось. Он слышит свой рассказ о том, как подобрал ее, пьяную, на проселочной дороге. Она по-прежнему выглядит так, словно она не в себе, плохо соображает, дрожит от холода. Прямо перед входом ей приказывают собраться с силами, чтобы перешагнуть через порог. Вот и собачья будка, появляющаяся там, где отдыхают ее любимые, которых она сделала таковыми своим собственным трудом. Едва укрывшись от ока Божьего, они суют ей ладони между бедер. Да, они не могут оставить в покое свои половые органы, их маленькие стволы должны постоянно изрыгать огонь. Им принадлежит то, что они (в постоянном бахвальстве) раздули до размеров беззвучно вводимого внутрь дикого зверя по прозвищу член. Даже ребенок выказывает желание побыть вдвоем и ревет во всю мочь (он кричит дважды, как личность и как ее заместитель в малой, но точной копии!). Директор заряжает и перезаряжает грозное оружие, висящее ниже пояса. Ребенка, кроме искусства и спорта, интересует еще и поп-музыка по радио, там ее гоняют по кругу. Собственно, мне не жаль ребенка, ведь его мать вернулась к домашним берегам и судкам. Она прилипла к плечу мужа, словно смола. Его инструмент уже ощупывает изнутри стенку брюк и тянется к родной скважине. Женщина обмякла в своей упряжи, которую она сегодня не стирала, потому что для этого существует прислуга. Наемные руки стоят нынче дешево, для женщин на фабрике больше нет места, где они могли бы появиться на поверхности этого мира, не становясь сразу причиной появления живого существа. Женщин постоянно подвергают открытой дневной выработке или вышвыривают в глубокую ночь. Они рожают ребятню. Нам уже приходило в голову, что по ночам только обеспеченные переступают порог беспечного царства наслаждений, и вот тогда-то им, наконец, приходится потрудиться! Когда-то ведь и они должны это делать, раз уж однажды появились на свет и восседают в своем «мерседесе»: лишь им дано право владеть и брать.

Домашний халат (купленный в Вене, в царстве моды для богатых!) болтается вокруг тела смертельно усталой женщины. Алкоголь в ней остыл. К чему весь этот шум, который поднимает сейчас директор? Почему женщина, неприлично одетая, отправилась в игорный зал природы? Собакам не позволено бегать без привязи! Она заходится кашлем, когда муж давит ей на затылок и на совесть. Забота о жене побеждает, и он прижимает ее к груди, обвивает руками: халат нам теперь не потребуется. Лишь бы молодой человек поскорее убрался, своим присутствием он дает возможность сравнить два тела — нынешнее тело мужа и то, каким оно было изначально запланировано и подано в виде проекта в органы строительного надзора. Наберитесь терпения, в установленный срок мы позабавимся, навсегда сбросив нашу неуклюжую оболочку.

Директор бумажной фабрики в своей оригинальной версии выглядел лучше, чем мы сегодня с нашей бесчеловечной жестокостью можем себе представить. Эта женщина любит и нелюбима, и в этом она нисколько не отличается от других. Перст судьбы нельзя опередить, и это так же верно, как и то, что я сейчас показываю пальцем на вас. Женщина есть нечто еще более ничтожное, чем вообще ничего. Молодой человек смеется над благодарным директором, которому он вернул его собачонку. Он дерзко читает по лицу человека, который считает себя его соперником. Впрочем, он бы не прочь владеть бумажной фабрикой, а не грызть гранит закона и права. Он не чувствует себя равным и близким людям, которые с благостными взорами ковыляют на фабрику по недоступным ступеням, ибо им предстоит узреть того, кто дает занятие им, их членам и их любовям. О чем сейчас думает студент? О том, с кем он завтра будет играть в теннис.

Господин директор словами разжигает свой костерок. В его пламени разогреваются и закипают те, кто носит эротическое белье и будоражит огонь в крови своих партнеров, в крови, которая наполняет их моторы, и они жаждут работать непрерывно. Но гнев Божий обращен на бедных, которые не любят об этом слышать и бродят со своими детьми по обрывистому берегу там, где химикалии пожирают ручей. Самое главное, что у всех у нас есть работа и мы на ней наживаем прекрасные болезни, которые приносим домой.

Герти словно тяжелая, снятая с петель дверь падает в подставленные руки мужа. Вопрос в следующем: выдержит ли эта конструкция, если в бурю станет бушевать ветер и закружит метель? Молодому человеку следует отпить от нее еще глоток, хорошо бы прямо завтра. Однако сегодня ее заслонки будет открывать, пока не стемнеет, другой человек, из местных. Директор доступным языком сказал, что женщина должна покоиться только на том ложе, которое ОН предназначил ей в качестве могилы. Именно он будет теребить ее с самых выгодных сторон (слева и справа), да, это существо превратилось для него в неистребимую привычку, как стаканчик, в который он заглядывает. Она всегда здесь, под рукой, отсюда и возникает беспокойство, когда она вдруг исчезает и ее не удается найти. Все, на что только способна фантазия, можно воплотить в жизнь животрепещущим членом, набухающим и вскоре вновь опадающим, вопрос только, чей это будет член. Глаза женщины светлеют от любви, словно кто-то пытается достучаться в эту картинку природы: кто-то касается ее стены жезлом и смотрит, не забьет ли из скалы ключ. Работа спорится, но счастливы ли они? Нет.

А ребенок во весь голос кричит «ой-ой-ой», потому что ему никак не заснуть, если у матери нет собственных идей на тот счет, как ребенку отряхнуть жизнь со своих ног. Мамочка, мамочка — несется из окон, из них выглядывает маленькая зловредная головка, телесный плод вместе с червяком в нем. Ребенку бы лучше уснуть, чтобы ему не пришлось смотреть на происходящее. Его тесто месили достаточно долго, чтобы ему не шататься по ночам. А поутру мимо, шатаясь, идут усталые люди, на шее у которых не виснут красотки, люди эти бродят вокруг, словно олени в лесу.

Ребенок тут как тут. Завтра утром его обмажут сверху донизу вареньем, как сегодня обмажут мать слизью его отца и святого духа. Скок-скок (через порог) врывается в комнату сын, который соскучился по своей мамочке. Отцу предстоит кое-что объяснить сыну, и он захлопывает дверь перед носом у студента, чтобы явиться в божественном облике и обрести мирный покой. Чтобы можно было без всяких помех раздвинуть бедра жены и посмотреть, не заходил ли туда кто-нибудь, не пасся ли кто-то в этой священной корове. Мать измеряет пространство, отделяющее ее от ребенка, ничейную землю (в которую понатыканы мины-тарелки: вот мы и дома, совсем одни, но нас всех нужно еще как следует вымыть), добро пожаловать. Директор намерен кружиться вокруг жены, словно год вокруг лета. Не хватало еще, чтобы и день пробудился ото сна. Да, ребенок имеет право, чтобы все его окружали. Любовь, крадущаяся как вор, кто не мечтает о ней ежечасно? Ведь и у вас, наверняка, есть мягкая игрушка, овечка, которая куда-то запропастилась! Кто кого здесь потерял? Гора эта существует только по одной единственной причине: долина должна где-нибудь закончиться и где-то должен начаться подъем. Снег отливает бледностью. Мужчина придает большое значение свому делу, связанному с производством бумаги, чтобы дела у нас шли хорошо. И чтобы мы знали, почему так происходит. Я хочу сейчас заявить без малейшей двусмысленности: я словно воск в руце бумажной. Хотела бы я встретить человека, который сумел бы воссоздать меня заново из того, что я говорю.