Прокурор по вызову - Фридрих Незнанский

– Давайте сойдем с дороги.

Он был невысокий, в длинном плаще с поднятым воротником и в широкополой шляпе, скрывающей верхнюю половину лица, хотя это было лишним – в такой темноте Хмуренко все равно бы его не рассмотрел. Он курил, и это окончательно убедило Хмуренко, что избиения сегодня не будет.

Отошли под деревья. С дороги их теперь можно было заметить только по огоньку сигареты, зато дождь здесь не так доставал: деревья, даже голые, кое-как от него защищали.

– Как мне вас называть?

– Иван Иванович или Сидор Сидорович, а хотите – Васей, мне все равно.

– Хорошо, Иван Иванович, я вас слушаю.

Хмуренко тоже закурил, надеясь в свете зажигалки увидеть хоть что-то, но Иван Иванович разгадал этот нехитрый трюк и вовремя отвернулся.

– Вы записываете разговор?

– А вы против?

– Нет, только пускать запись в эфир, не изменив голос, не стоит, могут быть нехорошие последствия.

– Какие?

– Неприятности у меня, а потом и у вас.

– Я это учту, – пообещал Хмуренко. – Но пока вы еще ничего такого, что может вызвать неприятности, мне не рассказали. Если я все понял правильно, вы точно знаете, кто стоит за акцией против Замятина.

– Знаю.

– И кто же?

– Замятин.

– Замятин сам снял кино о себе и сам передал его на телевидение? – недоверчиво переспросил Хмуренко, уже предчувствуя, что действительно нарвался на сенсацию.

– Да.

– Зачем?

– Чтобы уйти быстро и красиво.

– Я все еще не совсем понимаю.

– А вам самому не приходило в голову, почему на той пленке он то задом, то боком, то в плохо освещенном углу? – Иван Иванович прислонился спиной к дереву и спрятал руки в карманы плаща. – Запись же высококачественная, девицы, например, хорошо получились. А Замятин как будто знал, где установлена камера. И вообще, сцена хорошо продумана и отрепетирована. У зрителя она вызывает скорее смех, чем брезгливость, отвращение и тем более возмущение. Ну, выпил человек, ну загулял даже, страна такая, традиции такие: все пьют без меры и часто буйны во хмелю. Поматерился чуть-чуть – это опять демонстрирует близость к низам, к народу. На пьедестал влез – карикатура на демагогов политиков. Особенно на коммунистов, конечно, но это тоже хорошо, это уже не совсем для народа, это для тех, кто способен прочувствовать аллегорию. Он ведь даже жене в кадре не изменил, обвинить его не в чем. Тем более что даже непонятно, его ли обвинять. Скорее всего, было снято даже несколько дублей и выбран самый удачный. Вряд ли так хорошо получилось с первого раза.

– Звучит убедительно. – Хмуренко проверил, работает ли диктофон в кармане. Тот мелко вибрировал, только бы хватило пленки. – Но вы не объяснили, зачем ему это понадобилось.

– Замятин настолько обнаглел в последнее время, что требовал деньги со всех и за все. Он, конечно, прекращал дела на реальных казнокрадов и мошенников. Но по любому поводу за любую прокурорскую проверку, любое расследование, даже тогда, когда проверяемые были чисты как первый снег, все равно сдирал круглые суммы. Его неизбежно посадили бы за взятки, причем очень скоро. А так он же еще и жертва. Теперь можно заявлять, что он, мол, боролся с коррупцией, не жалея живота своего, и почти уже совсем разоблаченные им негодяи в бессильной злобе, не имея возможности обвинить его в чем-то серьезном, топорно сработали компромат. Он, мол, конечно, уйдет, но уйдет героем.

– У вас есть доказательства? – спросил Хмуренко.

– Если вы имеете в виду другие видеопробы Замятина, нет. И фамилии людей, которые ему платили просто за то, что он генпрокурор, я вам тоже называть не буду.

И не надо, подумал Хмуренко, это и так бомба, с таким репортажем рейтинг программы может подскочить на добрый десяток пунктов. А в совокупности с тем, что Миша Лепешкин снял днем, – на все двадцать. Еще заполучить бы этого Ивана Иваныча в эфир.

– Я сам найду конкретные факты, – предложил Хмуренко, – вы сможете озвучить их в кадре? Полная анонимность гарантируется, ни лицо, ни голос никто не узнает…

– Зачем вам я? – удивился Иван Иванович.

– Если речь идет о деньгах, только скажите сколько?

Иван Иванович продолжал ломаться:

– Хотите эффектов – переоденьте и загримируйте своего человека.

– Сколько? – настаивал Хмуренко.

– Извините, закурить не найдется? – Миша Лепешкин, неумело изображая подвыпившего прохожего, остановился, пошатываясь, в двух шагах.

Черт! Он бы еще спросил, как пройти в библиотеку. Хмуренко готов был удушить его собственными руками. Придурок!

– Счастливо оставаться, – усмехнулся Иван Иванович и пошел в глубь леса.

– Так сколько? – крикнул ему вслед Хмуренко.

– Я вам еще позвоню.

– Какого черта ты приперся?! – Отпихнув незадачливого помощника, Хмуренко пошагал на дорогу.

– Так время же, – оправдывался Миша, – без пятнадцати уже, а было сказано связь в половине первого. Позвонили бы. Я думал, труп уже найду или еще хуже…

– Что, интересно, может быть хуже?

Миша, конечно, ни в чем не виноват, действительно действовал, как договорились, но обидно же. Позвонит ли этот Иван Иванович? Чего он еще не рассказал? Что мог бы узнать за приличное вознаграждение? Неясно. А главное, неясно, кто он такой.

– Так я все испортил? – продолжал казниться Миша.

Не ответив, Хмуренко сел в машину и, развернувшись на пустой трассе, погнал в Москву. Миша пусть помучается, а с Иваном Иванычем все-таки получилось нехорошо.

То есть в данном конкретном случае все нормально. Материала, который он выдал, хватит на хороший сюжет. И без свидетеля в кадре можно обойтись, но если он что-то знает о Замятине, даже не что-то, а многое, то наверняка он и о других фигурах и фигурках тоже неплохо осведомлен. Лучше бы он позвонил и взял деньги. Можно было бы рассчитывать на дальнейшее сотрудничество. Скандал с генпрокурором не первый и не последний.

Но кто он, интересно? Сторож? Вышибала? Подсобный рабочий – случайный свидетель съемок?

Маловероятно. Такой бы вначале оговорил сумму и потребовал деньги вперед.

Работник Генпрокуратуры? Один из обобранных Замятиным бизнесменов?

Он достаточно молод, но не слишком – судя по голосу, от двадцати пяти до сорока. Пахло от него хорошей туалетной водой и хорошими сигаретами, но это по нынешним временам могут позволить себе многие. Ушел ночью в лес, тоже ни о чем не говорит, – может, у него в кармане автомат или машина стоит в двадцати метрах. Говорил хорошо, связно, как по бумажке, – привык толкать речи или вызубрил все заранее, а если вызубрил, то сам ли написал текст? Главное, почему он так боялся показать лицо? В кадре это понятно, но сейчас? А! Возможно, они уже когда-то пересекались? Но голос совершенно незнакомый. Или его лицо известно всей стране?

Последняя надежда заполучить портрет Ивана Ивановича рухнула, когда Хмуренко просмотрел пленку из камеры, которая работала в машине, пока они беседовали. Иван Иванович к машине не подходил и сквозь лобовое стекло внутренность ее не рассматривал. Его нечеткая фигура лишь едва мелькнула на дороге, потом свет фонарика, и все.

Турецкий. 9 апреля. 05.35

Скоро совсем свихнусь!

Турецкий проснулся в холодном поту. Всю ночь его мучил многосерийный кошмар, главными героями которого были Замятин и Лидочка. Они чудесным образом объединились против «важняка», пытаясь всеми мыслимыми способами сжить его со свету. В последнем эпизоде Турецкий горел в шестовской даче, а Лидочка, Замятин, Грязнов, Хмуренко, мужик с грузинской внешностью, Арбузов и еще какие-то темные личности наступали со всех сторон, не давая ему возможности выскочить. Как в «Ночи живых мертвецов», с той только разницей, что лица у них были не полуразложившиеся, а нормальные. Круг все сужался и сужался. Увидев на своей лодыжке татуировку в виде синего скорпиона, он понял, что пришла смерть, и проснулся.

На часах было 5.35, но пытаться заснуть снова Турецкий не стал. Поднялся осторожно, стараясь не разбудить супругу, пошлепал на кухню варить кофе. В квартире было нестерпимо жарко – такое впечатление, что за последние дни отопительного сезона коммунальники решили на радостях сжечь все, что наэкономили за зиму. Или Сосновский старается: отпустил населению газ на халяву, стремится повысить свой рейтинг. Турецкий открыл настежь окно, закурил, прихлебывая любимый «Чибо».

Голова гудела как с перепоя. Он наполнил себе ванну и погрузился в слегка прохладную воду, запасшись свежей и не очень прессой – газет не читал уже дня три. И, как выяснилось, не зря. Акулы пера без устали препарировали скандал с генпрокурором. Мнения, разумеется, высказывались самые разные, но Замятин, похоже, линию поведения выбрал абсолютно верную – защитников у него было намного больше чем обвинителей.

«Подсуден ли генеральный?!» – жирно-черным заголовком на первой полосе спрашивал сам себя известный адвокат и сам же себе авторитетно отвечал: нет, граждане, даже не надейтесь. «…Ведь в 21-й статье Конституции России говорится о том, что достоинство личности охраняется государством, и ничто не может быть основанием для умаления достоинства. А генеральный прокурор – такой же гражданин, как и другие. И его тоже защищает Конституция и государство… А 24-я статья Конституции гласит, что сбор, хранение и распространение информации о частной жизни лица без его согласия не допускается… А 51-я статья закона о СМИ запрещает журналистам распространять информацию, порочащую граждан, в частности в связи с их профессиональной деятельностью… А в цивилизованном мире любые документы, добытые неконституционным путем, не могут быть предметом публичного обсуждения…»