Небо и земля - Нотэ Лурье

— А что я могла поделать? Нас ведь дождь захватил. Гремел гром…

— Я в это время шел в атаку. Вокруг меня рвались снаряды…

— Не говори так… — умоляет Нехамка.

— Я истекал кровью, вел свой танк в бой, а ты… — Вова… не надо.

— А ты валялась с ним под скирдой. Я стонал от боли, а ты…

— Перестань!.. Перестань! Прошу!..

— На фронт он идти не хочет, ждет тебя у подсолнухов… Сейчас я с ним рассчитаюсь!

И Вова пускается бежать. Нехамка хватает его за раненую руку, он ее отталкивает, она падает на землю и плачет, кричит не своим голосом, ей нечем дышать — вот-вот задохнется…

— Нехамка, а Нехамеле! — кто-то трясет ее за плечо. — Проснись, слышишь?

Тяжело дыша, Нехамка села, широко открыла глаза, огляделась, не понимая, где она, потом рукой коснулась шеи… И тут увидела перед собой Вовину мать. Девушка обеими руками обхватила ее, припала к ней и расплакалась.

Зоготиха ласково обняла ее и улеглась рядом.

… В жарком месяце июле долгие дни — короткие ночи. Люди только разоспались, не успели с боку на бок перевернуться, как уже начало светать.

Все вокруг — скирда, арбы, стерня — было покрыто чистой прохладной росой.

Вот уже заалел край неба, и не растаял еще молодой месяц, а из-за баштанов выстрелили первые бледные солнечные лучи.

Просыпались поля, подернутые розоватой дымкой. Колхозники умывались, завтракали: Катерина всех оделяла хлебом с брынзой и теплым молоком. Подмели ток, осмотрели решета, подкрутили, где надо, гайки. Солнце только-только вылезло из-за баштанов, когда комбайн, гудя, снова врезался в пшеничный массив. Снова затарахтели, замахали крыльями жатки на косогоре, а Нехамка, стоя на трясущейся молотилке, быстро-быстро стала бросать колосья в барабан…

26-го в сводке Совинформбюро впервые сообщалось о Минском направлении. Немец подошел к воротам города. 27-го спешно эвакуировались предприятия, учреждения. В многолюдной толпе тех, кто последним покидал Минск, был и Алексей Иванович Орешин.

За городом, на восемнадцатом километре, над ними пролетел немецкий самолет и обстрелял из пулемета. Поднялась паника. Внезапно Алексея ослепило огнем — рядом разорвалась бомба. Сильная воздушная волна оторвала его от земли и швырнула далеко в поле…

Светало, когда Алексей пришел в себя. Раскрыв глаза, он с удивлением увидел, что лежит среди колосьев. Он силился вспомнить, как очутился в поле. С минуту было очень тихо, потом послышались выстрелы. Где-то справа застрекотало сразу несколько пулеметов. Тогда Алексей все вспомнил, осмотрелся и понял с ужасом, что он остался один. Совсем один…

Что теперь делать? Куда идти? Сильно болела левая нога. В ушах шумело. Алексей озабоченно смотрел на запад. Небо над Минском было дымно-красное, город горел. Стрельба приближалась. Из-за пригорка с грохотом вырвалась колонна мотоциклистов и остановилась на шоссе. До Алексея донеслись хриплые выкрики, слова команды на чужом языке. Немцы.

Припав к земле, он из последних сил пополз к видневшейся за полем березовой роще.

Только бы не попасть к немцам, только бы выбраться, любой ценой добраться до своих!..

Вот уже пятые сутки Алексей Иванович Орешин пробирался лесом на восток, к своим. Шел весь день, с рассвета до поздней ночи, не позволяя себе присесть, хотя очень ослабел. Во время взрыва на шоссе, когда его отбросило в поле, потерялся вещевой мешок с продовольствием, и питался он главным образом кисловатой черникой, которую собирал в лесу. Его мучил голод. Но еще больше мучила его неизвестность: он не знал, где находится и сколько еще надо пройти, чтобы добраться до линии фронта.

Первые два дня с юго-востока, то отчетливо близко, то приглушенно, слышался гул артиллерийской канонады. На третий день Алексей уже не слышал стрельбы, — видимо, фронт передвинулся куда-то дальше. Время от времени по шоссе, пролегавшем слева от леса, грохотали танки, грузовые машины, мотоциклы. «Что там? — с тревогой думал Алексей. — Наши войска или немецкие?»

Дважды в день, всегда в одно и то же время, рано утром и под вечер, над лесом с воем и ревом проносились немецкие бомбардировщики с черными свастиками на крыльях. Советских истребителей не было видно. «Что случилось? Где наши самолеты?» — недоумевал Алексей и упрямо шел вперед. Пробирался сквозь заросли, перелезал через поваленные старые деревья, обходил болота… Надежда добраться до советских частей поддерживала его, придавала ему силы.

До тошноты хотелось курить. «Затянуться бы, — думал он с тоской, — может, и на душе бы полегче стало…»

В кармане плаща он нащупал коробок. В коробке оказалось несколько спичек. Будь вдобавок клочок бумаги, можно свернуть бы самокрутку, хоть из сухого мха. Алексей жевал березовые листья, их горечью заглушая тоску по куреву, и шел, шел без передышки, пока не наступала ночь. Если бы светила луна, он бы и еще шел. Но луна пряталась за тучами. Алексей разостлал под березой плащ, лег. Он почувствовал, что страшно устал. Ломило ноги, горели ступни. Но ботинки не снял — слишком трудно было опять сесть. С минуту он прислушивался к угрюмой тишине ночного леса, потом заснул.

Среди ночи он проснулся от громового залпа. За деревьями что-то сверкнуло. «Значит, фронт совсем близко», — подумал Алексей. Но тут же понял, что это просто-напросто гроза. Деревья качались и шумели. Снова вспыхнула молния, осветив лес, — над головой раздался оглушительный грохот. Хлынул дождь. Пересиливая боль, Алексей встал, накинул на плечи плащ и прижался к стволу березы.

Дождь скоро пробился сквозь листву. Холодными огромными каплями стал падать на голову, за шиворот. Зло выругавшись, Алексей натянул плащ на голову. Голова была защищена, зато промокли тонкие брюки. В ботинках захлюпала вода. Дождь все усиливался, временами сменяясь мелким колючим градом, который стучал по листьям, по веткам, по стволам, наполняя лес холодом. Вскоре вода просочилась сквозь плащ и потекла по шее; струйки, словно холодные юркие ящерицы, заскользили по спине. Алексея начало знобить. Он втянул голову в плечи, съежился.

Раскаты грома слышались реже, но дождь по-прежнему лил как из ведра.

Алексей уже давно промок насквозь. С волос, с густой белокурой бороды, выросшей за последнее время, стекала вода. Рубаха липла к телу, намокший плащ весил, казалось, не меньше десяти пудов. Больше так стоять Алексей не мог. «Лучше идти, — решил он, — на ходу погреюсь». И, собравшись с духом, сбросил с головы плащ.

Вокруг стояла непроглядная тьма. Не видно было даже соседних деревьев, только слышался их тревожный шум. Протянув, словно слепой, руку, Алексей ощупью двинулся вперед. Едва он прошел несколько шагов, как поскользнулся в луже, наткнулся на дерево и больно ушиб ногу. Что делать? Алексей почувствовал, что дрожит всем телом. «Ну, ну, ничего страшного, дождь скоро пройдет, не будет же он лить вечно… Главное — думать о чем-нибудь другом. А там, глядишь, и ночь к концу…»

Алексей сжал зубы, чтобы не стучали, обеими руками ухватился за дерево, около которого стоял, прижался, словно надеясь возле него согреться.

К рассвету лес наконец успокоился, ливень перестал. Только чуть моросило. Из серого тумана постепенно выступали темные силуэты деревьев. Можно было трогаться в путь. Алексей повел онемевшими плечами, вздрогнул от пронизывающего сырого холода и, еле двигая закоченевшими ногами, зашлепал по лужам. Шел медленно, время от времени уныло поглядывая на серое небо. Затянутое сплошной пеленой туч, оно, казалось, никогда не прояснится.

Постепенно лес начал редеть. Все чаще попадались пни, старые, почерневшие, и свежие, с еще совсем желтыми срезами. На недавно вырубленной делянке высились штабеля еловых, сосновых и березовых стволов — верный знак, что неподалеку деревня или поселок. Вскоре Алексею показалось, будто он слышит приглушенный лай. Он остановился. Да, так и есть. Где-то слева лает собака. Алексей повернул влево.

Не прошел он и полкилометра, как очутился на опушке. Сквозь серую завесу мелкого дождика он увидел на пригорке бревенчатую избу. За избушкой тянулись огороженные длинными жердями грядки, а за ними, среди реденьких садиков, стояло еще несколько домишек. Сердце у Алексея радостно дрогнуло: неужели через несколько минут он войдет в дом, окажется под крышей… Однако он не торопился. Из-за мокрых деревьев внимательно оглядывал хутор. Сначала надо было удостовериться, что там нет немцев.

Из стоящей на откосе бревенчатой избушки вышла женщина, достала воды из колодца и вернулась в дом. Больше нигде не было видно ни души. «Хутор маленький, — подумал Алексей, — и стоит около самого леса, вряд ли здесь расположились немецкие части». Кругом было так пусто, так глухо, что казалось — в хуторе, кроме этой женщины, никого нет. Алексей решительно вышел из-за дерева и зашагал по вырубке.