Незнакомец (СИ) - Стасина Евгения

Не бросила же, не огрела лопатой, тут же сдав в обезьянник. Разве испорченный человек на такое способен? Нет, потому и поглаживаю нежную кожу шершавой подушечкой большого пальца. Не должен, а оно как-то само выходит… По линии подбородка, скользя ладонью по тонкой шее, чтобы опять добраться до растрёпанных пушистых волос.

– Глупости… – и если б ни этот смущённый шёпот, сорвавшийся с приоткрывшихся губ, вряд ли понял бы, что делаю что-то неправильное. Запретное, ведь девушка плотнее запахивает на груди одеяло и, удивлённо моргнув, медленно опускает взгляд вниз  – туда, где моя ладонь касается её лица, а подушечка большого пальца случайно задевает нижнюю губу.

 Она красивая. Я и раньше замечал, но сейчас это мысль подобна грому: звучит в голове иначе, оглушая своей очевидностью и  рождая какое-то незнакомое тепло в том месте, где тёплая хрупкая рука прижимается к моей груди. Женская рука, и это чёрт возьми откровение. Запоздалое открытие, на совершение которого мне понадобились долгие восемь дней.

Наши совместные завтраки, беготня по ветклиникам, утомительный осмотр хмурой врачихой в одном из частных медицинских центров, разговоры ни о чём перед телевизором – всё это словно в тумане, густом, непроглядном, не позволяющем мне внимательно разглядеть волонтёра… Эту крохотную родинку на окрасившейся румянцем скуле, губы, наверняка мягкие и податливые, стоит только позволить себе их коснуться, эти глаза – настоящая бездна, в которой так легко утонуть, если прямо сейчас не отвернусь… И дыхание у неё мятное, тёплое, вырывается из груди, приводя в движение свалившуюся на лоб прядь, и заставляет вздрогнуть от устремившихся по моим рукам мурашек. Или от ощущения её пальцев на запястье меня знобит?  От того, как крепко она его перехватывает, наверняка, чтобы оттолкнуть.

Ведь должна оттолкнуть, но почему-то не торопится, наверняка не меньше меня пришибленная моими словами. Словами, которые должны были прозвучать, как дружеская поддержка, но почему-то слетев с языка, приобрели какой-то тайный непонятный даже мне смысл.

Всё дело в бессоннице. В её личной драме, в которую я зачем-то вмешался, вместо того, чтобы и дальше сверлить глазами натяжной поток. Я же в этом виртуоз – шесть небольших ламп, неброская люстра по центру, рыжее пятно в углу у окна, которое способен заметить лишь тот, кому больше и заняться-то нечем, кроме как искать изъяны в этой кирпичной коробке. Чёрт, я должен искать изъяны в свежем ремонте, а вместо этого, впервые так внимательно изучаю черты её заплаканного, слегка распухшего лица, что и самому не по себе от той жадности, с которой я впитываю каждую мелочь.

Как заворожённый таращусь на неё, ловя себя на том, что готов прямо сейчас всё испортить, и прежде, чем внесу хаос в и без того запутанную жизнь, сглатываю невесть откуда возникший в горле комок:

– Спать пора, – хриплю, напрягаясь, от ощущения скользнувших по руке пальцев, и подхватив все те же одеяла с теперь совершенно незнакомой мне Сашей, глубоко вдыхаю, уложив её на постель.

– Пора, – и она хрипит, плотнее кутаясь в плед.

Не моргает, глядя на то, как я поднимаюсь, разминаю шею, подхватываю с пола ту самую едва не раздавленную мной кошку, и кладу на кровать, и словно проснувшись, сама резко тянется к ночнику.

Теперь темно, но всё равно странно.

– Спокойной ночи, Саш, – бросаю уже в дверях и плотно прикрываю дверь.

Запретная территория, а я, как и прежде, гуманный захватчик, как-то внезапно осознавший, что внутри него живёт варвар.

Часть 2. ГЛАВА 16. Незнакомец в моих мыслях

Саша

Не приехал Ванька. Ни наутро, когда я с трудом отскребла себя от кровати, на ватных ногах устремившись к окну, под которым на месте моей старенькой лады серебрился в лучах утреннего солнца надёжный железный конь брата, ни вечером, когда, вернувшись с работы, я быстро скрылась за дверями спальни, отчего-то стесняясь глядеть в глаза своему незнакомцу.

Может и к лучшему? Мне хватило истеричного маминого крика в трубку, в котором так явно читалась осуждение – брат не сдал, я молчала, а эта умная проницательная дама, наградившая меня светло-карими глазами, кажется, и без слов поняла, в чём кроется истинная причина фееричного кулачного боя, развернувшегося на её кухне. Её дочь пала. Низко. И пусть масштабы моего падения ей неизвестны, не испытывать стыда, слыша упрёки в свой адрес, для меня невыполнимая задача.

– Не звонил? – Таня вонзает лопату в грязный рыхлый снег и, обхватив черенок обеими руками, прикладывается румяной щекой к шерстяной рукавичке.

– Кто? Если ты о Ваньке, то нет…  Мне начинает казаться, что он меня избегает. Сегодня прислал сообщение, что уехал из города.

Даже машину бросил. Ушёл в подполье, умело, открестившись от тяжёлого разговора легендой о срочной командировке.

– Глупости. По-моему,  это вполне ожидаемо, он же вечно куда-то мотается. Сань, – я пожимаю плечами, не зная, что возразить, ведь в этом она права, а подруга, глянув поверх моей головы, переходит на шёпот, – но я, вообще-то, о Мише спрашивала.

– Нет, – сдавленно, горько, с шумно покинувшим лёгкие воздухом.

– Ну и славненько, – с подбадривающей улыбкой, от которой чувствую себя ещё хуже.

Это же ожидаемо, да? Миша и раньше не баловал меня своим внимаем, а уж после Ванькиных стараний и вовсе не обязан… но всё равно гадко. Ведь головой понимаю, что этим и должно было кончиться, а душа всё равно не на месте. Не знаю, чего ждёт: его извинений за оскорбительные намёки; его причитаний, что я сама во всём виновата; его ненависти, ведь чтобы мне не говорили, Васнецов по-своему этой дружбой дорожил. Но ждёт преданно, заставляя с грустью вздыхать, едва вечерние сумерки и холодная постель отдают меня на растерзание назойливым воспоминаниям.

Всё же шесть лет приличный отрезок жизни, так просто не вычеркнешь. Не придумали ещё ластика, способного навести порядок в людских головах – подтереть ненужное, а после вписать что-то достойное бережного хранения в потаённом уголке памяти. Разве что лом, или чем там приложили моего Незнакомца?

Вспоминаю о нём, и машинально оборачиваюсь, мгновенно краснея от созерцания широких плеч, обтянутых тесной телогрейкой. Дыхание задерживаю, наблюдая за тем, как топор подчиняется мужским рукам, разламывая полено надвое строго посередине, и опасаясь, что бдительная Пермякова заметит моё смятение, резко верчу головой обратно – сугроб, лопата, и мои разношенные сапоги со сбитыми носами. Лучше уж ими любоваться, чем позволять сердцу и дальше взволнованно скакать под рёбрами.

Ведь изменилось что-то… Когда прижалась щекой к его крепкой груди, когда не в силах сопротивляться любопытству, провела указательным пальцем по аккуратной линии замысловатого орнамента на его  руке. А стоило ощутить на своей коже шершавую горячую ладонь и вовсе всё стало каким-то сложным.

Он меня поцеловать хотел… Может быть, это лишь плод моей фантазии и не было вовсе тех нескольких секунд, когда наши взгляды сплелись воедино, но от ранившей меня мысли, что рискни он накрыть мои губы своими, я вряд ли стану сопротивляться, не по себе теперь. Потому что чистая правда это – тогда, обиженная на весь мир, разбитая осознанием своей ненужности, сопротивляться его пусть и братским объятиям не хотелось. Наоборот, прижималась так, словно это нормально – реветь, устроившись на его коленях, и не придавать значения растекающемуся по телу теплу. Даже когда в голове набатом звучал озлобленный голос Васнецова, близость Незнакомца не казалась мне неправильной… А стоило ему подскочить с кровати, метнуться к двери, спешно попрощавшись уже у порога, как правда с головой накрыла – мы чуть не переступили грань, перейдя которую и дальше спасать этого побитого жизнью мужчину будет не так-то просто. Потому и сторонюсь теперь.

– Так лучше, подруга. Перегорит рано или поздно. Нужно просто запастись терпением, – со знанием дела поучает меня Пермякова, кажется, решившая вновь взяться за дело, но прежде, чем зачерпнуть новую порцию снега, вновь втыкает лопату в промёрзшую землю. – А меня Женька с родителями познакомить хочет. В новогоднюю ночь.