Однажды в Париже - Жиль Мартен-Шоффье

— Нет, вы останетесь со мной. Вы снимете этот ботинок, когда я разрешу. Понятно?

— Да.

— Да, кто?

— Да, мадам.

Ренар был у меня в руках. Если бы я захотела, то могла бы заставить его искупаться в холодном море. Я предпочла отпустить его восвояси. Когда Брюс вернулся, я попросила его устроить прогулку влюбленных при лунном свете. В восторге от того, что удалось отделаться от Ренара, он попрощался с ним, позволив ему вернуться в свое логово, чтобы погреться там на подушках. Затем я немедля рассказала Брюсу об инциденте. Реакция: нулевая. Он просто счел подобное поведение Ренара комичным и посоветовал мне не придавать значения такого рода авансам.

— Не буду кипятиться, — покачал головой Брюс, — иначе потом в Нью-Йорке ты подумаешь, что тебе позволяется делать это каждый вечер. Ты даже не можешь себе представить, сколько женщин готово лечь в постель со звездой. Поступай, как я: береги нервы. Впрочем, не стесняйся, если Ренар тебе нравится, ты свободна.

Я даже не ответила ему. Я просто чмокнула его в руку, которую он держал на моем плече, обняла его за талию, и мы спустились по маленькой тропинке таможенников и контрабандистов, которая шла над морем. Ветер дул со стороны Африки, очень нежный. В темноте было такое впечатление, что идешь по иссушенной почве, насыщенной ароматами. Вдали, очень далеко, крошечный золотистый луч маяка пронзал ночную тьму. Неразличимые сияющие точки как бы пунктиром обрисовывали линию берега. В первый вечер здесь Брюс взял с собой на берег гитару и, сев на парапет, пропел мне весь репертуар «Битлз» и еще «Je t'aime, moi non plus» Сержа Генсбура[51]. Проходя мимо, пара, жившая в той же гостинице, что и мы, узнала Брюса, они сели поодаль от нас. Назавтра они прислали нам в номер красивый графин из керамики, копию экспоната из музея этрусков, находившегося неподалеку. Сейчас мы просто немного прошлись. Бесполезно ожидать от Брюса каких-либо сексуальных эскапад на открытом воздухе — а я бы охотно ему посодействовала. Не встречала более стыдливого мужчину, чем он. Через некоторое время мы сели на скамейку, он прижался ко мне, и все. Брюс по-настоящему любил только нежность в молчании. Мы наелись этим досыта. Как раз перед тем, как мои пальцы на ногах, замерзшие как лед, едва не начали отваливаться, я дала знак, что пора возвращаться. Когда я поднялась в наши апартаменты, Брюс — так происходило каждый вечер — ушел в музыкальный салон играть на пианино.

В темноте у кровати завибрировал мобильный телефон. Кто-то послал эсэмэску. Это была Коко собственной персоной. Она сожалела, что вынуждена нас побеспокоить и сообщить неприятные новости: завтра утром мы получим по «Федерал Экспресс» последний номер журнала «Вот так!». Именно в редакции сообщили ей наш адрес. Нам посвятили материал на четырех страницах под названием «Сердце рокера». Это совсем не помешало мне заснуть, но с семи часов утра я уже бодрствовала, волнуясь от нетерпения. Потом, поверьте мне, когда принесли завтрак и этот пресловутый журнал, статья в «Вот так!» меня успокоила. Это была официальная информация, пресса написала о нас черным по белому. Конечно, все было далеко от действительности, но, по крайней мере, поучительно. Для историка, пусть и любительницы, стать персонажем опубликованного материала — это открывает новые перспективы в отношении «источников», на которые часто ссылаются. После того как я прочитала «Вот так!», история Элоизы и Абеляра[52] стала вызывать у меня сомнения. Возможно, их страсть не была такой романтической, как об этом писали. Если сегодня журналы пишут что попало, то ведь и хронисты былых времен должны были больше полагаться на свое воображение, чем на факты. Присутствуя при последних боях за освобождение Парижа и прочитав через день эпическое повествование о битве, Поль Моран[53] сказал, что больше не верит во взятие Бастилии. Я думала, что он просто хочет показать свое остроумие. Теперь я уже больше в этом не уверена. Статья в журнале «Вот так!», которую я прочла, оказалась чистой воды беллетристикой.

«Устроить себе небольшую передышку, чтобы насладиться счастьем. Все мужчины мечтают об этом, и Брюс Фэйрфилд это сделал. После трех долгих дней, проведенных вместе в Париже, Брюс и его нежная Аньес захотели все бросить. Направление: рай на земле, небольшой итальянский отель на холме, прямо над морем, очень простое местечко, где в ресторане подают салаты (с омарами), курицу в оливковом масле (с начинкой из фуа-гра). Ни усилителей, ни звукозаписывающих систем, только шум волн и слова, сказанные шепотом на ушко. Что остается делать? Разделить друг с другом простые моменты счастья, которые станут драгоценными в воспоминаниях: купание в бассейне, прогулки в сосновой роще, знакомство с местной спецификой (чинзано, мартини, кьянти, лимончелло…). Как они далеки от Брюса, долгие сеансы звукозаписи в студии: он теперь слушает только свою элегантную спутницу. Привязавшись к ней, певец явно настроен на длину ее волны.

Приехавший в Париж для презентации своего нового альбома и для встречи с Николя Саркози, Брюс нашел свою любовь. Великий одиночка с Манхэттена потерял голову, увидев Аньес, гида по сопровождению туристов, которая показывала ему Gay Paris[54]. В Соединенных Штатах это называют «Love at first sight»[55]. Внезапно, как Робинзон Крузо, Брюс увез Аньес на их необитаемый остров. Настоящий рай в духе дзен, где нечего делать, разве только любить друг друга, обниматься и смотреть в одном направлении (налево — чайки, справа — изысканный маленький бар). За тысячу лье от насыщенной электричеством атмосферы шоу в «Берси» и диких ночей в Нью-Йорке, пара, еще не имеющая истории, рука об руку переживает свою волшебную сказку. В свои сорок с небольшим Брюс ходит босиком, в джинсах, живя любовью к Аньес и американским виски со льдом. Он витает в воздухе, как его музыка. У сердца рокера свое томление. Если после этого он не напишет ничего в медленном ритме баллады, будет очень жалко».

Этот набор глупостей сопровождали вызывавшие смех фотографии. На одной я была похожа на призрак, на другой у меня, обвившейся вокруг Брюса, был такой вид, словно в глубине глаз у меня трусики. На третьем снимке, когда я была запечатлена в обтягивающих белых брюках и черной майке на террасе на фоне моря, я была похожа на Жозиану Баласко[56] в роли Коко Шанель. Ракурс съемки добавил мне килограммов двадцать. А Брюс, напротив, выглядел еще более миловидным, чем обычно: растрепанные волосы, вид вечного подростка. Надпись под фото с насмешкой говорила о нем как о славном парнишке: «Ох уж этот Брюс, ни в чем не нуждающийся, у него нет денег на то, чтобы купить расческу». Простаки, знали бы они! В ванной комнате все мои вещи занимали место на стеклянной полочке площадью не больше носового платка. А вот на нашем покрывале с широкой двуспальной «королевской» кровати, напротив, вряд ли уместилась бы вся косметика и средства по уходу за внешностью Брюса. Начиная с лекарств, которые он глотал каждое утро, и до кремов, которыми он мазал лоб, глаза, шею и свои знаменитые волосы, — он мог бы открыть с этими препаратами полевой госпиталь. И я подозреваю, что он все это действительно использовал. Он приводил себя в порядок целый час. При этом я не права, насмехаясь над ним. В тот день, когда мы получили журнал по «Федерал Экспресс», он доказал, что уделяет меньше внимания своему имиджу, чем я — моему.