Вся наша жизнь - Владимир Аренев

Раф-аль-Мон поневоле восхитился хозяйственным подходом дворцового казначея к своим обязанностям. Что не мешало торговцу чувствовать к Харлину одновременно и неприязнь. В особенности эта неприязнь усилилась, когда старик получил требуемую сумму (уже с вычетом налогов и прочего ). Он недовольно скривился, расписался в получении денег и поспешил прочь из сокровищницы, прижимая к груди несколько мешочков.

Стражники так же бесстрастно вышагивая позади. В результате Раф-аль-Мон заблудился. Он раздраженно обернулся и велел одному из болванов провести его к выходу.

Шагая по лабиринту коридоров, торговец полностью погрузился в свои размышления, поэтому изумленный возглас, разразившийся, подобно весеннему грому, над самым ухом, заставил Раф-аль-Мона нервно вздрогнуть. Он чуть было не выронил мешочки и сердито обернулся, намереваясь высказать наглецу все, что думает по этому поводу.

— Ты?! — гневно повторили у него над ухом.

Рядом с торговцем стоял еще один старик, одетый в простой полотняный халат серого цвета и подпоясанный нарагом. Голова незнакомца напоминала череп, который обтянули загоревшей кожей; причем обтягивали тщательно и со вкусом.

Светло-голубые глаза старика смотрели на Раф-аль-Мона с нескрываемым презрением, а правая рука поневоле легла на рукоять метательного ножа.

— Ты?!

Два возгласа прогремели почти одновременно.

— Что ты делаешь здесь, презренный сын проклятых родителей? — свирепо вопросил старик у торговца, но тот лишь осклабился в ответ.

— Ступай, куда шел, и не путайся у меня под ногами. Тебя это не касается.

— Возможно, — процедил загорелый. — Но если ты до сумерек, — (он демонстративно взглянул в окно — там солнце уже опустилось так, что цепляло одним краем за стену дворца), — если ты до сумерек не покинешь столицу, боюсь, твое тело завтра утром найдут в какой-нибудь сточной канаве.

— Жрецы Ув-Дайгрэйса замарают себя подобным деянием? — презрительно скривился Раф-аль-Мон.

— Для этого всегда найдется кто-нибудь попроще, — ответил загорелый. — Правда, узнай он, кого придется обслуживать , пришлось бы платить больше — за грязь на руках.

— Согласен, — кивнул торговец. — Платить пришлось бы больше. Но не за грязь, а за риск.

— Пшел! — прорычал загорелый.

Раф-аль-Мон хмыкнул и гордо зашагал дальше, сопровождаемый стражниками. Те за все время беседы не проронили ни слова, только прятали довольные улыбки в густых усах. Им тоже не нравился этот заносчивый старикашка, на их глазах нанесший урон сокровищнице Пресветлых — так что они не спешили вмешиваться.

Загорелый постоял, провожая Раф-аль-Мона насупленным взором, потом продолжил свой путь. Правда, теперь он немного изменил направление и шел к сокровищнице, чтобы переговорить с Харлином.

Дворцовый казначей как раз запирал двери хранилища. При этом он несколько раз путался в количестве поворотов колеса, чего раньше с ним никогда не случалось. Расписка, по которой он выдал сегодня драгоценные камни, произвела на Харлина сильное впечатление, в особенности же то, что она была настоящей. Он не мог представить себе, что кто-нибудь в состоянии подделать подобный документ и явиться с намерением получить по нему деньги, но еще меньше дворцовый казначей мог представить, что наследный принц способен выдать такую расписку на самом деле. Боги, да что же такое этот Раф-аль-Мон продал Пресветлому?! — ошарашенно думал Харлин, запирая дверь сокровищницы.

Наконец он справился с замками, и обернувшись, увидел Тиелига — верховного жреца Бога Войны. Жрец застыл на последней ступеньке лестницы черно-серой фигурой и, сложа руки, наблюдал за действиями Харлина. Когда его заметили, Тиелиг приветственно кивнул казначею и сделал шаг навстречу:

— Добрый день, Харлин. Да будут Боги милостивы к вам и вашему дому.

— Добрый день, Тиелиг, — сдержанно ответил тот. — К сожалению, ваше пожелание немного запоздало.

— Боюсь, что так, — согласился жрец. — По дороге сюда я встретил старика, который волочил в своих дрожащих лапах несколько мешочков с бирками сокровищницы. Но поскольку рядом с ним шагали стражники, я не стал останавливать его. Надеюсь, я не ошибся?

— Нет, — покачал головой Харлин. — Думаю, не ошиблись. Что привело вас ко мне в этот предзакатный час?

Тиелиг развел руками:

— Тот вопрос, который я уже успел задать. Что же за услуги Ашэдгуну оказал этот старик?

— Не имею ни малейшего представления, — признался Харлин, промакивая лысину скомканным платком. — Я получил расписку от принца и не имел ни малейших оснований не выплачивать денег.

— Да? — удивился Тиелиг. — Странно, мне всегда казалось, что такой финансист, как вы, способен изобрести сотню-другую причин, если не найдет ни одной настоящей. Времена меняются.

— Скорее уж меняюсь я, — пробормотал с ноткой горечи казначей. — Проклятье! Хотел бы я знать…

Он замолчал и растерянно уставился на загнутые носки своих туфель.

— Думаю, завтра узнаете, — заметил Тиелиг. — Завтра Талигхилл приедет в столицу.

— С чего вы взяли?

— Руалнир просил меня приглядывать за принцем и помочь в случае надобности. Он собирался говорить с ним лично, чтобы тот на время отсутствия правителя находился в городе, но наследник не приехал. А почти сразу же после отбытия Руалнира в усадьбу Пресветлых отправился Армахог с письмом к принцу. Думаю, завтра Талигхилла следует ждать во дворце.

— Вы просто поразительно осведомлены, — слабо улыбнулся Харлин. Последние несколько часов вымотали его, в том числе и сумасшедший бег по коридорам.

— Ничего поразительного, — пожал плечами Тиелиг. — В конце концов, я верховный жрец Ув-Дайгрэйса.

Он развернулся и стал подниматься по лестнице вверх, а Харлин задумался. О том, почему жрец Бога Войны осведомлен о таких вещах, как переезд наследника в столицу. И еще о том, как Тиелиг станет присматривать за принцем, который на дух не переносит служителей и любых других упоминаний о Богах.

Так ни к чему и не прийдя, дворцовый казначей отправился наверх вслед за верховным жрецом.

/смещение, неожиданное и яркое — как, впрочем, всегда/

В парке была глубокая ночь, о чем свидетельствовали хоры цикад и одноглазая луна, наблюдавшая за игрой. На веранде зажгли свечи, а на столике рядом с принцем и старэгхом поставили вазочки с фруктами и печеньем. Здесь же отдавали последнее тепло ночному воздуху чашки с чаем — некогда горячие.

Последняя атака захлебнулась. Талигхилл вывел резервы и добивал остатки Армахогова воинства.

— Все, — неожиданно произнес тот, откидываясь в кресле и протягивая руку к остывшему чаю.