Небо и земля - Нотэ Лурье

Нехамка горько усмехнулась.

Только неделю тому назад Крейна мечтала об экскурсии, о палатках… А сейчас… Что с ней, где она?

С края хутора, где находилось правление колхоза, донесся глухой звон: ударяли по рельсу, привязанному к ветке старой акации.

«Что там еще?» — встревожившись, подумала Нехамка и соскочила с постели.

И чтобы никто не подумал, будто она горюет, не получив от Вовы письма, Нехамка нарядилась в голубое с цветами платье, переплела косу и надела новые туфли.

Когда она подошла к колхозному двору, там уже были все хуторяне. Пожилые колхозники и колхозницы стояли кружком около ворот. Иные сидели во дворе на дышлах возов и на длинных тяжелых скамьях в палисаднике. Говорили о последней сводке, об Эльке Руднер, которую видели днем возле молочной фермы, и, главное, о полученных письмах. Девушки, приодетые, собрались возле колодца, обступив молодую учительницу, которая имчто-то оживленно рассказывала. С визгом носились между возами и арбами ребята.

Нехамка хотела подойти к девушкам, но, увидев учительницу, стала в сторонке.

В общем гомоне она слышала, как переговариваются женщины:

— А Додя Бурлак сегодня спять четыре письма получил.

— А вы не получили?

— Мой написал, как приехал в Гуляйполе… в тот самый день.

— Я вот только одно письмо получила. Матерям часто не пишут.

— Если бы девушке, писал бы каждый день.

— Сегодня, слава богу, все получили…

«Все», — повторила про себя Нехамка. Сердце у нее ныло от зависти. «Есть ли письмо родителям Вовы? Наверное, и они не получили, — старалась она себя утешить. — Может, его письма затерялись?»

Кто-то положил ей руку на плечо. Она стремительно обернулась: возле нее стояла Бася, ее подружка.

— Привет тебе от Иоськи, — сказала она весело. — Получила письмо! Он в одной части с Вовой. А Вова что тебе написал?

— Ничего, — ответила тихо Нехамка.

— Как? — удивилась Бася. — А ведь Калмен Зогот сегодня получил…

— Откуда ты знаешь?

— Я сама видела.

Нехамка закусила губу. Вот как, значит. Им написал… Что ж, она заслужила…

— Ладно, ты уж не переживай. Еще получишь… Пойдем, сядем поближе. — Бася потянула ее за руку. — О чем собрание, не знаешь?

— Собрание? — рассеянно переспросила Нехама. — Нет, не знаю.

Из правления вышел Хома Траскун — уполномоченный сельсовета и парторг, — вместе с ним Триандалис, Друян и еще несколько хуторских коммунистов.

— Ну, давайте, товарищи, начнем, — громко сказал Хома, направляясь в палисадник.

Все двинулись вслед за ним. Уселись — кто на скамьях, кто на траве, а кто прислонился к дереву.

Хома занял место за вкопанным в землю столиком и, прищурившись, внимательно оглядел присутствующих.

— Давайте, товарищи, начнем, — повторил он, — Хонця в Санжаровке, на совещании райкома, так что дожидаться его не станем. Кобылец здесь?

— Дома. У него там веселье, — ухмыльнулся Риклис.

— Что вдруг за веселье? — хмуро спросил Хома, не любивший Риклиса.

— Откуда мне знать? Вы разве не слышали, как Зелда ревела? — сплюнул Риклис.

— Тише. Вон он идет, — показал Калмен Зогот на ворота.

Хома открыл собрание. Вынул из бокового кармана газету, не торопясь прочитал утреннюю сводку Информбюро, потом долго откашливался и наконец стал разъяснять, какие задачи теперь стоят перед колхозом. Надо снять урожай, срочно вывезти хлеб, который так нужен фронту, и усилить бдительность. Известны случаи, рассказывал Хома, когда фашистские самолеты сбрасывают ночью парашютистов, чаще всего в районе, где находятся немецкие колонии. Штаб дружины устанавливает два поста.

Сегодня ночью будут нести охрану в Ковалевской балке Никита Друян и Рисе Кукуй, а на гуляйпольской дороге, до немецкой колонии Блюменталь, — Додя Бурлак и Нехамка.

Нехамка была довольна: хоть сегодня ночью ей не придется сидеть дома одной.

Когда уже стали расходиться, она услышала, как Риклис кому-то сказал: если его назначат, он все равно не пойдет ловить парашютистов: он не хочет рисковать жизнью.

А Нехамке как раз и хотелось рисковать жизнью! Сейчас ее ничто не страшило. Послали бы ее в степь одну — и то бы согласилась с радостью.

Додя Бурлак пошел домой за буркой и посоветовал Нехамке тоже одеться потеплее. Но девушка не захотела. Словно кому-то назло, пошла в степь в том же нарядном платье, в каком была и на собрании.

Додя Бурлак ступал тяжело, опираясь на свою суковатую палку, устал после напряженной работы в кузне. Это не мешало ему подробно рассказывать Нехамке, что пишут сыновья, зятья и внуки в письмах. Все сейчас в действующей армии, и он очень гордился этим.

Темнело. Но изъезженная, серая дорога в степи была хорошо видна. Не спеша приблизились к делянке, граничившей с немецкой колонией Блюменталь. Остановились. Было тихо.

— Давай-ка присядем, доченька. Отдохнем немножко, — сказал Додя Бурлак.

Он сел под копной. Сено, согретое за день солнцем, пахло медом и хмелем. Уронив тяжелую голову на грудь, старик вскоре задремал.

«Пусть поспит», — подумала Нехамка. Она отошла к соседней копне, очень высокой, влезла на нее, как на башню, и начала смотреть во все стороны. Ей так хотелось, чтобы хоть что-нибудь произошло! Подняла голову, оглядела небо. Было по-прежнему тихо. Только кузнечики трещали в траве, невольно Нехамка заслушалась. И на душе от этого у нее становилось спокойнее.

Вдруг послышался гул. До боли в глазах Нехамка вглядывалась в небо — не летит ли самолет. Ничего не увидела. А гул приближался.

Она спрыгнула с копны и подбежала к старику.

— Дедушка, вставайте. Вставайте скорей… Вы слышите?

Додя Бурлак очнулся, встал, с минуту прислушиваясь, потом сказал сонным голосом:

— Это машина,

— А может, самолет?

— Самолет гудит не так… — Он поднял с земли свою палку. — Пойдем, доченька, посмотрим, кто там пожаловал к нам среди ночи.

Додя Бурлак и Нехамка уже вышли на дорогу, когда гул внезапно прекратился.

— Что это может быть? — тихо спросила Нехамка. — Тише… Подожди минутку.

— Вы слышите, — вроде кто-то говорит…

В самом деле, из-за пригорка доносились едва различимые голоса.

— Да, верно…

Они быстро поднялись на пригорок. Внизу стояла легковая машина. Рядом с ней темнела человеческая фигура. Подойдя ближе, они узнали Николая Степановича Иващенко, секретаря райкома.

— Кто там? — крикнул он, шагнув им навстречу.

— Бурьяновские… А мы уж думали, Микола Степанович, шпиона поймали, — пошутил Додя Бурлак и протянул Иващенко руку. — Видите — стоим на страже… Я вот и дочь Хонци, — он кивнул на Нехамку. — А что у вас случилось?

— Да вот мотор испортился, — ответил с огорчением Иващенко, — а я как раз тороплюсь. Совещание в Санжаровке. Там уже начали жать. А у вас?

— Тоже… приступаем… Микола Степанович, сколько может продолжаться эта война?

— Кто знает, — Иващенко пожал плечами. — Тяжелая война.

— Все четыре моих сына там, в огне…

— А у меня дочь, одна-единственная, — сказал Иващенко. — Добровольно пошла с третьего курса… Семен, — крикнул он, оборачиваясь, — как там, долго еще?

— Боюсь, что долго, Микола Степанович.

— Ну, тогда я пойду пешком. До сельсовета километров пять, не больше… Только вот тьма какая…

— Давайте я вас провожу, — предложил Додя Бурлак. — Пойдем вдоль баштанов, там есть тропка, так ближе будет.

— А девушка? — спросил Иващенко.

— Пока ваш Семен исправит мотор, я вернусь… Да и она у нас не из пугливых…

— Ну хорошо, — согласился Иващенко. — Семен, иди-ка сюда.

Шофер, молодой, красивый блондин в новом синем комбинезоне, прикрывая рукой фонарик, подошел к Иващенко, начал было что-то говорить, но вдруг, увидев Нехамку, так и замер.

— Нехама? Это ты? — пролепетал он наконец.

— Я вижу, наша молодежь уже знакома, — усмехнулся Иващенко. — Ну что же, пойдемте, товарищ Бурлак?

Они растаяли во тьме. А Нехамка и Семен все глядели и глядели друг на друга, словно не веря, что они и впрямь встретились здесь, в степи!

Нехамке шел пятнадцатый год. Она училась в седьмом классе, когда Сеня, уже девятиклассник, впервые заметил ее. Она была худенькой, бледной девочкой с большими красивыми глазами и торчащими косичками, отчаянной непоседой, которая прыгала во время перемен через парты, вечно хохотала, озорничала и никого не боялась. И играла только с мальчишками — кроме него. Сеня видел, как мальчишки бегают за ней, хватают за косички, и завидовал. С другими школьницами он тоже играл, а случалось, и дрался, но к Нехамке не решался даже близко подойти. Стоило ей пробежать мимо, как у него замирало сердце.

Нехамка, казалось, ни о чем не догадывалась. Да и откуда?