Где-то на Северном Донце. - Владимир Волосков

— Значит… — Ваня простодушно приоткрывает рот.

— Товарищи! — зычно произносит майор, поднимая над головой обе половинки камня. — Кончайте. То, что надо, нашли!

— Дык што енто, мил человек? — удивляется дед Лука. — Руда какая? Для войны с супостатом?

— Для войны, товарищи, хоть и не руда. Это еще важнее в данных условиях. Это вода. Отличная качественная вода, которая тоже ой как нужна для победы!

Время ожидания

Бурлацкий занимается в областном управлении, где ему предоставили небольшой кабинет. Веселый апрельский день кончается, основательно припекавшее солнце скатилось на край чистого, умытого неба и сквозь зарешеченное окно иронически смотрит на кипу бумаг, лежащую перед старшим лейтенантом. Иронически — потому что сам Бурлацкий глядит на эту кипу с усталым раздражением. Ничего дельного в ней нет.

Казалось бы, главные нити находились в руках, оставалось лишь получить неопровержимые улики и требовать санкции на арест Коротеева, но все ответы на запросы, сделанные Бурлацким, начисто реабилитируют сменного мастера. Как родился в Зауральской области, так ни разу за всю жизнь не выезжал за ее пределы. Окончил семь классов сельской школы, а потом работал. Все время на рабочих должностях. К чему ему умерщвлять Студеницу?

Правда, отец — мелкий шабашник, халтурщик, да и о самом Коротееве в характеристиках лестного мало: индивидуалист, политически инертен, в коллективе держится особняком, а начальник зауральской партии прямо характеризует его трусом, личностью с собственнической психологией. Но что из того? При чем здесь Студеница и исчезнувшие геологические документы? Зато в тех же характеристиках о том же Коротееве единодушно говорится, что работящ, исполнителен, дисциплинирован, что дело знает, по своей квалификации может занимать должность старшего мастера и даже прораба, но… И опять оговорка — не пользуется авторитетом у буровиков. Довольно пестрая личность. И в то же время совершенно ординарная.

— Бррр… — произносит вслух Бурлацкий и встряхивает головой. — Не человек — шарада!

А решение принимать надо. Вообще-то оно уже есть — у Бурлацкого давно созрело убеждение, что спешить не надо, что — хочешь не хочешь — придется ждать, но он заставляет себя искать иной выход. Но иного выхода нет, и старший лейтенант зол на себя, на бесполезные бумаги, стопкой высящиеся перед ним, на щуплого, неприметного Коротеева…

Человек как человек. На жаргоне деревенских баб — мужичонка. Не велик росточком, не мастит фигурой, не вышел и лицом. Лицо… Бурлацкий видит перед собой Коротеева в мешковатой, вздувшейся на спине и животе гимнастерке, в широченных галифе, в кирзовых сапогах, грубые раструбы которых бьют по тонким ногам. А лица не видит. Ни белое, ни загорелое, нос и не картошкой, и не скажешь, чтобы утиный или прямой, волосы какого-то неопределенного цвета, что-то вроде грязной пеньки, а глаза… Бывают такие глаза, цвет которых даже опытный физиономист не определит, если к тому же владелец их прямо никогда не смотрит, а все поглядывает как-то вскользь, куда-то мимо. Ни серые с рыжинкой, ни рыжие с буринкой… Все в коротеевском лице расплывчато, аморфно. Не велик человечишко, а попробуй раскусить! Тут загадка посложней, чем у Селивестрова…

Нет, майору не легче. Перед ним, перед Бурлацким, хоть и расплывчатый, но конкретный объект исследования, а перед Селивестровым куча проблем — и все в тумане. Сейчас майор должен быть у Батышева — принимают окончательное решение.

Бурлацкий выбирается из-за стола, начинает расхаживать по кабинету.

Странные вещи случаются в жизни. Взять хотя бы взаимоотношения директора и бывшего комбата. Оба мастаки в своем деле, оба, как говорится, от пяток до макушки бескорыстные работяги, а на же тебе, встретятся — глядеть друг на друга иначе, как исподлобья, не могут.

Ну, принял Батышев майора за тыловую крысу… Бывает. Но Купревич русским языком объяснил ему, кто таков в самом деле Селивестров. И что? Удивился директор, почесал седой затылок, а отношения своего не изменил. Выходит, привык в принятых решениях быть упорным, сложившееся мнение в самом себе быстро ломать не умеет. Хорошо это или плохо?

Смотря где и как.

А Селивестров о Батышеве все разузнал заранее. Знает, какой талантливый руководитель, знает, какой он патриот — отдавший и всю свою энергию родной стране, и самое дорогое — обоих сыновей на передовую линию огня. И тем не менее тоже глядит букой, на резкость отвечает резкостью. Отчего?

Директор нетерпелив, требует быстрейшего решения проблемы водоснабжения, уклончивых ответов не принимает. Его можно понять. Но и Селивестров ясен как божий день. Чтобы найти ключ к расшифровке проблемы — нужно время, а времени не дают. Тот же Батышев словно клещами за горло держит: давай воду! Два знающих специалиста, по деловой хватке очень похожие друг на друга люди, ведут себя как два медведя в одной берлоге. Он, Бурлацкий, несколько раз пробовал поговорить с майором, но куда там — отмахивается и гнет прежнюю линию… Столкнулись два характера… А может быть, иначе нельзя? Может, это даже к лучшему? Трудно понять. Хорошо хоть есть Купревич. Этот смягчает стычки. На него вся надежда.

Вспомнив о Купревиче, Бурлацкий озабоченно запускает пятерню в короткий русый чуб. Во время недавнего посещения Песчанки генерал Кардаш конфиденциально сообщил старшему лейтенанту, что у особоуполномоченного погибла на фронте жена, просил поглядывать за ним. Похоронную направили на пустующую московскую квартиру, но мало ли что… Генерал очень боялся, что Купревич узнает об этом и психологически выйдет из строя. И это в такой ответственный, предпусковой момент!

Выполняя просьбу Кардаша, Бурлацкий по возможности «поглядывал». Но Купревич вел себя молодцом. Был энергичен и деятелен. Правда, похудел, осунулся, но… в такое время только редкие прохвосты полнеют. На днях Бурлацкий провел более часа в кабинете особоуполномоченного. Все это время Купревич толково консультировал руководителей многочисленных монтажных организаций, звонил, ругался, даже грозил. Бурлацкий поглядывал на него и удивлялся: откуда у такого белолицего, чем-то похожего на девушку молодого человека находятся резкие, сердитые слова? Выходит, обманчивая штука — внешность, выходит, есть у Купревича нечто такое, что не позволит ему опустить руки, даже узнай он о гибели любимой жены. А потому, если схлестнутся директор с майором, — у Купревича достанет твердости не допустить бестолковой драчки.

И тем не менее Бурлацкий уверен, что в кабинете директора сейчас дым стоит коромыслом. Рискованное, необычное предложение должен внести Селивестров. У Бурлацкого даже мурашки по спине пробежали, когда майор поделился с ним своими окончательными выводами. И не посмел он рассказать о встрече, которая случилась у него на днях в геологическом управлении.

А дело было так. В коридоре подошла к старшему лейтенанту миловидная женщина лет тридцати с немногим. Поинтересовалась:

— Извините, товарищ. Вы случайно не из подразделения майора Селивестрова?

— Да.

— Скажите, имя-отчество майора Петр Христофорович?

— Так точно. Петр Христофорович.

Обветренное лицо женщины слегка порозовело, в карих глазах мелькнуло что-то затаенное, чисто женской.

— Тогда передайте ему привет от меня. Скажите: от Сони.

— Сони? Гм… А отчество?

— Просто от Сони. Он знает.

— Ну, это он. А я? — неожиданно для самого себя проявил любопытство Бурлацкий.

— От Софьи Петровны, если это вам так важно.

— Очень важно, — подтвердил Бурлацкий и, чувствуя, что поступает бестактно, все-таки не сумел сдержаться: — А еще что сказать ему? Где вы, откуда, в каком качестве?

Настырность молодого офицера не смутила Софью Петровну. Она чуть улыбнулась, прищурилась, разглядывая Бурлацкого.

— Откуда? Эвакуирована с Кольского полуострова. Теперь работаю здесь. О семейном положении тоже доложить?

— Желательно, — брякнул Бурлацкий.

— Была замужем. Разведена. Детей нет, — с подчеркнутой иронией сказала Софья Петровна, видимо, не желая принимать всерьез нахальство собеседника.

— Понятно, — улыбнулся Бурлацкий, самым странным образом радуясь отчего-то за майора. — Привет будет передан…

Передать привет сразу, однако, не смог — Селивестров почти круглосуточно находился в Синем перевале. Остаться наедине ни разу не пришлось. А когда это случилось, Бурлацкий почему-то промолчал. Не то чтобы побоялся в столь важный момент отвлекать майора, а просто решил подождать. В Бурлацком крепло убеждение, что в привете Софьи Петровны для Селивестрова может быть много значительного. Пусть Купревич с Селивестровым вершат свои дела спокойно. А то, что суждено узнать, так или иначе будет узнано. Только не теперь.