Единый (СИ) - Александр Цзи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, надо верить нуарам. У них пунктик на честности — они не обманывают. Это у меня очередное обострение паранойи.
— Информация, что бомбу надо закладывать под маяком, точная? Обычно взрывают у подножья зданий, чтобы здание развалилось.
— Антенна, что передает квест-сигнал на всю Сиберию, — пояснил Гуж, — аккурат под маяком расположена. Там свет такой яркий — даже вы, зрячие, одуреете. Так что держитесь… Вот, кстати, я на поверхности недавно поискал твой кошель и кое-что нашел…
Он протянул мне мои темные очки. Я их узнал по В-ауре. Но стоял неподвижно, пока Гуж не вложил их мне в ладонь.
— Очки? — изумился я. — Как они уцелели после взрыва?
— Удивительно, — согласился Гуж. — Кошель не нашел, к слову. Испарился он, как и ваши прочие вещи. Вы, похоже, с очками через магический дольмен не ходили, да?
— Не ходили… — пробормотал я, кладя сложенные очки в нагрудный карман. Они почти не пострадали — на ощупь целые. Пережили когда-то крушение цивилизации — что им какой-то взрыв?
— Вот и молодцы. Ну что, вперед? Как говорят: “Взялся за гуж, не говори, что не дюж”!
…Шли к заветной башне (как Чайльд Гарольд — но не к Темной, а прекрасно освещенной) раза в три дольше, чем с поверхности к Честному Собранию. И в пять раз дорога оказалась сложнее. Несмотря на воскресшее В-чутье, мне было трудно преодолевать все эти кривые закоулки, уровни, переходы, лестницы и наклонные тоннели. К тому же приходилось постоянно придуриваться, что ничего не видишь. Я брал пример с Витьки — вот кому приходилось совсем несладко! Просто диву даешься, до чего человек беспомощен без своих зенок. Витька шел неуверенной ковыляющей походкой, выставив вперед руки и зачем-то вращая головой. Я делал то же самое. Нуары в лице Гужа и Мая держались поблизости, следя, чтобы мы не разбили к чертям черепа и не переломали конечности. Надо отметить, что обращались они со “слепыми котятами” вежливо и предупредительно, гадостей не подкидывали, хотя возможностей у них было сколько угодно.
По пути я “насмотрелся” на жизнь нуаров. Не так хорошо, как это сделал бы с помощью обычных глаз — все же чутье давало весьма приблизительное представление о том, как выглядят вещи. Но тем не менее.
Слишком просторных пространств под землей не встречалось — и понятно, почему. Сложно рыть большие залы, да и зачем? Нуары обитали в узких щелях, подобно кротам, крысам и прочим подземным жителям, но при этом оставались людьми, а следовательно, узкие щели были облагорожены. Мы несколько раз прошли через низкие сводчатые помещения с колоннами, где за столами сидели парочки. Как правило, держались за руки, целовались или просто трогали друг другу лица и прочие места. Тактильные ощущения у нуаров вышли на передний план — за неимением зрения. Попадались магазины и рынки — в виде длинных переплетающихся коридоров с нишами по обе стороны. Не разобрал, что там продавалось, кроме еды, которая издавала разные, но не слишком сильные запахи. Мое чутье не позволяло различать многие детали, но подозреваю, что продавалось абсолютно то же самое, что и наверху: одежда, еда, инструменты.
Стало понятно, где Гуж раздобыл для нас одежду — смотался на рынок и купил самое дешевое.
Нуары не использовали парфюм — и ясно, почему. Крепкие запахи раздражают и мешают “видеть”.
Несмотря на “радар”, нуары, как я выяснил, ходили не так, как обычные зрячие. Шаги у всех мелкие, скользящие. Подошва проверяет крепость поверхности, прежде чем человек перенесет на нее вес. Руками они, впрочем, не размахивали как Витька и я (притворяясь), но всегда держали на расстоянии от туловища, как бы мониторя пространство вокруг.
Мы миновали что-то вроде часовни в высокой нише, в глубине которой мой собственный радар засек скульптуру. Не понять, что за скульптура, — очевидно, алтарь. Или идол. Рядом стояли нуары и тихо-тихо пели тягучую песню. Слов не понять. Видимо, молились.
Меня это удивило — сиберийцы не религиозны. Точнее, религиозны, но их религия — это вера в Вечную Сиберию и лично Председателя. Разновидность тоталитарного сектантства, раздутого до масштабов целой страны. Но нуары — это в чем-то антиподы “классическим” сиберийцам; у них нет Председателя и веры в нерушимость державы. Зато есть какая-то религия.
Я не спросил, что именно происходит в часовне. Во-первых, я ее не должен видеть, во-вторых, мне было плевать. Сделал заметку в памяти — и ладно.
Поражало самообладание Витьки. Болтаться в непроглядных подземельях, когда вокруг кто-то беззвучно передвигается и переговаривается шелестящими призрачными голосами, — это не через темный сквер ночью пройти, когда рядом всегда есть хоть какой-нибудь источник света. Тут нужны нервы. Конечно, даже Витькины нервы не железные, судя по его краткому срыву, но все же держался он преотлично.
— Не боишься? — не удержавшись, шепнул я ему.
— Не по себе, — признал он. — Давит эта темнота… Но панических атак нет и, вроде бы, не будет. Да и ты рядом.
Мне польстило это доверие.
Раньше я смотрел на Витьку как на необходимого спутника-гида, кое-что знающего о Поганом поле. Я-то тогда из-за глюка ничего про него не помнил. В моих планах было избавиться от него при первой возможности. Потом притерлись. Еще потом он внезапно погиб, и я понял, что он — дорогой и единственный друг. И наконец я встретил его снова — другого и в то же время прежнего. Теперь я знал о мире Поганого поля больше него и ощущал ответственность.
— Интересно, как они все это вырыли, — сказал Витька. — Что за землеройные машины использовали? И куда землю девали?
— Уж не кетменем, поди, рыли, — хмыкнул я.
— Моим кетменем? — неожиданно спросил он. — У меня же кетмень был, правильно? Мы лут с тобой собирали…
— Ага! Вспомнил?
— Вспоминаю… И весь этот лут взорвался вместе с мусоровозом?
— Да.
— А других заначек у нас не было?
— Не-а.
— Вот блин!
Что ж, прежний запасливый и лутолюбивый Витька восстанавливается. Это не может не радовать.
Дальше мы полезли по крутой спиральной лестнице из мелких металлических решеток, закручивающейся внутри шахты. Скорость упала до черепашьей — мы хватались за холодные перила и старательно нащупывали ногами ступени. Я с трудом сдерживался, чтобы не побежать поскорее наверх, — приходилось
