Живущие дважды - Анатолий Голубев

Сидя за спиной Ральфа, Луи не удержался и, привстав, посмотрел вперёд на ровную, как стрела, дорогу. В полукилометре шла полицейская машина, сиренами расчищая путь. С глухим стрекотанием проносились ярко оранжевые «маршалы» и словно вкопанные застывали на перекрёстках, блокируя боковые дороги, в то время как лидеры проскакивали мимо.

Директорская машина шла метрах в тридцати, чётко соблюдая дистанцию, будто оба гонщика и не пытались постоянно менять скорость. Директорская машина как недостижимая мечта — чем больше усилий ты затрачиваешь, догоняя её, чтобы укрыться за корпусом от встречного ветра, тем легче она, упиваясь мощью своих двухсот лошадиных сил, бушующих в двигателе, ускользает вперёд.

Сразу же за лидерами ползла машина главного хронометриста, а за ней виднелись машины обслуживания английской и французской команд. Присутствие «поезда» даже не ощущалось.

Луи невольно шарахнулся в сторону, когда, обогнав их, вдруг резко сбавил скорость один из «маршалов». На его спине висела чёрная грифельная лоска. Белыми буквами было выведено: «3,10». До Луи сначала не дошло значение этих цифр. И только после того, как Ральф обернулся и поднял большой палец правой руки, Луи понял, что «поезд» безнадёжно отстал. Пожалуй, даже попытки погони прекратятся надолго. Теперь «поезд» затаится. Он будет ждать, насколько хватит сил у тех, кто бросил дерзкий вызов. «Поезд» оставит лидеров на съедение километрам и встречному ветру, который крепчает с каждой минутой. «Поезд» будет ждать, пока лидеры сдадутся сами…

Луи не знал, что произошло у них за спиной. Когда они ушли на полкилометра, в пылу борьбы и не заметили, как проскочили железнодорожный переезд. Но когда к нему подошёл весь «поезд», автоматический шлагбаум, словно топором по буксирному тросу, отсёк двух лидеров. Всего сорок секунд был закрыт шлагбаум, пока вихрем пронёсся «Голубой экспресс», но, когда полосатая решётка поднялась вновь, прежнего пыла у «поезда» уже не было. Гонщики, освободившие ремешки на педалях, стали судорожно задёргивать их на ходу, стараясь не ударить колесом о колесо соперника. Потом «поезд» начал медленно, лениво раскачиваться, как будто только что дали старт.

Судьба подарила лидерам гандикап в сорок секунд и позволила уйти так далеко, что измор явился единственным оружием против тех, кто посмел нарушить целостность «поезда».

Первое опьянение свободой быстро прошло. И хотя они катились довольно легко, Луи показалось, что Веста удовлетворило бы больше, окажись на месте Луи кто-нибудь из порядочных гонщиков. Это чувствовалось не только в прохладном отношении к Луи, но и в двух едва заметных, как бы исподтишка, попытках оторваться от соперника. Но Луи готов был поклясться, что это лишь пробные, как бы испытывающие его рывки. Такой гонщик, как Ральф, не мог не понимать, что пройти одному весь предстоящий впереди путь, борясь со всё крепчавшим встречным ветром, безнадёжная затея. Измотавшись, он станет лёгкой добычей «поезда». И, как знать, проиграет не только две золотые минуты, но и десяток минут сверх того.

Луи даже показалось, что он распознал сильнейшее качество Ральфа как гонщика — умение быстро вживаться в ситуацию и в быстро меняющейся обстановке находить место, наиболее ему выгодное.

Ральф какой-то мягкой, поглощающей манерой умел подчинить другого своим задачам и заставить его полностью работать на себя.

Так в окружении пяти служебных машин они довольно дружно петляли по узким зелёным улочкам городов. По боковым второстепенным шоссе, больше похожим на аллеи. Сиротливо крутили педали на широких автострадах, словно катились по полю аэродрома. Но на главных магистралях трасса долго не задерживалась, и они вновь ныряли в боковые дороги, покрытие которых было куда хуже, чем на автострадах, да и профиль напоминал сердцещипательную трассу скоростного аттракциона в каком-нибудь заштатном Луна-парке.

Главный подъём ещё лежал впереди — единственная и самая большая горная премия на этом этапе. Дорога мучительно долго тянулась вверх — график, показанный тренером, напоминал пик, прочерченный пером осциллографа при осмотре больного сердца. Да нет, пожалуй, острые зубцы графика напоминали скорее куски стекла на заборе, через который он так часто в детстве таскал яблоки.

Впрочем, какими бы страшными ни выглядели на графиках высот острые зубы пиков, дорога, ведущая в гору, будет — проверил на собственной шкуре — гораздо страшнее.

Перед самым подъёмом ещё раз проскочил «маршал» с доской, на которой стояло уже «6,30».

Впервые за всё время, что они шли вместе, Вест улыбнулся Луи и вновь показал большой палец, поднятый кверху. Луи пожал плечами — он не верил, что отрыв так велик. Потом Луи знал, что плохо ходит в горах и что на главном подъёме их тандем непременно развалится. Вест, конечно, уйдёт вперёд, а он останется один корчиться на дороге, пока его не поглотит «поезд». Он хотел сказать об этом Весту, но не знал английского языка, так же как и Вест — французского. Десяток интернациональных выражений — это было всё, что было в их языковом арсенале. Но Луи чувствовал, что таким словам сейчас не место. Здесь нужно не столько передать смысл, сколько дать почувствовать отношение одного к другому.

Он молча махнул рукой в сторону подъёма. Вест понимающе кивнул и тремя короткими жестами правой руки поманил его за собой. Он не дал Луи больше ничего «сказать» и решительно полез вверх. Луи решил держаться за ним, пока хватит сил, а потом… Потом уж лучше сойти.

Луи однажды видел, что происходит с предметом, когда его кладут под большой формовочный пресс. И ему всегда казалось, что подобное же происходит с гонщиком на подъёме: усталость давит так же беспощадно.

Когда они вышли на крутой поворот — это было где-то на второй трети подъёма, — Луи даже потерял способность реагировать на боль и расстояние. Он жалостливо обернулся. И вдруг на противоположном склоне увидел длинную цепочку гонщиков, словно застывших на фоне жухлой горной зелени.

«Так близко?! — испуганно подумал Луи. — Ну вот и всё. Это конец».

Он даже не попытался осмыслить, что расстояние, которое «поезду» ещё надлежало пройти, они уже оплатили самой дорогой ценой. Но мысль, что «поезд» здесь, за спиной, напрочь отняла последние силы. Он сразу же отвалился от Веста и завихлял по дороге, подобно зверьку, готовому вот-вот забраться в норку.

Луи с отчаянием посмотрел на удалявшуюся спину Веста и совсем перестал работать. И в эту минуту Вест оглянулся.

Не случись этого, Луи, несомненно бы, слез с велосипеда и рухнул на придорожный вал, на мягкую постель из мелких цветов и пригнутых ветром трав. Взгляд Веста буквально обжёг его. В нём был приговор — ничтожество! Собрав последние силы, Луи заработал вновь. Он встал с седла и, переваливаясь из стороны в сторону, начал толчками гнать машину вперёд уже не за счёт силы мышц, а за счёт веса собственного тела.

К своему изумлению, он заметил, что фигура Веста стала быстро расти.

«Вест почти остановился! — с ужасом подумал Луи. — Ну вот и ему конец».

Когда он поравнялся с Ральфом, тот пропустил его вперёд, и вдруг неожиданно Луи почувствовал сильный толчок в спину. Собственно, он не мог быть сильным. Но когда ты, кажется, только волей всевышнего движешься вперёд, даже толчок руки измученного соперника подобен реактивному двигателю.

Луи обернулся. И они встретились с Вестом взглядом. В нём не было усталости. В нём была смешинка. Он кивнул, будто отдал приказ: вперёд! И начал толкать Луи в спину и под седло. Луи пытался возразить, но Вест лишь издал какое-то непонятное, звериное рычание…

Так, подталкиваемый в спину, Луи и выбрался на вершину. Впереди спуск. И тут уж мало было равных Луи по мастерству скоростного кружения на спусках горных дорог.

Он глубоко вздохнул, с секунду покатился по инерции и вдруг припал к рулю, как к роднику. Взглянув под руку, он увидел Веста, который тоже позволил себе лишь мгновение отдыха.

Луи ринулся вниз по узкой стёжке вслед за директорской машиной, стремившейся освободить гонщикам путь. Но, думая о том, что делается сейчас по другую сторону вершины, Луи набирал скорость, интуитивно рассчитывая виражи. Он почти плечом касался стен, выложенных из грубого горного камня. Правда, он не видел этих стен — они сливались в бесконечную пёструю завесу, отделявшую его от всего мира. Скорость, будто неосторожный мазок художника, уничтожила реальный рисунок мелькающих предметов: и дома, и скот на склонах, и людей, приветливо машущих с крыльца.

На одном из последних виражей, когда Луи показалось, что скорость уже падает, он ослабил внимание и чуть не поплатился за неосторожность. Оказавшаяся на дороге горсть песка подсекла переднее колесо, и он едва удержал равновесие. А испугался по-настоящему лишь выскочив на широкую ленту шоссе, стрелой уходящую по цветущей и тихой долине.