«Коламбия пикчерз» представляет - Татьяна Полякова

– Как ты ей объяснишь наш интерес?

– Уж найду что сказать.

Тут на крыльце появилась Наталья.

– Матушка вас ждет. Идемте.

Мы поспешно поднялись и вместе с ней вошли в дом. В просторные сени выходили четыре двери, новенькие, покрытые золотистым лаком. Наталья постучала в одну из них и распахнула ее перед нами. Комната оказалась кабинетом. За массивным столом сидела Татьяна, перебирая какие-то бумаги. На столе компьютер, справа телефон. Книжные полки, на которых аккуратно расставлены папки, в углу иконы и зажженная лампада перед ними. Белые занавески с вышивкой на окнах, в комнате светло и уютно. Матушка сняла очки, отложила их в сторону и устало взглянула на нас.

– Извините, что снова беспокоим, – умильно начала Женька.

Матушка кивнула Наталье, которая все еще стояла в дверях, та быстро вышла и дверь прикрыла. Почему-то я была уверена, что она подслушивает. Может, в обители так принято? Впрочем, в этом мирке, где все донельзя размеренно, и это хоть какое-то развлечение.

– Садитесь, – кивнула матушка. – В ногах правды нет. Что там Волков? Жаловался на меня?

– Что вы. Напротив, он восхищается тем, как вы поставили здесь дело.

– Сомневаюсь, ну да ладно. О чем вы еще хотели поговорить?

– Матушка, в мае этого года не приезжала ли в обитель некая Кошкина? Мария Степановна Кошкина?

Матушка смотрела удивленно. После недолгой паузы спросила:

– Кошкина? Никогда о такой не слышала.

– Может быть, она не называла свою фамилию. У меня есть ее фотография. Посмотрите, пожалуйста.

Достав фото из сумки, Женька положила его на стол и пододвинула матушке. Та взглянула и пожала плечами.

– Нет. Не помню. Хотя… – Она повертела снимок в руках. – Лицо кажется мне знакомым. В мае, вы говорите? Нет, не припомню. Паломники, бывает, приезжают к нам, может быть, она была среди них?

– Она оставалась здесь день или два.

– При монастыре нет гостиницы, паломники уезжают с последним паромом. А в чем, собственно, дело?

– Она рассказывала, что ее отец служил в этих местах, в то время, когда тут был лагерь военнопленных. И ей якобы звонили из вашего монастыря, спрашивали, не сохранились ли у нее какие-либо документы, чертежи храма.

– Вы сказали, он служил в лагере? Обычным солдатом?

– Похоже, что так.

– Откуда же у него могли быть какие-то чертежи?

– Ну… – Смутить Женьку было трудно, она пожала плечами и улыбнулась. – Знаете, как бывает… особенно в такие смутные времена.

– Постойте. Мне недавно звонили из милиции по поводу какой-то Кошкиной. Да, именно так. Это не та самая? – Мы с Женькой переглянулись. – Я ответила им и повторяю вам сейчас: я ничего не знаю ни о какой Кошкиной. И уверяю вас, что никто из монастыря ей не звонил.

– И все-таки звонок был, – не уступала Женька.

Я сердито на нее покосилась: утверждать такое с ее стороны наглость невероятная, раз матушка столь уверенно ответила на ее вопрос. Чувствовалось, что терпение у настоятельницы на исходе и только большое человеколюбие не позволяет ей выставить нас за дверь. Она взглянула сурово, как видно, не справившись с эмоциями или вовсе не желая с ними справляться, и я уже приподнялась, готовясь при первом окрике покинуть кабинет, но вдруг она нахмурилась, взгляд ушел в пустоту, и тут матушка спросила:

– Откуда, вы сказали, приехали? – Женька ответила. – И эта Кошкина живет в вашем городе? – Мы дружно кивнули. – А код города?

Женька назвала его, и матушка тоже кивнула, выдвинула ящик стола и принялась там что-то искать. На свет божий появилась пачка квитанций за телефон.

– Начало июня, – подсказала Женька, вытянув шею. Матушка нашла нужную квитанцию, внимательно изучила ее и вновь кивнула.

– Так и есть. Я еще тогда удивилась, кто и куда мог звонить. У нас на счету каждая копейка, – добавила она.

– И что? Выяснили?

– Нет, – покачала она головой. – Дело в том, что телефон есть только в моем кабинете. Конечно, иногда кому-то из сестер необходимо позвонить родственникам, но все они спрашивают разрешения у меня. Видимо, кто-то из рабочих, хотя это маловероятно. Они бы тоже спросили разрешения. В общем, кто звонил, так и осталось невыясненным. Вы говорите, интересовались чертежами? Возможно, наш архитектор, когда приезжал…

– Разве у него нет мобильного?

– Мобильный, конечно, есть, но он здесь не действует. На том берегу озера связь есть, а у нас нет.

– Вы могли бы созвониться с ним и узнать? Это очень важно для нас.

– Хорошо, я позвоню. Но… не думаю, что это он звонил, опять же, я уверена, он непременно спросил бы разрешения.

– Допустим, кто-то не хотел, чтобы вы знали об этом звонке, – он имел возможность позвонить?

– Вы хотите сказать, имеет ли кто-то доступ к телефону? Конечно. Когда меня нет, одна из сестер отвечает на звонки. Кабинет я не запираю.

– Значит, любой может войти и позвонить?

– Не может, – покачала головой матушка. – Я же сказала, кто-нибудь из сестер дежурит. – Должно быть, матушка и мысли не допускала, что сестры способны ее ослушаться и позвонить без разрешения. – Очень странно, – вдруг сказала она с таким лицом, точно речь шла о покушении на царствующую особу, каковой она себя, возможно, и считала. – Почему вас так интересует этот звонок? – задала она вопрос.

Я готова была рассказать ей правду, но Женька решила иначе:

– О вашем монастыре мы узнали от Кошкиной, а она от своего отца, вот мы и подумали – неплохое начало для статьи, преемственность и все такое.

Матушка, которая когда-то сама была журналисткой и, должно быть, помнила, что журналисты зачастую ведут себя так, точно мозги им стерилизовали еще в университете, спорить не стала, согласившись с Женькиной логикой. Она убрала квитанции в стол, а Женька сказала:

– Если не возражаете, мы зайдем завтра справиться о вашем звонке архитектору.

Матушка едва заметно кивнула и, поднявшись из-за стола, направилась к выходу. Опередив ее, я распахнула перед ней дверь и успела заметить, как соседнюю дверь поспешно прикрыли. «Значит, кто-то подслушивал, – почти удовлетворенно подумала я. – Ну и местечко».

На улице мы простились с матушкой. От огорода к нам шла пожилая монахиня, осторожно ступая, точно каждый шаг причинял ей неудобства.

– Ты что здесь? – спросила ее настоятельница.

– Наталью ищу, – смиренно ответила та.

– Наталья! – громко позвала матушка.

Мы удалялись от дома весьма неспешно, ожидая развития событий. Наталья появилась на крыльце.

– Да, матушка, – и затараторила: – Сестра сказала полы помыть, вот я…

– Иди помоги в церкви.

Далее разговор мы не слышали, Наталья пошла по тропинке в церковь, а настоятельница и пожилая монахиня продолжали о чем-то говорить, поглядывая то в ее сторону, то в нашу.

– Прекрати то и дело оборачиваться, – шепнула я Женьке.

– Как впечатление? – спросила она. – По-моему, мы на верном пути.

– То, что из монастыря звонили, мы и так знали, не пойму, чему ты радуешься?

– Положительно, тут есть какая-то тайна. И Наталья эта…

– То, что здесь все за всеми шпионят, почти факт, только какое это отношение имеет к Кошкиной?

– А вдруг матушка с ней виделась?

– И соврала? Трудно в это поверить.

– Хорошо, трудно так трудно, хотя она живой человек, а человеку свойственны пороки. Особенно мелкие и во благо обители.

– Надо было ей правду рассказать, – заметила я.

Мы уже вышли из ворот, я направилась к машине, но подружка неожиданно устроилась на зеленой травке, и я последовала ее примеру. Женька сорвала травинку и стала ее жевать, попутно отвечая на мой вопрос:

– Это было бы неосмотрительно с нашей стороны. Вряд ли бы ей понравилось, что убийство Кошкиной как-то связали с ее монастырем. Тогда мы правды точно не услышим.

– Ей Петечка звонил. Ты что, забыла?

– Звонил, да только ничего не объяснил. Я думаю, Кошкина была тут в мае, сразу после похорон отца, и с кем-то из монахинь или послушниц завязала знакомство. Вот эта знакомая ей и звонила. Если мы ее найдем…

– Ты мне лучше вот что скажи, – вздохнула я. – Ты действительно собираешься остаться ночевать?

– Конечно. Мы же еще ничего не узнали.

– А как же паромщик?

– Я бы этому пустобреху… привидений здесь нет, это ясно. Граждане живут вполне нормальные, значит, и нам ничего не мешает отдохнуть в этом раю пару дней. Посмотри, природа какая…

– Пару дней?

– Ну, если раньше не управимся. Волков сказал, что гостиница приличная. Будем отдыхать.

– Судя по царящим в монастыре порядкам, узнать, с кем предположительно могла свести дружбу Кошкина в свой приезд сюда, будет очень трудно. Если мы начнем приставать к монахиням с разговорами, матушка нас быстро выставит за ворота. Да и была ли здесь Кошкина, не ясно.

– Вот и займемся выяснением.

Женька поднялась, отряхнула джинсы и потопала к машине.

Через десять минут мы въезжали в деревню, хотя определение «деревня» данному населенному пункту подходило мало. Дома вокруг добротные, двухэтажные, дорога выложена булыжником. Тротуары тоже из булыжника. Во всем чувствовался порядок и вековой уклад. Привычных деревенских домов, деревянных, в три окна, мы пока не видели. Должно быть, раньше это было большое село. Озеро, монастырь рядом, наверное, паломники были тут частыми гостями. После революции монастырь закрыли, и жизнь точно замерла, а после войны, когда все мужское население погибло на фронте, село и вовсе потеряло свой статус и перешло в разряд деревень.