Путешествие в страну летописей - Натан Натанов

Но Шахматов думает сейчас не о «немой торговле» и ладожских бусах, а о двух летописных рассказах — 1096 и 1114 годов.

Рассказы эти написал один человек: они слишком похожи, эти рассказы-близнецы.

Шахматов определяет, что этот человек бывал на Севере. Именно в 1114 году в Новгородской земле, в городе Ладоге, он слышал рассказы о далеких северных народах (югра, самоядь и другие). Оба рассказа «запись впечатлений» 1114 года. Только один из них почему-то помещен пораньше, в тексте 1096 года по соседству с «Поучением Мономаха».

Остается выяснить: когда эти рассказы записаны? Мало ли под каким годом их «разместили» в летописи. Важно, когда действительно они написаны!

По во втором рассказе говорится: «Теперь же я хочу рассказать, о чем слышал четыре года назад».

Если человек путешествовал по Новгородской земле в 1114 году и пишет потом, что это было «четыре года назад», то не ясно ли, что запись сделана в 1118 году (1114 плюс 4!).

Снова 1118 год…

На летописных листах обычно пестрят названия южных рек и крепостей, киевских улиц и храмов; лишь изредка вклинивается новгородское известие. Северная Русь для Нестора и Сильвестра — очень далека и туманна. И вдруг — две столь подробные северные записи, сделанные рукой очевидца! Притом именно в 1118 году, когда в летопись кто-то внес описание последних событий, а также «Поучение Мономаха».

«Да это все он, все тот же незнакомец», — решает Шахматов. А вывод из всего этого простой и удивительный: у «Повести временных лет» был еще один автор…

Третий летописец

О Сильвестре сообщают Лаврентьевская и «родственные» ей летописи.

О Несторе — некоторые летописи да Печерский патерик.

О третьем летописце больше семи веков никто и не подозревал, хотя все эти семь веков его записи читали и переписывали. Но вот он обнаружен! Пока что это человек без имени и судьбы. Имеются только четыре летописных отрывка, им сочиненные или вставленные:

«Поучение Мономаха».

Два «Северных рассказа».

Записи 1117 года.

— Почему только четыре? — спрашивает себя Шахматов и отвечает: — Целых четыре!

Многое, извлеченное из малого, всегда поражает человеческое воображение: облик допотопного зверя, воссоздаваемый по обломку кости, или величина, масса, скорость, температура звезды, выведенные из слабо мерцающего луча далекого света. Или биография человека, восстановленная по нескольким оставленным строкам…

Тот безымянный летописец был человеком науки? расспрашивал про дальние края, собирал «стеклянные глазки», знал Хронограф, Мефодия Патарского, греческий язык.

Семья Мономаха к нему благосклонна. Образованнейший человек, князь Владимир, разумеется, не позволит продолжать летопись какому-нибудь невежде. Летописцу доверяют даже «Поучение» — документ семейный…

В 1114 году «незнакомец» был на Севере.

Но в его же записях, сделанных спустя три-четыре года, семь раз упоминается Владимир Мономах, князь Киевский, идет речь о половцах, о киевской округе — Переяславле и Белгороде, о Севере же — почти ничего.

Прошел всего год, как закончил в Киеве свой труд Сильвестр, а уж новый человек успел летопись получить, прочесть и дополнить.

Ясно, что третий, северный летописец к 1117–1118 году уже успел перебраться на юг, в Киев.

Кого Мономах поучает?

Престарелый Мономах в ожидании смерти вспоминает прожитое, рассуждает о своих и чужих поступках — добрых и «дьявольских», разумных и грешных: «Дети мои или кто другой, слушая эту грамотку, не посмейтесь, но, кому она будет люба из детей моих, пусть примет ее в сердце свое».

Прежде всего это поучение детям.

У князя Владимира восемь сыновей. Летопись подробно информирует о рождениях, свадьбах, смертях и других семейных событиях в Мономаховом гнезде.

«Поучение» — сыновьям и сыновьям сыновей, но в первую голову, старшему сыну, наследнику, Мстиславу Владимировичу.

«В год 1117 привел Владимир Мстислава из Новгорода и дал ему отец Белгород» — так в самых первых строках записи 1117–1118 года сообщается о том, что Мстислав прибыл к отцу. Владимир стареет, хочет видеть рядом наследника, соправителя. Возвращение сына и завещание отца — эти события, конечно, взаимосвязаны и не случайно происходят в одно и то же время.

В Киеве в 1117 или 1118 году вручить летописцу «Поучение» могли и князь-отец и князь-сын.

Любопытно, что третий летописец перемещается с новгородского севера в Киев тогда же (в 1117-м), когда подобное путешествие совершает и князь Мстислав.,

Путями Мстислава

Старший Мономахович как-то причастен к загадке третьего летописца…

В 1117 году Мстиславу Владимировичу уже за сорок.

В 1095 году, девятнадцати лет, он сел князем в Новгороде и управлял им 22 года, до 1117-го. Примерно в те же годы находился в Новгородской земле и третий летописец.

Мстислав был книжником, как его отец и дед. Из Византии для него было специально вывезено драгоценное «Мстиславово евангелие», сохранившееся до наших дней.

В одно время и в одном месте с Мстиславом живет умудренный в греческих и русских словесах третий летописец.

В 1117 году Владимир Мономах вызывает Мстислава к себе на юг. Туда же в то же самое время переходит и будущий летописец.

Старый князь тогда же пишет поучение детям; летописец тут же его получает и вставляет в летопись.

Третий автор летописи к Мстиславу очень внимателен. Первые же строки «Северного рассказа» 1114 года сообщают: «Мстислав заложил город в Новгороде больше прежнего. В тот же год заложена была Ладога из камня и насыпи Павлом-посадником при князе Мстиславе…»

Первые строки о 1117 годе: «Привел Владимир Мстислава из Новгорода и дал ему Белгород».

Не слишком ли много совпадений?

Третий летописец — не кто иной как сам Мстислав!

Разве не ясно? Отец (Мономах) сочиняет прекрасное литературное произведение. Сын вносит его в летопись, да в придачу еще несколько записей. Перечитайте еще раз «Северный рассказ» 1114 года и вы заметите, что пишет немаловажная персона, о прибытии которой знают все ладожане и посадник: «Этому у меня есть свидетель посадник Павел Ладожский и все ладожане».

Конечно, мы не привыкли, чтоб князья писали летопись. Но ведь Владимир Мономах, без сомнения, может считаться одним из ее авторов («Поучение» — часть летописи!)* Мстислав Владимирович — не исключение. «Повесть временных лет» составляли князья и монахи…

Только что изложенную гипотезу защищал Михаил Дмитриевич Приселков, один из талантливейших учеников Шахматова.

Но раздаются возражения: вряд ли Мстислав в своей летописи стал бы говорить о себе в третьем лице.

Пути Мстислава и летописца совпадают: значит, автор — человек, близкий к сыну Мономаха и всюду его сопровождающий. Если он хорошо образован, если он владеет пером, если сам он духовное лицо, то это духовник Мстислава. Такой же духовник и писатель, как поп Василий, старый знакомый «по 1097 году». Княжеский духовник, занимающийся летописанием, имеет доступ к архиву своих повелителей, вращается при дворе, близок к «большой политике».

Так утверждает Шахматов.

«Летописец-духовник» — это такая же догадка, как летописец-князь. Но коль скоро догадка высказана, Шахматов тут же идет дальше: «Предположим, что догадка верна, тогда из этого следует…»

Из догадки следовало, что нужно обратить внимание еще на одно место в летописи.

1096 год. «Мстислав, вернувшись в Суздаль, отошел в Новгород, свой город, по просьбе преподобного епископа Никиты».

Кому принадлежит эта запись? Откуда киевлянину Нестору или Сильвестру знать о новгородских делах, вплоть до такой подробности, что Мстислав подчинился просьбе епископа Никиты?

Это писал третий. По-прежнему безымянный. Зато появилось еще одно имя около него — епископ Никита. Шахматов уж давно знаком с этим человеком: о нем немного рассказывает патерик. Никита — из печерских монахов. Знал, конечно, Нестора. В 1095 году был поставлен новгородским епископом и пребывал в этом сане до самой смерти (1108).

В «Повести временных лет» даже митрополиты далеко не все представлены. Епископы и того менее. Однако о Никите говорится с большим уважением, и князь Мстислав слушается «преподобного»..

Епископ, предполагает Шахматов, естественно, стремился упрочить влияние на правителя и рекомендовал молодому князю смышленого и начитанного монаха в духовники или советники.

Может быть, одного из тех печерцев, которого, уезжая из родного монастыря в дальние края, захватил с собою, как это обычно делалось.

Если все это правильно, то «третий» — тоже из Печерской обители, тоже знает Нестора и в свое время (около 1095 гола) перешел из Киева в Новгород.

Гипотеза забирается в опасные дебри… Оказывается, наш незнакомец, «третий летописец» — печерец… Но Мономах не любил печерцев, он отнял у них летопись. Если бы третий открыто сочувствовал «Федосьевым черноризцам», ему не дали бы писать.