Неукротимая Анжелика - Голон Анн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мы пойдем прямо на юг, и мадам дю Плесси убедится, что наши галеры не просто могут идти в открытом море, но идти даже ночью и на всех парусах.
Ночью ветер совсем стих, и путь пришлось продолжать на веслах. На всякий случай на вахту поставили больше людей. Гребла же только одна партия каторжников при свете факелов, в котором размеренно шевелились тени надсмотрщиков, шагавших по мосткам. Галерники двух других партий спали, лежа по четверо на досках под своей скамьей, среди нечистот и паразитов, тяжело дыша, как загнанный скот.
А на другом конце галеры Анжелика старалась забыть о том, кто мучился неподалеку. На мостках она больше не появлялась и никак не дала понять Никола, что узнала его. Этот каторжник был частью слишком горького периода ее жизни, ужасы которого она стерла из своей памяти вплоть до воспоминаний детства, которые их связывали. Она вырвала эту страницу прошлого и не собиралась позволить случаю воскресить ее. Но медленно тянувшиеся часы плавания были мучительны, и ей хотелось поскорее добраться до Кандии.
Синеву ночи освещали фосфоресцирующие волны и отблески огней на борту других галер, тихо следующих за «Ла-Роялью». Каждый удар весел сопровождался мерцающим свечением воды. На корме галер горели фонари – огромные, в рост человека, сооружения из позолоченной древесины и венецианского стекла; за ночь в них сгорало по двенадцать фунтов свечей.
Анжелика слышала, как лейтенант де Миллеран докладывал адмиралу, что солдаты жалуются: целый день они сидят, прижавшись друг к другу, и ночи приходится проводить в той же неудобной позе.
– На что они жалуются? Они ведь не прикованы, а сегодня могут полакомиться рагу из козлятины. На войне как на войне. Когда я был полковником в Королевской кавалерии, мне нередко доводилось спать в седле, да и без еды обходиться. Пусть научатся спать сидя. Все дело в привычке.
Анжелика укладывала подушки на одном из диванов, готовя постель. Ей помогал негритенок. На услуги Флипо нельзя было рассчитывать: морская болезнь не оставляла его.
Негритенок с конфетницей всюду тенью следовал за герцогом де Вивонном. Пристрастие Мортемаров к сладостям вошло в поговорку, и злоупотребление восточными лакомствами уже сказалось в растущей дородности молодого адмирала. Пощелкивая засахаренные орехи и жуя пластинки рахат-лукума, адмирал обдумывал опасности предстоящего пути. Он посоветовал своим офицерам отдохнуть, и теперь все они спали на тюфяках, но сам отдыхать не думал. Он был очень озабочен и вызвал к себе, несмотря на ночное время, старшего канонира.
Человек с проседью в волосах появился, освещенный кормовым фонарем.
– Готовы ваши орудия к бою?
– Все приказания, ваша светлость, исполнены: орудия осмотрены, смазаны и с баржи взяты запалы, ядра и картечь.
– Хорошо. Возвращайтесь на место. Лаброссардьер, друг мой…
Помощник адмирала, разбуженный зовом, надел парик, расправил манжеты и почти тотчас предстал перед начальником:
– Ваша светлость?
– Внушите хорошенько шевалье де Клеану, командиру галеры с боевыми припасами, что его судно должно держаться в середине нашей эскадры. Ведь у него находится весь наш запас пороха и ядер, он должен подавать их по требованию, если у нас завяжется длительная перестрелка. Вызовите ко мне также начальника стрелков.
Когда тот явился, адмирал приказал:
– Раздайте солдатам мушкеты, пули и порох. Особое внимание уделите десяти бортовым пушкам. Помните, что спереди у нас только три пушки, так что в случае неожиданного нападения отбиваться придется мушкетами и бортовыми пушками.
– Все готово, ваша светлость. На последней поверке точно установили место каждого солдата.
В это время из тени появился мэтр Савари и заявил, что селитра в его аптечке отсырела, а это обещает перемену погоды в течение суток.
– Я и без вашей селитры в курсе дела, – огрызнулся де Вивонн. – Непогода сразу не наступит, а здесь, на поверхности моря, возможно, кое-что изменится.
– Следует ли понимать так, что вы боитесь нападения?
– Мэтр аптекарь, усвойте, что офицер флота его величества ничего не боится. Можете считать, что я предвижу нападение, и возвращайтесь к своим пузырькам.
– Я только хотел спросить, ваша светлость, нельзя ли мне поместить драгоценную бутыль с мумие в офицерской каюте. Если случайная пуля разобьет ее…
– Делайте, как вам угодно.
Герцог де Вивонн уселся рядом с Анжеликой:
– Я очень волнуюсь, чувствую, что скоро что-то должно произойти. Так со мной всегда бывает, с самого детства, – если приближалась буря, у меня вещи прилипали к пальцам. Как бы мне успокоиться?
Он послал за одним из своих пажей, который скоро явился с лютней и гитарой.
– Давайте воспоем звездную ночь и любовь прекрасных дам.
У брата Атенаис де Монтеспан был красивый голос, слишком высокий, но красивого тембра. Он владел дыханием и великолепно справлялся с итальянскими песенками. Время шло гораздо приятнее, а когда большие песочные часы, отмеряющие час, перевернули во второй раз и отзвучала последняя нота последней песни, вдруг раздался и быстро угас какой-то неясный глубокий звук, словно от порыва ветра долетевшего с далекого горизонта, потом он возобновился тоном ниже, его глухие раскаты то поднимались, то опускались. Анжелику охватила дрожь…
– Слушайте, – прошептал граф де Сен-Ронан, – это каторжники поют!
Они пели с закрытым ртом, и четырехголосный хор звучал над морем, отдаваясь эхом, словно ему отвечали морские раковины. Это пение тянулось долго, бесконечно долго, возобновляясь вновь и вновь, как бы приливами бездонного отчаяния. Потом раздался одинокий голос, еще молодой и звучный, внятно выпевавший горькую жалобу.
Помню, матушка твердила:Не упрямься понапрасну,Будь умней, сыночек милый,Своевольничать опасно.Не послушал мать роднуюИ попал зато в беду я:Хоть не крал, не убивал,На галеры я попал…Песня угасла. В наступившей тишине слышались удары волн о корпус судна.
Раздался голос матроса:
– Какой-то огонь в пяти лье, в первой четверти круга по правому борту.
– Приготовиться к бою! Погасить большие фонари, оставить только запасные светильники. Четырех сторожевых на пост!
Де Вивонн схватил подзорную трубу и, пристально вглядевшись, перевел глаза на Лаброссардьера, который поспешил ответить:
– Мы подходим к мысу Корсики. Думается, это всего лишь лодка рыбаков, они ловят ночью тунца и посигналили другим лодкам о добыче. Задержать их и проверить?
– Нет. Корсика принадлежит Генуе, да и берберов на корсиканском побережье не бывает. Тамошние жители никого в свои воды не пускают. Это всем известно, и все суда, в том числе пиратские, стараются к этому острову не подходить. Будем придерживаться того плана, который мы приняли перед отплытием: пойдем на остров Капрая, который принадлежит герцогу Тосканскому, нередко дающему пристанище турецким пиратам.
– Когда мы там будем?
– На заре, если только погода раньше не испортится. Вслушайтесь-ка, что это такое?
Оба напрягли слух. С другой галеры доносился какой-то долгий вой, внезапно оборвавшийся.
Де Вивонн выругался.
– Эти псы-мавры воют на луну!
Лаброссардьер, давно плававший в этих местах и знавший арабские нравы, сказал:
– Они вопят от радости. Это победный вой.
– Радость? Победа? Что-то каторжники беспокойны сегодня ночью.
К ним подошел офицер с носовой вахты:
– Ваша светлость, старший на вахте только что поднялся в корзину на грот-мачте. Он просит вас последить через подзорную трубу за тем местом, где виднелись вроде бы сигналы…
Де Вивонн опять поднес трубу к глазам, а Лаброссардьер взял свой бинокль: